— Как давно они в пруду? — поинтересовался я.

— Некоторые года по три. Но многие здесь новенькие. Они приручаются месяца за три. Мы ловим их сетями в море, а затем выпускаем сюда.

Я заметил рыбину, один глаз которой был слепым. Молодой человек объяснил, что такое иногда случается при поимке. Бывает и так, что рыбы сталкиваются друг с другом, желая ухватить кусок еды, и наносят себе увечья острыми зубами.

— Три месяца назад, — продолжал рыбак, бросая мидию в жадно разверстую, огромную белесую пасть рыбы, — они плавали в море, а теперь ручные, как котята…

Он быстро отдернул руку, чтобы рыбина не схватила его острыми зубами за пальцы. Похоже, кормление трески не всегда бывает приятной забавой!

Сам Малл — небольшой мыс, высокие утесы которого резко обрываются в море. Я понятия не имел, что в Малле может находиться такая прекрасная скала. На краю мыса находится маяк, там есть смотритель, уроженец Аррана, и он рассказал мне, что в ясные дни отсюда можно разглядеть Ирландию, остров Мэн, горы Камберленда и Меррик.

Пока мы разговаривали, на море показалась лодка, двигавшаяся в сторону Портанкилла.

— Снова тот француз, — заметил мой собеседник.

— А что здесь делает француз?

— Он браконьер. Омары.

О да, французы действительно любят есть омаров! Но вообразите путешествие из Франции к западному побережью Англии и мысу Малл в Гэллоуэе! И все из любви к омарам! Впрочем, мне встречались подобные браконьеры в заброшенных частях побережья Коннемары.

— Люди там внизу, в деревне, просили меня записать номер, — сказал смотритель маяка. — Но на море туман, и не удается рассмотреть, так что никак его не получается поймать.

И он пошел прочь, вероятно, чтобы разузнать номер лодки француза…

Традиция гласит, что именно на этом диком участке земли произошла история с вересковым медом. Легенда утверждает, что пикты владели секретом изготовления замечательного вина из верескового меда. Джеймс Логан в «Шотландских преданиях» рассказывает, что слышал — на Нагорье этот исключительный напиток готовили из вереска, меда и сахара. Но в пиктском вине были какие-то дополнительные ингредиенты. После резни пиктов во время Кеннета Макальпина якобы остались два последних медовара — отец и сын. Их осудили на смерть, но пообещали прощение и свободу, если они расскажут скоттам, как готовить знаменитый напиток. После долгих уговоров пожилой отец согласился выдать тайну при условии, что сперва его сына сбросят со скалы Малл в Гэллоуэе. Это быстро и с удовольствием сделали. Как только медовар узнал, что его сын погиб, он заявил скоттам, что теперь они могут убить и его, так как он единственный, кто владеет тайным рецептом, а он никогда не выдаст тайну. Он погиб, и вместе с ним исчез навсегда секрет верескового меда пиктов. Я полагаю, что более достоверно история выглядит так: старик сказал, что выдаст тайну лишь одному члену своего племени, предателю-пикту, который перешел на сторону врагов. На это согласились. Но после этого медовар подошел к предателю и вместе с ним спрыгнул со скалы Малл на острые камни внизу.

Любопытно, что подобная легенда о вересковом меде существует и на острове Эйгг. Мисс М. Э. М. Дональдсон в книге «Странствия по Западному Нагорью и по островам» утверждает, что двести или триста лет назад такой же поступок совершил некий норвежец на острове Сгурр, или Эйгг, но он умел делать ликер из цветов вереска, наподобие бенедиктина. Он тщательно хранил секрет напитка. Однако островитяне намеревались любой ценой узнать тайну. Мисс Дональдсон рассказывает: «Этот человек ответил: "Если вы убьете моего сына, я все вам скажу”. А когда они сделали эго и вернулись к нему, он заявил: “Теперь можете убить меня, потому что я-то никогда не выдам тайну; я боялся, что мой сын уступит угрозам”».

Это совершенно та же история, но связанная с другой местностью. Может быть, эхо древнего предания?

Невозможно не посочувствовать скоттам насчет верескового меда. В размышлениях некоторых шотландцев мне доводилось подмечать веру в то, что давно утраченные легендарные сведения могут чудесным образом стать достоянием нашего времени. Из этого можно заключить, что в попытках заново открыть способ изготовления чудесного напитка из вереска они научились делать то, что всему миру известно как «скотч» — шотландский виски. И его, если уж на то пошло, следует признать вполне достойной заменой вересковому вину.

— Сейчас три часа, — объявил коридорный, устанавливая зажженную свечу на стуле возле моей кровати, — и вот ваша горячая вода, сэр.

Я поспешил подняться, ведь мне предстояли поход через вересковые пустоши к Аррагану и далее паромная переправа на остров Арран. В небе над маленьким гэллоуэйским городком ярко мерцали звезды, свет уличных фонарей бесстрастно освещал беленые стены домов. На улицах царило ночное безмолвие. Таковы шотландские обычаи, размышлял я: один из самых немилосердных фокусов — ни свет ни заря поднять человека с постели и выставить за порог. В результате несчастный путник обречен мерзнуть на забытом богом горном перекрестке (если он странствует по Нагорью) в ожидании маленького выстуженного поезда. Или же — если судьба занесла его на запад Шотландии — простаивать под звездами на стылой пристани, ожидая, когда подойдет крохотное суденышко местного сообщения.

Но в том же заключается и особая прелесть путешествий. Когда я перестану ее ощущать, то пойму, что стал слишком стар для подобных авантюр, и останусь дома. Пять часов утра — таинственное, зловещее время, когда самые обычные человеческие поступки приобретают оттенок рискованной неотложности. Все вокруг погружено в сон. Двери домов накрепко заперты, охраняя своих обитателей от ночных опасностей. Вы бреетесь перед маленьким тускловатым зеркалом, наскоро умываетесь над фарфоровой миской, и вас не покидает чувство, что это не простое путешествие. Ваш перевязанный багаж в свете занимающегося дня выглядит более значительным, чем в любое другое время суток. Тот мальчишка, что живет в вашей душе и олицетворяет остатки давно минувшей юности, устремляется по коридорам вашей памяти. Вы слышите его возбужденный шепоток: он напоминает вам, что именно так начинались все шпионские истории, равно как и похождения мушкетеров, рыцарей, якобитов — всевозможных героев и знаменитых злодеев прошлого. Я отмечаю, что здешняя обстановка вполне соответствует классическим канонам. Коридорный со свечой в руках в точности похож на того лакея, который в сорок пятом году поднимал с постели какого-нибудь заезжего агента якобитов. И пейзаж за окном подходящий — спящий городок под меркнущими звездами. Вот только на месте привычного автомобиля следовало бы стоять оседланному скакуну. А так все на месте.

Я тихо спускаюсь по лестнице, стараясь не потревожить сон соседей по этажу. Внизу выпиваю чашку чая, любезно приготовленную все тем же коридорным. Напротив меня на кушетке сладко спит хозяйский кот. По всей зале раскиданы пустые стаканы. Зловещая атмосфера смерти и прощания разбавляется признаками вчерашнего кутежа и запахом табака. В расположении забытых стаканов чудится некий тайный смысл. Вряд ли кому-либо — вам или мне — удалось бы добиться подобного эффекта намеренно. Ну кому, скажите на милость, придет в голову водрузить перевернутый стакан на голову сэру Вальтеру Скотту? Подобное немыслимо придумать, можно лишь подсмотреть в реальной жизни.

Распахнув передо мною дверь, коридорный неопределенно махнул в сторону темной дороги. Какими же таинственными и прекрасными — с налетом иррациональной жути — кажутся эти предутренние часы, когда ночь незаметно перетекает в день! Самые обыденные предметы и явления выглядят фантастическими, и вы с удивлением взираете на них, словно видите впервые. Вот и сейчас вокруг меня простирается притихшая серая местность, словно утратившая свои природные краски. Горы стоят, окутанные облачной пеленой, и порывам ветра недостает силы, чтобы разогнать ночной туман. Шум ручья сильнее, чем днем, а над кромкой леса светит последняя звезда. Колышется и беспокойно перешептывается серая листва, и вы чувствуете, как угасает потаенная ночная жизнь.