Рост недовольства в обществе и ослабление закона сблизили корону с традиционной элитой. Гранды-фракционеры время от времени затевали нечто вроде восстаний в миниатюре против королевских чиновников и игнорировали просьбы короны о финансовой и военной поддержке, однако это были лишь единичные случаи. Земельная аристократия, под растущим гнетом долгов, всегда могла положиться на монархов, которые выручали знать дарами и субсидиями, расширяли их полномочия и разрешали погашать долговые обязательства за счет кредиторов. Со своей стороны, изолированные в своих имениях с ограниченным правом наследования и занимающие все более высокие должности, аристократы обустраивались на присвоенных общественных землях, совершали покупки на выгодных условиях, продавали местные должности и имели процент с государственного дохода. Огромные траты казны в ходе Тридцатилетней войны завели ситуацию в тупик. Сталкиваясь со срочными требованиями предоставить солдат и средства, знать жаловалась на долги и неспособность вести образ жизни, соответствующий ее положению. Так сказать, они обладали крупным основным капиталом с невысокой ликвидностью. Естественно, это был краткосрочный финансовый кризис, вызванный спадом стоимости juros у censos. Аристократы искали поддержки короны, норовя отсидеться за стенами имений, когда по стране прокатывалась эпидемия, или откупиться от участия в войне — скажем, купить должность, освобождающую от службы в армии.

Когда в 1660-х годах ситуация начала улучшаться и уровень ренты вновь начал расти, земля снова стала главным «хранилищем ценностей». Герцог Инфантадо, чей долг в 1637 году составлял 897 731 дукатов, смог умереть спокойно: к 1693 году он полностью погасил свой долг. Возрождение аристократии XVII века — если допустить, что кризис был прежде всего кризисом аристократии — обернулось повторной феодализацией полуострова, которая продолжалась вплоть до начала XIX века. В ходе ее 60% плодородных земель оказались имуществом, которым нельзя было свободно распоряжаться (secorios), или имуществом, полученным по праву «мертвой руки» (церковные владения), которое сделали неотчуждаемым, с целью закрепить статус первого и второго сословий на случай их собственной непредусмотрительности или экономических потрясений. Весьма четкий свод законов Кастилии, датируемый 1348 годом, увековечил привилегированное положение правящих слоев населения. Им пользовались не только в Кастилии, но и в Бискайе (1754), Астурии (1756) и Каталонии (1760), а впоследствии его повторил «Novisima Recopilacion» («Новейший свод законов») от 16 июля 1805 года.

Союз монархии, землевладельцев и богатых горожан значительно окреп на двадцать второй год войны за испанское наследство. Власть имущие согласились с последней волей короля Карлоса II, который завещал престол французскому претенденту. Аристократы считали, что Бурбон на троне, который вдобавок может рассчитывать на поддержку Людовика XIV, способен защитить Испанию от амбиций других европейских стран. Выступая перед каталонскими кортесами в 1701 году, Филипп V много говорил о свободе и пообещал предоставить городам право прямой торговли с индейцами. Когда война закончилась, он расположил к себе и тех, кто поддерживал астурийского претендента, объявив полное помилование и позволив этим людям вернуться в Каталонию и возвратить свою собственность. Что касается самой войны, она, как ни удивительно, обернулась лишь незначительными разрушениями. Куда сильнее Испания пострадала от природных катаклизмов: с 1708 по 1711 год отмечались неурожаи, шли обильные дожди, население голодало, чем, возможно, и объясняются политические и военные неудачи 1709-1710 годов, потому-то события 1711 года показались благословением небес — война очевидно завершалась. (Надо сказать, просвещенные политики XVIII века верили, что война оказала положительное воздействие на страну, объединив нацию.)

Когда в 1701 году Филипп прибыл в Мадрид, ему было 17 лет; подобно своему предшественнику из династии Трастамара-Габсбургов Карлосу, Филипп не знал испанского языка и был окружен свитой иностранных советников, французских и итальянских. Между тем ему предстояло стать первым полностью «испанским» монархом, первым правителем политически объединенной Испании. В июне 1707 года король отменил региональные хартии Арагона и Валенсии, а восемь лет спустя — Майорки. Новая конституция, опубликованная 16 января 1716 года (Decretos de nueva planta), отменила автономию Каталонии. Первой жертвой «политической революции» пали региональные парламенты и административные институты различных королевств, кроме Наварры и провинции басков, которые продолжали наслаждаться финансовой и политической автономией благодаря тому, что всегда поддерживали претендента из династии Бурбонов.

Власть короны укрепилась после замены региональных советов министерствами и ведомствами; Совет Кастилии считался главным законодательным органом страны. Верховную власть в провинциях возложили на назначаемых королем военного губернатора и судью, а также ввели провинциальные суды общего права с профессиональным судьей во главе. При этом законы провинций почти не тронули.

Кроме того, новых королевских чиновников (интендантов) направили в Валенсию и Арагон (1714), а четыре года спустя и во все другие провинции, вменив им в обязанность следить за выплатами жалования армии и армейскими поставками, расквартированием военных и финансовым обеспечением; с 1718 года обязанности интендантов существенно расширились. В 1749 году Фердинанд VI завершил внедрение интендантской системы на испанском, а его брат по одному из родителей и преемник Карлос III распространил эту систему на испанские колонии.

Основная цель реформ заключалась в объединении разрозненных мини-государств полуострова под общей юрисдикцией, то есть под законодательством Кастилии, чьи законы «всемирно признаны за их справедливость и практичность». Корона, безусловно, стремилась возложить на восточные провинции часть общегосударственного финансового бремени, ведь тот же Арагон почти не пополнял казну вплоть до 1707 года (зато к 1734 году уже обеспечивал около 14% дохода страны). Кроме того, новая династия осуществила ряд изменений из числа тех, которые правительство Кастилии пыталось реализовать в 1630-х и 1640-х годах. Отказываясь от верности Австрийскому дому, испанский гранд тем самым выказывал личную заинтересованность в процветании родной страны, ведь ранее интересами Испании жертвовали в пользу имперского великолепия династии Габсбургов. Испанская казна становилась богаче благодаря поступлениям из восточных провинций и увеличением притока драгоценных металлов из Америки. От значительной убыли в размере трех миллионов песо — за пять лет в 1656-1660 годах (стоимость сокровищ Америки подсчитывали в песо, который равнялся сорока двум граммам чистого серебра), доход от операций в Новом Свете вырос до рекордного уровня — 40 млн. песо в 1691 году, а средний показатель за пять лет составил 50 млн. песо с 1671 года по конец XVIII столетия, или свыше 12% государственного дохода к 1791 году.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЭКОНОМИКИ

Гораздо более значительным по своим последствиям, чем отказ от сугубо кастильской Испании, оказалось торговое и сельскохозяйственное возрождение с 1680-х годов северных и восточных прибрежных регионов, где наблюдался стабильный рост. Эти регионы находились на границах империи, их лишали существенной доли доходов, однако они, благодаря своему окраинному положению, счастливо избегли человеческих и финансовых потерь, связанных с бесконечными войнами. Население начало расти в основном с 1660-х годов. В 1680-1686 годах инфляцию принудительно и жестоко остановили, что, по всей вероятности, обернулось рядом потрясений, но восстановило денежный оборот и способствовало в дальнейшем увеличению инвестиций в производство. Повсюду учреждались торговые палаты и компании, которые активизировали экспорт и наращивали объемы торговли с Индиями. В стране сложился центр коммерческой деятельности (Севилья — Кадис — Пуэрто де Санта-Мария — Сан-Лукар де Баррамеда), ориентированный в основном на торговлю с Америкой, однако и такие порты, как Валенсия, Аликанте, Бильбао и Барселона — Матаро начали стремительно развиваться.