Миссис Мюррей, — пишет она о себе в третьем лице, — появляется в сопровождении дам и джентльменов. Одета она в красную кожаную шапочку на темном меху и в костюм из тартаны, какие носили горцы из 42-го пехотного полка. Она едет верхом на белом жеребце, в руках у нее фенианский стек, вырезанный в лесах Морвена.
Однако не всегда леди Мюррей блистала столь экстравагантной экипировкой. Как правило, она предпочитала путешествовать в своем экипаже, при этом безжалостно помыкая несчастным кучером. Она заставляла везти себя через Корриярик или же странствовать по таким глухим дорогам, которых обычно и мужчины-то стараются избегать. Она любила неожиданно выскочить из кареты и на глазах у изумленных горцев устремиться к бездонной пропасти — ей, видите ли, хотелось заглянуть в нее собственными глазами! — или же прогуляться под живительным ливнем. Могу представить, как проклинали эту поездку ее горничная и слуга! Как они ворочались без сна в какой-нибудь горной хижине, вспоминая свой родной Королевский боро[21] и мечтая, чтобы их неугомонная хозяйка наконец-то образумилась и вернулась домой.
Так или иначе, миссис Мюррей из Кенсингтона помогла мне преодолеть то состояние нерешительности, в котором я пребывал с момента прибытия в Инвернесс. Я заразился авантюрным духом и неуемной энергией этой невообразимой женщины и, устыдившись собственной лени, решил идти на Лариг-Гру. И обязательно взять с собой книгу миссис Мюррей, чтобы полистать в дороге.
Но сорок миль без всяких гостиниц. Выдержу ли я?
«Ерунда, молодой человек! — раздался у меня в уме голос достопочтенной миссис Мюррей из Кенсингтона. — Конечно же, выдержите! Вот послушайте… Как-то раз мы ехали узкой горной тропинкой вдоль озера Лох-а-Храви. С обеих сторон нас обступали поросшие деревьями скалы, там и здесь высились острые и зазубренные утесы, а за ними, я знала, открывались глубокие ущелья, настоящие бездонные пропасти. И вот в скалах раздается непонятный грохот, что-то там трясется, будто какая-то адская бестия подбирается к нам. Вокруг ни души, вообще не видно ни единого живого существа, только звук отражается от скал. В первый миг у меня сердце сжалось от ужаса, а уж о моем кучере и говорить не приходилось. До того он шел впереди и вел за собой лошадей, чтобы осторожно преодолеть опасный участок пути. А тут он останавливается, с вытянувшимся лицом оборачивается ко мне и говорит: “Мадам, вы слышите шум? В этих местах, верно, сам дьявол живет!” Над горами разносилось эхо, в котором все смешалось — птичий пересвист, шаги зверей, шелест листвы на деревьях, журчание ручья и звук падающих камешков. Я прислушалась к этому глубокому, многосложному звуку — он то удалялся, то снова приближался, в том же самом ключе. Но страх уже испарился из моего сердца, я приказала своим людям двигаться дальше. Однако скоро дорога совсем испортилась. Я вышла из экипажа, посчитав, что безопаснее идти пешком, чем сидеть взаперти в неустойчивой карете. И что же в результате? Я — очевидно, как самая бесстрашная и наиболее подготовленная к встрече с дьяволом — возглавила шествие, а мои верные слуги тащились за мной…»
Просто потрясающая женщина!
Разве мог я после такого описания отказаться от перехода через какой-то там Лариг-Гру и навеки признать свое поражение перед достопочтенной миссис Мюррей из Кенсингтона?
2
Итак, я вышел вечером из Инвернесса и направился в Авьемор. Дорога привела меня в безлюдный район холмов и вересковых пустошей. Я постоял в голой, безлесой долине Финдорн, полюбовался на закат солнца, затем поднялся на перевал Слодх-Вуик. Мне не понравилось это мрачное, продуваемое холодными ветрами место — настоящее логово дикого вепря.
Я подумал, что, наверное, и сама миссис Мюррей из Кенсингтона устрашилась бы при виде этой тянущейся на многие мили пустынной дороги. Но тем не менее тронулся в путь. Вокруг высились сплошные холмы и горы, их склоны были устланы коричневым увядающим вереском. Мое приближение спугнуло тетерева, он с шумом вспорхнул и, раскинув неподвижные крылья, перелетел дальше на пустошь. Я шел и наблюдал, как закат крадется по узким горным гленам. Добравшись до Авьемора, я направился к ближайшей гостинице в охотничьем заповеднике.
Там мне рассказали, что где-то на середине Лариг-Гру, примерно на двадцатой миле, есть маленькая хижина — ее построил охотник на оленей. Если мне повезет и хозяин окажется дома, то я смогу в ней заночевать. Это меня обрадовало, ведь, воодушевленный подвигами достопочтенной миссис Мюррей, я уже смирился с перспективой провести ночь под открытым небом.
Перед сном я заново упаковал припасы, которые закупил для своего похода, и, прихватив карты, отправился в постель. Вот что мне удалось выяснить о Лариг-Гру.
«Ни один горный перевал в Шотландии не сравнится с Лариг-Гру», — писал мистер Сетон Гордон.
«Это один из самых величественных и самых диких перевалов горного хребта Каирнгорм, — вторит ему мистер Мюирхед и добавляет: — На всем пути следования вы не найдете ни дома, ни гостиницы, ни какого-нибудь укрытия».
«Это самый протяженный из всех однодневных маршрутов Хайленда», — заключает мистер Бейдли.
Сорок миль! Серьезное испытание, правильнее сказать — безумная авантюра для человека, который не совершал длительных пеших переходов со времен Первой мировой войны. Однако перед глазами у меня возник образ неукротимой леди в красной кожаной шапочке, подбитой темным мехом, и тартане, «какую носили горцы из 42-го пехотного полка». Он поднял мне настроение и укрепил мой дух. С тем я и заснул,
На следующее утро меня разбудили звуки волынки. Я выскочил из постели и подошел к окну. Моим глазам предстала неожиданная картина: самый живописный горец из всех, что я видел за долгое время, медленно прохаживался по лужайке под окнами и наигрывал «Вставай скорее утром». Его массивные башмаки оставляли темные следы на росистой траве. На горце были голубой боннет, желтовато-коричневая куртка и килт с мюрреевской тартаной.
За спиной его виднелся зеленый лес Ротимурхус, все еще окутанный утренним туманом (клочья тумана на верхушках сосен издалека напоминали компанию старых ведьм в причудливых лохмотьях). Дальше, за лесом темнело нагорье, окружавшее Глен-Мор, а справа высилась сумрачная горная гряда Каирнгорм. Стекавшие по ее склонам реки и ручьи легко угадывались по длинным извилистым полосам тумана, который в этот ранний час стоял над водой. Облака, собравшиеся за ночь на горных склонах, еще не успели рассеяться и продолжали висеть в воздухе, подобно пороховым дымам от былых сражений. Воздух был напоен осенней сладостью и запахами сырой земли, хотя в нем уже ощущалась морозная свежесть.
Внезапно волынка смолкла — бодрый марш завершился на высокой ноте, которая затем перешла в стон недорезанной свиньи. Я терялся в догадках: откуда взялся этот волынщик? Может, какой-нибудь эксцентричный вождь местного клана развлекался, играя утреннюю побудку для постояльцев отеля? Или это сам хозяин гостиницы?
Пока я пытался установить личность волынщика, который казался мне смутно знакомым, тот увидел меня у окна и радостно поприветствовал. Да это же гостиничный портье! Опережая события, мои мысли устремились к тому мгновению, когда придется с ним прощаться и что-то оставлять «на чай». Мыслимо ли сунуть жалкую мелочь человеку с такой роскошной внешностью! Правильнее уж расплатиться с ним при помощи кинжала.
После завтрака я вскинул на плечо рюкзак, покрепче сжал свой ясеневый посох и зашагал к выходу. Неловко маневрируя в толпе рыболовов, игроков в гольф и автомобилистов, я чувствовал себя Христианом из знаменитого «Пути паломника». Вскоре мы с достопочтенной миссис Мюррей из Кенсингтона уже шагали по дороге, ведущей к Лариг-Гру.
Если смотреть на Лариг-Гру из Авьемора (то есть с расстояния в семь с половиной миль), то при определенном освещении он напоминает ад — такой, каким его себе представляли итальянские художники раннего Возрождения. Это огромная расщелина в массиве Каирнгорм: страшная, темная, с крутыми склонами. При взгляде на перевал возникает мысль: если где-нибудь и еще и можно встретить дракона, то наверняка здесь.
