— Часовой вон там ходит, — шепнул Степа.

— Постойте здесь, — сказал боцман и, пробравшись к калитке, выглянул на улицу.

Часового поблизости не было. Скрип мерных шагов доносился с другой стороны. Шаги удалялись.

Подперев калитку колом, Гвоздов взмахом руки подозвал Скрыбу и, велев ему наблюдать за улицей, вернулся к Степе.

— Где старухино окно? — спросил он.

— Вон оно, где кухня.

— Постучи к ней и скажи чего-нибудь насчет козы. Пусть выйдет. Понял?

— Понял, — мотнул головой Степа.

Боцман поднялся на крыльцо, а мальчик осторожно постучал в окошко. Минуты через три занавеска колыхнулась.

— Тетенька, откройте!

— Кто такой? — послышался ворчливый старушечий голос. — Нашел время шляться!.. Чего тебе?

— Коза у нашего дома в колючей проволоке запуталась... Кричит очень.

— Какая коза?

— Беленькая, с обломанным рогом.

— Как же она так, царица небесная!.. Неужто Розочка? Постой здесь, я сейчас...

Вскоре в сенях послышалось звяканье засовов, и дверь открылась. Увидев перед собой грозного боцмана, старуха сомлела.

— Ш-ш... молчок! — пригрозил ей автоматом Гвоздов. — Где у тебя фашистские гады?

— Не по моей они воле... саму выгнали на кухню... Чистую горницу запоганили. Да разве ж я...

— Ясно, — перебил ее боцман. — Забирайся в чулан, чтоб подозрения не было, и нишкни!

Втолкнув старуху в кладовку, он закрыл дверь на крюк и торопливо сказал Степе:

— Живо смени Скрыбу! Если в калитку ломиться будут, — стукни нам в окно.

Засветив карманный фонарик и спрятав его в рукав, Гвоздев осторожно приоткрыл обитую клеенкой дверь. Дождавшись минера, он вместе с ним проник в кухню.

В проходной комнате на топчане сопел денщик, прикрытый шинелью.

— Ты его возьмешь, — шепнул боцман, — а я — офицера. Приготовь ремни и затычку.

Он на цыпочках подошел к двери в чистую горницу и легонько потянул ее на себя. Она оказалась запертой. Денщик на топчане заворочался. Боясь, что солдат сейчас проснется, Скрыба схватил его за голову и, затолкнув в судорожно раскрытый рот тряпку, навалился на него всем телом...

Солдат-денщик оказался сильным: хрипя, он выгнулся под минером и, ворочаясь, свалил ногой табуретку. Шум разбудил офицера. В замке повернулся ключ. Дверь распахнулась, показалась белая фигура с пистолетом в руке...

Гвоздев погасил фонарик и отпрянул к стене.

Офицер, не понимая, что творится в темной комнате, выстрелил вверх. Но тут же от боцманского удара он покачнулся, ударился затылком о косяк и выронил пистолет...

Гвоздев вторым ударом сбил его с ног и, не мешкая, принялся закручивать за спину руки.

А Скрыба никак не мог осилить толстого денщика: он все еще катался с ним по полу.

— Брось возиться! — посоветовал старшина. — Нам и офицера хватит.

Окно задребезжало от взволнованного стука Степы. Раздумывать было некогда. Минер разделался с денщиком и кинулся помогать боцману.

С улицы доносились трели тревожного свистка.

— Эх, нашумели! — досадовал Гвоздев. Пинками они вдвоем подняли офицера на ноги и, накинув на него шинель денщика, поволокли на улицу.

— Оставайся здесь, — сказал боцман Скрыбе. — Прикроешь нас. Отходить будем задами. В случае чего снимай первых из автомата. Только не задерживайся, бегом догоняй.

— Есть! — ответил Скрыба и, проводив товарищей с пленником к каменной изгороди, залег за деревьями. Калитка уже тряслась от стука тяжелых сапог. Минер навел на нее автомат и ждал.

Прошло минуты три. Потом калитка распахнулась. Во дворе появились три фашистских солдата. Один из них остался на месте, а два направились к дому.

«Пора», — решил Скрыба. Он дал длинную очередь из автомата и, видя, что солдаты попадали, перемахнул через каменную изгородь и во весь дух помчался к морю.

Тревога в поселке началась, когда шлюпка уже отвалила от берега и стала удаляться в море.

Командир «морского охотника», включив моторы, поспешил навстречу разведчикам.

Из тьмы вдруг вырвались острые лучи прожекторов. Пронизывая облака и заметавшись в небе, они осветили верхушки скал.

Мешкать было нельзя ни секунды. Приняв людей на борт, лейтенант бросил шлюпку посреди залива и дал полный ход.

Шум ревущих моторов противник, видимо, принял за гудение бомбардировщика.

Сперва вздрагивающие щупальцы прожектора обшаривали только облака. Они то скрещивались в пучок, то разлетались в стороны и лишь позже заскользили по волнам. Но настигнуть убегающий катер им уже не удалось.

— Ушли, — облегченно сказал Шентяпин и объявил, что матросы и старшины, свободные от вахты, могут отдохнуть.

Захваченный немецкий офицер, который ни слова не понимал по-русски, недолго привлекал внимание моряков. Общий интерес вызвал Степа. Его обступили и начали осыпать вопросами:

— Сколько тебе лет?

— Как же ты ушел? Ведь дома переполошатся, искать будут.

— Не будут, — сказал Степа. — У меня бабка одна осталась, а Нюра в партизаны ушла, ее полицаи били... Я отцу хочу написать...

— А где он у тебя?

— В армии... Под Перекопом был.

— Не скоро ты его, брат, найдешь.

Матросы стали расспрашивать Степу о жизни в поселке, захваченном врагами. Мальчик отвечал неохотно. Его чумазое, слегка курносое лицо было по-детски круглым, а глаза казались суровыми, не по годам серьезными.

— Они двух наших рыбаков и деда-маячника повесили. В школе парты выкинули и все поломали... Учительницу, Серафиму Николаевну, замучили, — рассказывал он, хмурясь. — Я им мстить буду. У меня «лимонка» и патроны есть.

При этом Степа вытащил из-за пазухи гранату «лимонку» и высыпал из кармана на рундучок патроны от немецкого автомата.

— Гляньте, при полном вооружении! — удивленно воскликнул комендор Панюшкин.

— Та ж я говорил: боевой парень! — шутливо сказал Скрыба.

— Отощал только, подкормить бы надо, — вставил моторист Симаков.

Тут же он открыл банку мясных консервов, подвинул Степе полбуханки хлеба и предложил:

— Заправляйся, малый... Если не хватит, еще добавим.

— Какая же это еда для мальца! — возмутился боцман. — Ему повкуснее требуется... Принеси банку сгущенного молока, компоту сушеного да белых галет пачки две! — распорядился Гвоздов.

Скрыба с Симаковым, загремев по трапу сапогами, побежали выполнять приказания боцмана.

Вскоре на столе появилось столько снеди, что ее вполне бы хватило на небольшой пионерский отряд.

Уговаривать Степу не пришлось. Взяв солидный ломоть хлеба, он усердно принялся уплетать мясные консервы. Ел мальчик с таким завидным аппетитом, что Скрыба не преминул заметить:

— Этот не подведет в качку — нашей, видать, закваски.

— Хороший парнишка! — решили и другие матросы. И тут же сговорились просить у командира оставить его воспитанником на катере.

О желании команды лейтенанту пошел докладывать боцман. Тот выслушал его и замотал головой:

— Не дело придумали! Нельзя мальчишке на катере жить. Мы и под обстрелами, и под бомбежками бываем. Убьют или покалечат его, — кто виноват будет?

— Покалечить и на берегу могут. Где теперь не бомбят? А мальчонка ведь из-за нас страдает. Помог он нам здорово. Не могли мы его в поселке оставить, когда погоня началась... — продолжал твердить свое боцман. — Беспризорничать ему теперь, что ли?

Эти доводы, видимо, подействовали на лейтенанта. Когда на катер явился командир подразделения Пухов, он сам обратился к нему с просьбой команды. Пухов выслушал его и сказал:

— Приведите паренька в кают-компанию.

Матросы подтянули Степе ремень, на голову надели чью-то бескозырку и, показав, как надо представиться командиру, сказали:

— Только не робей: грудь расправь, голову держи выше и не мямли. Чекань каждое слово!

Спустившись вниз, Степа набрал полную грудь воздуху и выкрикнул: