Внезапно Эллен наклонилась и посадила щенка на пол. А потом выпрямилась и обхватила руками шею Кеннета. Повисла на нем и разревелась.
— Боже, Кен, я так волновалась за тебя.
— Я тоже немного о себе волновался, пока не понял окончательно, что не хочу спать с кем-либо еще и заводить детей с кем-либо еще, кроме тебя. И я чудовищно ревновал, но не так, как это делают безумцы. Я сказал сам себе что-то вроде того, что я не могу просто сидеть и ждать, что произойдет, а потом я вдруг понял…
Она отстранилась от него достаточно, чтобы видеть его лицо:
— Понял что?
— Понял, что я люблю тебя и что я не допущу, чтобы у тебя был роман с кем-то, кто не сможет все устроить, как надо. Я смогу. Я с самим сатаной готов за тебя сражаться.
Она состроила гримаску.
— Давай надеяться, что до этого дело не дойдет.
— А куда оно дойдет?
— Я хочу выйти замуж и завести детей… Я хочу собаку, но мы не будем звать ее Монстр. Я хочу, чтобы ее звали, например, Джордж или Джош.
— Что? Джордж? Это вовсе не имя для собаки!
— Ну, на самом деле, это вообще не такое уж оригинальное имя, но Джордж Харрисон, например, носит его и не жалуется.
— Ладно, тогда я согласен.
— Да. Но скорее Джош, чем Джордж.
Кеннет поглядел на нее, удивляясь, как он мог прожить четыре года, даже не замечая, как он ее любит.
— Слушай, а выбор имен для наших детей тоже вызовет такие трудности?
— Еще бы! А что, ты уже поменял свои планы? Тебя опять напугали грядущие трудности?
Он улыбнулся. Ничто теперь не могло заставить его изменить свои планы. Он так и сказал Эллен.
— Интересно, — заметила она.
— А знаешь, почему? Потому что ничто не способно изменить мои чувства к тебе.
— Это хорошо.
— Потому что я люблю тебя.
— Это очень хорошо, — заметила она удовлетворенно, — потому что, представь себе, я тоже тебя люблю.
— Боже, как я люблю тебя! — возгласил он счастливо, а потом прошептал: — Слушай, а мы будем спать вместе сегодня?
— Ни за что!
— Нет?
— Ты ни разу не дарил мне цветов или хотя бы конфет. У нас не было ни одного романтического свидания. Ты даже в кино меня ни разу не сводил. Надо все по порядку, Кеннет. Ты мне много чего задолжал, помнишь?
— Да, — согласился он, а потом рассмеялся. — Я должен тебе целых четыре года.
Эпилог
Яхта упорно кренилась на один бок, но Кеннет особенно не переживал. Линда уверенно стояла у руля, а старый Эдвард усердно возился с парусами.
— Эге-гей! — закричал им Кеннет и потряс снедью, добытой из каюты. — Еще одно усилие, и мы на месте.
— Никогда не думал, что это так тяжело, — признался Мейер, отдуваясь. — Но я рад, ты знаешь.
— Я тоже рад, — шутливо заметил Кеннет. — Что после стольких лет, проведенных у тебя в подчинении, я заполучил тебя в матросы.
Линда расхохоталась.
— Теперь ты в подчинении у меня!
— Это ненадолго, — заявил Кеннет, делая вид, что очень недоволен создавшимся положением.
— Какая благодать… — вдруг заявил Мейер, но тут же забеспокоился: — А мы не опоздаем? Не хотелось бы заставлять ждать…
— Верно! — оживился Кеннет и поставил корзину с едой на палубу. — Команда! Правь прямо на мыс! Матрос Эдвард, к парусам!
Матрос Эдвард изобразил крайнюю озабоченность.
Задул свежий ветер.
Через пару минут они обогнули мыс и вошли в бухту.
У мостков маячила знакомая фигурка в развеваемом ветром широком платье, при взгляде на которую у Кеннета защипало в глазах от нежности.
— Может быть, ты будешь править? — предложила Линда.
Кеннет подумал, что так действительно будет лучше, если учитывать, что он плавает уже целый год, а Мейеры — только со вчерашнего дня.
— Матросы! — возгласил он. — А вы умеете плавать?
— Не хотелось бы, — сварливо сказал дядя Эдвард, — потонуть всего через месяц после того, как я зажил наконец свободной жизнью.
Кеннет взялся за руль и кивнул головой на два спасательных круга.
— Это на всякий случай.
Мостки и фигурка на них становилась все ближе.
— Может быть, не стоило отпускать ее ехать одну, — заметила Линда, и ее голос был едва слышен на фоне гудения натянувшихся снастей и свиста ветра. — Все-таки уже седьмой месяц. Знаешь, она должна бросить на время водить машину.
Эллен радостно замахала им рукой.
Кеннет помахал в ответ, не уверенный, что она это заметила.
— Внимание! Готовимся!
Старик Эдвард, не прерывая своих непонятных манипуляций со снастью, подвинулся поближе к притороченному к борту спасательному кругу.
Но все обошлось. Слава Богу, за год — ну, вернее сказать, за десять — пятнадцать уик-эндов, что Кеннет вместе с Эллен провели на море, — он замечательно научился справляться с яхтой.
Мальчик на пристани принял швартовы, помог сойти сначала Линде, потом старому Мейеру, а потом на твердую землю спрыгнул и Кеннет.
Они с Эллен обнялись.
— Мама приготовила индейку, — объявила она, когда он наконец отпустил ее.
— Очень кстати, очень кстати, — воодушевился Мейер.
— А еще… — Эллен хитро прищурилась. — Я побывала в клинике. Знаете, они теперь разработали такие методики, по которым точно можно определить, кто родится, мальчик или девочка.
— Да, да, они там не сидят на месте, — подтвердила Линда, — мне рассказывала Шэрон…
Но Кеннет оборвал ее и, притянув Эллен поближе, спросил:
— Ну и?
— Во-первых, двойня, — сказала она и сделала паузу.
Линда присвистнула.
— Двойня: две крошечные, замечательные девчушки!
Кеннет разразился радостным смехом. Мейер улыбнулся и покачал головой.
— Поздравляю…
Они сели в машину. Кеннет снова взялся за руль, и через десять минут вся компания была уже у дома родителей Эллен. Прекрасного, милого, уютного дома.
Вечером Кеннет подвез Мейеров в аэропорт — старик Эдвард, хотя и сдал все дела своей дочери, все еще хотел что-то проконтролировать. А когда он вернулся, то не спала одна Эллен.
— Ну как, это похоже на твою мечту? — спросила она, поглаживая себя по животу.
Он смущенно покраснел.
— А на твою?
— Ну, не зря же я столько терпела… — Она торжествующе рассмеялась.
Через два месяца Кеннет изумленно глядел на два абсолютно одинаковых крошечных личика, выглядывающие из пеленок, и, прижимая к себе Эллен, немного усталую, но страшно довольную собой, размышлял. Размышлял он о том, что было бы с ним, окажись он чуть-чуть более упрямым, а Эллен — чуть-чуть менее упрямой?
Но скоро ему это надоело. Ведь по-настоящему счастливым людям не свойственно долго раздумывать.