— И ты именно поэтому здесь торчишь? — спросил Мейер, проходя к нему.

Расслышав нечто необычное в его тоне, Кеннет напрягся и, поизучав в течение нескольких секунд лицо своего дяди, ответил:

— Ну да.

— А я так не думаю, — сказал Мейер и сел на стул перед его столом. — Я думаю, ты так работаешь потому, что стремишься убежать от жизни.

Кеннет рассмеялся.

— И кто это говорит!

— Именно, — подтвердил Мейер. — Говорит тот, кто в этом отлично разбирается. Знает по своему личному опыту.

— Ладно, дядя Эдвард, я вижу, что вы пытаетесь внушить мне какую-то мысль, но не улавливаю, какую именно. И сейчас слишком поздно, чтобы играть в «холодно-горячо». Почему бы не сказать мне все прямо?

— Хорошо. Эллен не просто ушла сегодня, она ушла навсегда. Она сейчас на пути в Калифорнию.

Это сообщение придавило Кеннета, как целая тонна кирпичей, но он справился и не позволил этому отразиться на лице.

— В четыре тридцать она пришла ко мне в кабинет и поговорила со мной и Линдой. Она сказала нам, что должна уехать. Затем Линда отвезла ее домой, чтобы она смогла упаковать вещи. А когда Линда приехала, пару минут назад, то сказала мне, что Эллен уже выехала. Она даже не стала дожидаться утра.

— Она уехала? — переспросил Кеннет, все еще не в силах принять это.

Он знал, что степень бакалавра — это не ее подлинная мечта, но полагал, что степень ей не помешает. Он не мог поверить, что она отказалась от этого. Он надеялся, что она останется. Тогда, по крайней мере, он мог бы ее видеть и наблюдать, как она осуществляет свои мечты.

— Да, она уехала, и, честно говоря, какая-то часть меня хочет тебе сильно наподдать за это.

— Мне? — задохнулся Кеннет. — Почему мне? Если кто-то и оставил вас в тяжелом положении, так это Эллен, а не я.

Мейер устало отмахнулся.

— Нет, это не так. Мы несколько недель подыскивали ей замену. Ты — единственный, кто совсем не занимался нашей программой.

— Я еще займусь, — пообещал Кеннет, позабыв на время о своей боли.

— Нет, не займешься. Потому что ты вообще не будешь участвовать в наших делах, если сейчас же не сядешь в машину и не попытаешься ее остановить!

Не уверенный, что дядя имеет в виду именно то, что он сказал, Кеннет сидел не шевелясь. Не дрогнул даже не единый мускул его лица.

— Дядя Эдвард, она ушла. Вы сказали мне, что подыскиваете ей замену. Почему я должен мчаться, ловить ее на скоростном шоссе где-то за городом?

— Потому что ты любишь ее и потому что, если ты не сделаешь чего-нибудь немедленно, ты перестанешь для нее существовать.

— Я не люблю ее, — заявил Кеннет упрямо.

— Конечно, любишь. Я знаю, ты думаешь, что все еще любишь Сэнди, но прошло уже пять лет, и, хотя ты и сжился с этими чувствами, настоящая любовь впереди. За эти пять лет ты впустил Эллен в свою жизнь незаметно для самого себя. И я все время удерживал ее, подыскивая разные оправдания, чтобы не дать ей уехать к матери. Я даже выписал немалый чек, на несколько тысяч долларов, чтобы она смогла получить степень бакалавра, потому что я хотел, чтобы она была рядом, когда ты кончишь горевать и сможешь увидеть очевидное. Но ты упорно не делаешь этого шага.

— Я не могу, — честно признался Кеннет, рассудив, что Мейер и так знает все, что возможно. — Я и не думал, что вы знаете о Сэнди.

Мейер улыбнулся.

— Я все знаю, — сказал он. — Когда твоя мать сообщила мне, что ты вдруг стал несчастлив в Бостоне, хотя раньше считал его самым замечательным городом на земле, я сразу сделал несколько звонков, чтобы выяснить, почему так случилось. Я никому не рассказывал того, что открыл. Я просто устроил так, чтобы ты вернулся домой.

Кеннет взял со стола карандаш.

— Но, раз вы знаете все, то должны понимать, что я чувствую сейчас. Ведь ваша жена тоже…

— Жизнь любого человека — это пример. Хороший или плохой. Моя оказалась плохим примером, — произнес Мейер очень серьезно. — Ты можешь смотреть на меня и учиться. Чтобы не растратить свою жизнь напрасно так же, как я.

— Вы не растратили свою жизнь!

— Правда? Я подкупал людей, чтобы они поужинали со мной. Я вступил в клуб садоводов, чтобы наполнять свой дом друзьями, когда мне захочется устроить вечеринку. Я едва не задушил своей добротой собственную дочь, давая ей все, что она хочет, так, чтобы ей и мысли не пришло в голову, что в ее жизни может быть кто-то еще. Я — альбатрос, Кен. — Он сделал паузу. — И ты, если останешься таким, какой ты сейчас, через несколько лет превратишься в такого, как я.

— Вы думаете, что я должен гоняться за Эллен, чтобы не умереть со скуки? — спросил Кеннет, не веря своим собственным ушам. — Или чтобы переложить свою ношу на другого человека?

— Вот уж нет, — отвечал Мейер. — Я думаю, что ты должен поехать за Эллен, потому что она зажгла искру в твоих глазах, которой я не видел уже много лет. Я думаю, что ты должен это сделать, потому что она обожает тебя и потому, что если ты не поедешь за ней, то будешь сожалеть об этом всю жизнь. Когда-то она станет чьей-нибудь женой, Кеннет. Если не твоей, то чьей-то еще. У нее будут чудесные дети, она осчастливит какого-то мужчину. Если не тебя, то кого-то другого. Ты можешь это перенести?

Он встал, подошел к двери кабинета и, повернувшись, посмотрел Кеннету в лицо.

— Я понимаю, как тяжело терять того, кого ты любил. Как тяжело довериться кому-то другому. Но я призываю тебя не довериться Эллен. Я говорю о том, чтобы довериться самой жизни. Когда умирает любимый человек, почти невозможно снова довериться жизни. Но если ты этого не сделаешь, то однажды ты проснешься очень, очень одиноким. И ты поймешь тогда, что упустил свой шанс. Что у тебя не будет детей. Даже собаки, может быть, не будет… Но хуже всего, что ты не узнаешь любви, долгой и нежной, любви на всю жизнь, потому что у тебя просто не останется времени.

Такая возможность, как сейчас, не будет поджидать тебя вечно. И такая женщина, как Эллен, которая не только обладает гигантским терпением и умом, но к тому же очень красива. Как только она выйдет на пляж в Калифорнии, за ней устремятся сразу несколько мужчин, и одному из них, очень возможно, она подарит прекрасную зеленоглазую дочку с пшеничными волосами. И тогда ты все потеряешь.

После этого разговора с Эдвардом Мейером Кеннет больше не мог работать. Он сказал себе, что просто устал, и поехал домой. Но и там, сразу как вошел, он уловил аромат туалетной воды Эллен, которым пропитался весь дом, и понял, что не просто устал. Он умирал внутри себя. Он любил Эллен. Правда была в том, что он любил ее даже больше, чем Сэнди, но от этого только еще больше боялся потерять ее. Если Эллен тоже умрет, он не сможет жить дальше.

Он снял с себя пиджак и повесил его в гардеробе, затем порылся в буфете, решив поесть, но ничего не нашел. Он заглянул в холодильник, но там не было даже яиц. Вероятно, и морозильник тоже был пуст, он не стал этого проверять. Если он не найдет в себе сил съездить в магазин, то просто умрет с голода.

Потом он заметил в холодильнике кусок ростбифа и радостно потянулся за ним. Но он сказал себе, что должен сперва взять себя в руки. Это всего лишь ростбиф, а не знак свыше, не признание в любви и не знак признательности. Это всего лишь еда.

Кеннет все же вынул его, положил на сковородку и поставил ее на плиту. Потом нашел еще замороженный картофель для жарки и бросил туда же. Сначала ему почти удалось убедить себя самого, что он может есть остатки ростбифа с картошкой и читать газету, как будто ничего не случилось.

Но потом он отложил вилку и провел ладонью по лицу. Он скучал по Эллен. Скучал невыносимо. И он прекрасно понял, о чем говорил Мейер в конце своей речи. Ему уготовано одиночество. Если он не сделает чего-нибудь прямо сейчас, то останется одиноким на всю жизнь. Но он, черт возьми, так боялся довериться этой жизни, так опасался, что она снова его обманет, что просто не мог подумать о каком-либо решительном шаге. И даже если бы он смог что-то придумать, это было бы несправедливо по отношению к Эллен, потому что он никогда не сможет любить ее без оглядки. А она заслуживает того, чтобы ее любили без оглядки, безумно, истово и всегда.