– Консоме с профитролями в двести пятый! Консоме с профитролями? В восемь утра? И какому идиоту это вообще могло прийти в голову?!

– Какой-то идиот хочет консоме с профитролями!

– Какой идиот?

– Не знаю. Какой-то из двести пятого!

А это значит, что прыгает в машину водитель и несется по московским улицам, нарушая все правила.

А менеджер лихорадочно тычет пальцем в кнопки телефона.

А бедный Пьетро Джерми спросонья никак не может нашарить трубку, дребезжащую откуда-то из-под кровати.

– Алло, это Пьетро?

– Что на этот раз?

– Консоме с профитролями. Машина уже в пути. Продукты готовы.

– Еду…

Когда визжат тормоза у парадного, он уже вылезает из душа. Когда с грохотом открывается дверь лифта, он застегивает брюки. Когда звонят в дверь, он уже ловит ногой туфлю.

– Возьми в шкафу запасной костюм. Кому это?

– Не знаю, какому-то чудаку из двести пятого.

– Ну ладно. Поехали.

И опять несется по городу машина. И опять звонит менеджер, теперь уже в двести пятый, что заказ будет готов. И несется по коридорам отеля тучный Пьетро Джерми, рыкая на прислугу, как разъяренный лев на вертящихся под ногами котят.

А на кухне уже все готово. Толпятся у стенки ординаторы, больной под наркозом, уже подключены все датчики. И быстро мылим руки. И пальцы в резиновые перчатки. И маску на лицо.

– Скальпель!…

Ах нет, это же кухня, а не операционная. Но все равно очень похоже. Один творит. Остальные подают инструменты.

– Кардамон… Имбирь… На огонь… Месите… Соли… Еще соли… Огонь больше. Накройте… Все, готово!

Аплодисменты. Это как маленький аттракцион. Факир был трезв, и фокус получился.

И катится к лифту последняя тележка. И несут многоуважаемому Пьетро чашечку кофе с круассаном. И облегченно вздыхает менеджер.

– Здравствуйте, ваши хлопья в клубничном йогурте. Не хотите посетить Большой театр? Сегодня дают «Дон Кихота».

– Доброе утро. Ваша яичница с беконом, свежая рубашка и пресса.

– Приветствуем вас. Заварные пирожные с клубникой для вас и для вашей дамы.

– Доброе утро. Вы заказывали консоме с профитролями?

– Да, я.

– Ваш заказ готов. Наш шеф-повар лично передает вам привет и свои наилучшие пожелания. Рекомендуем обязательно посетить наш ресторан. Или желаете составить специальное меню на день?

– Нет, спасибо.

– Приятного аппетита и всего хорошего.

Проводив портье, старик Пайпс сел за стол, подоткнул за воротник салфетку и снял крышку с блестящей никелированной кастрюльки. Вдохнув полной грудью ароматное облачко пара и зачерпнув горячего супа, старик улыбнулся и тихо пробормотал себе под нос:

– Кажется, моя девочка все делает правильно…

Пайпс шла на четвертый этаж. Ей надо было увидеть горничную, которая не хотела обслуживать чеченские номера. Проходя мимо открытой двери апартаментов, Чарли остановилась и заглянула. В номере шла уборка. Мягко ворчал пылесос. Девушка с сервировочным столиком пополняла запасы бара. Еще одна замшей протирала крышку кабинетного рояля. Третья занималась бельем. Все три, не отрываясь от работы, внимательно слушали четвертую, которая, удобно расположившись в кресле, затягивалась черной сигаретой, явно заимствованной из пачки бывшего постояльца.

– Ну, девки, умрешь не встанешь. Приходит он ко мне и жалуется на врачей. Вот, говорит, сволочи, говорит, полста баксов отдал за лекарство. Меня, говорит, сам он проинструктировал – не перорально, не вагинально, а проктально. А я, дурак, не записал. Думал, запомню. Две недели пил. Не помогает. Наоборот, хуже. Несет и несет. Всю задницу в клочки порвал. И протягивает мне коробочку…

Женщина зашлась не то в кашле, не то в хохоте.

– Смо… Смо…трю, а это свечи импортные от геморроя!

Общее веселье.

– Как же его сюда на работу взяли? Без языка-то, – спросила та, что полировала крышку рояля.

– А зачем ему язык? Он на грузовой продукты возит.

Они не слышали Пайпс, во-первых, потому, что были увлечены одновременно и работой и рассказом, во-вторых, Чарли была в чулках, а пол устилал палас.

– Ой, – только и сказала полировщица, наконец увидев начальницу.

Пайпс решила пойти против правил и не стала выяснять, что здесь делала рассказчица. Та выскользнула за дверь так, словно ее и не было.

– Никто наказан не будет, но правила есть правила. Прошу в рабочее время общаться по-английски. Тема меня не интересует. Ясно? В следующий раз – оштрафую.

Девушки согласно кивнули.

Дальнейший разговор велся на английском.

– Среди вас есть горничная, которая обслуживает четыреста шестой, седьмой и восьмой номера? – спросила Пайпс.

– Я..

– Кем работали до отеля?

– Учительницей.

– Вас не устраивала работа? Вы не любите детей?

– Меня не устраивала оплата труда.

– А эта работа вас устраивает?

– Нет.

Ответ заставил Пайпс по-новому посмотреть на девушку. На первый взгляд обыкновенная пигалица. Только чуть заметная сеточка морщинок вокруг глаз раскрывала возраст. На ее лице не отражалось ни испуга, ни трепета подчиненного перед начальством. И это тоже понравилось Пайпс. Она любила независимых женщин. Со временем надо обратить на нее внимание. Может быть, послать ее на учебу.

Единственное, что заметила Чарли, – девушка постоянно вертела в руках монетку.

– Почему вы отказались убирать номера?

Девушка пожала плечами.

– Они наши клиенты, они постояльцы, они живут в нашем отеле. Это ваша работа.

Девушка молчала. Монета в ее руках вращалась между пальцами так, что трудно было уследить – просто мелькала.

– Меня рассчитают?

– Вы их боитесь?.. Они доставляют вам неприятности? Для улаживания подобных инцидентов у нас есть господин Карченко. Вы обращались к нему?

Девушка вдруг пробормотала что-то и, быстро обогнув Чарли, вышла из номера.

– Догоните. Я не хотела ее обидеть, – досадливо взмахнула рукой Чарли, и одна из подружек бросилась вдогонку.

Пайпс в ожидании девушки подошла к роялю и взяла с крышки монетку. Монетка была согнута пополам. Чарли посмотрела на оставшуюся девушку вопросительно.

– Она увлекалась какой-то восточной борьбой. Не знаю названия, но ездила куда-то в Азию на соревнования. Сказала, что боится туда заходить, потому что сама их убьет, если пристанут. Она не шутила. Она не хочет в тюрьму из-за какого-то… – сказала девушка и снова включила пылесос.

В этот момент Пайпс впервые за утро поняла, что проиграла один маленький раунд. Не с Ахматом, не с чеченцами вообще, а самый малюсенький. Микроскопический.

– Обязательно верните ее, – еще раз сказала Чарли и вышла.

Вызвала лифт. В лифте, повинуясь укоренившейся привычке, взглянула на себя в зеркало.

Ничего, подумала она, бой еще не кончился, он еще даже не начинался. Правда, она уже потеряла любимого…

Соединенные Штаты Америки. Лос-Анджелес

13 апреля 1999 года

11 часов вечера

– Алло, Москва, Мария?

У Айвена хватило сил только на эти слова. Если бы ему сейчас ответили, что Марии нет дома, он бы просто потерял сознание. Но в трубке послышался тихий и низкий голос:

– Ваня? Это я. Ты меня не узнал?

Он молчал, наверное, минуту. Забыл даже, что переговоры с Москвой стоят бешеных денег. Он вообще обо всем забыл. И только этот голос, словно она говорила ему прямо на ухо, словно она была рядом – он даже, кажется, слышал ее дыхание, – держал его еще на этом свете.

Все эти дни, весь этот год он и представить не мог, что все зашло так далеко. Да, он думал, что любит, думал, что любит сильно, но оказалось, что он вообще не знает этому названия. Наркотики, алкоголь, сон – вываренное мясо по сравнению с кровавым бифштексом, холодный снимок, а не живой человек, пластинка, а не оркестр… Нет, не так, а как-то сильнее и страшнее – но он сейчас не находил слов и даже не старался их искать. Он тонул в мягком, бархатном голосе, забыл даже дышать, чтобы не спугнуть хотя бы тень интонации. Он был счастлив, как никто и никогда на свете.