– Другой раз думайте, что говорите. Подробное задание и описание маршрута движения с указанием ориентиров вы получите перед уходом в лес, а сейчас даю вам три часа на сборы.

На следующий день Зауер позвонил Петренко и приказал снять с виселицы на городской площади трупы повешенных.

– Будем вешать партизан, – пояснил он.

– Каких партизан?

– Разумеется, русских. Из отряда Млынского.

Петренко остолбенел. Он тут же примчался в гестапо и добился приема у Шмидта.

– Я прошу вас, господин Шмидт, освободить мою невесту.

– Она партизанка и будет повешена со всеми, кого мы захватили в лесу.

– Она моя невеста, я люблю ее! – не унимался Петренко.

– А она вас?

– Это не имеет никакого значения! Вы только передайте мне ее. Все остальное я сделаю сам. Я в долгу не останусь.

– Хорошо. В лесах, примыкающих к го" роду, вот уже несколько месяцев действует советская разведывательная группа. Она систематически передает в Москву разведывательные данные. Пусть ликвидирует ее ваша полиция, и вы получите за это свою красотку!

– Вы обещаете это?

– Слово офицера великой Германии! – отрезал Шмидт. – Имеющиеся данные на эту группу возьмите у Зауера. Пригодятся.

На рассвете в городской тюрьме загремели замки и засовы. Надзиратели открывали тяжелые двери, выгоняли на тюремный двор полусонных, измученных побоями и допросами людей.

Сюда же вытолкнули и Анну Сергеевну с Володей. Впервые они встретились после долгой разлуки.

– Мама! Мамочка! – закричал Володя и протиснулся сквозь толпу заключенных к матери. Мать прижала его к коленям.

– Не плачь, сынок, папа рассчитается с фашистами за наши муки.

Из комендатуры высыпали с автоматами наперевес эсэсовцы, окружили арестованных, стали загонять в железные кузовы автомашин.

Когда к машине подошла Анна Сергеевна с Володькой, офицер гестапо взглянул на бумагу, затем на арестантский номер Млынской и сделал знак. Их отвели в угол двора. Вскоре к ним привели еще десять человек. У некоторых были перевязаны головы, руки, сквозь повязки выступала кровь.

Кузовы автомашин заполнили до отказа, затем захлопнули железные дверцы.

– Куда их повезут? – спросила Анна Сергеевна у молодого человека с седыми волосами.

– На тот свет. Их уничтожают на наших глазах в душегубках, – тихо ответил он.

Анна Сергеевна побледнела, еще крепче прижала к себе Володьку, стала целовать в голову, в лоб, в щеки. Их окружили солдаты, у каждого на поводке рослая овчарка. По команде офицера открылись массивные железные ворота, и арестованных вывели на улицу.

– Мамочка, нас куда ведут? – робко спросил Володька.

– Не знаю, милый, – ответила Анна Сергеевна, обнимая худенькие плечики сына.

Вдоль улиц, по которым шли узники, стояли толпы людей. Поймав глазами Володьку, пожилая женщина быстро вынула из корзины кусочек хлеба, протянула арестованным, со слезами на глазах сказала:

– Передайте ребенку.

Один из конвоиров крикнул:

– Цурюк! – и с размаху ударил женщину в бок дулом автомата. Она рухнула на мостовую.

Стоявшие на тротуаре люди закричали:

– Доколе можно терпеть такое?

Неожиданно над конвоиром взметнулась дубина и с треском опустилась на его голову.

– Бей их, гадов! – закричали из толпы.

И началось.

Арестованные и многие из горожан, стоявших на тротуаре, вцепились в конвоиров. Послышались стрельба, лай собак, крик, топот.

– Тикай с пацаном, чего стоишь! – бросил Анне Сергеевне один из узников.

Млынская схватила Володьку за руку, протиснулась на тротуар и во всю мочь побежала вперед, успев заметить, что следом за ней семенит какой-то старичок. Он тяжело дышал, задыхался, но старался не отстать. Навстречу бежали полицейские. Анна Сергеевна подняла Володьку, перебросила через невысокий глухой дощатый забор, крикнув:

– Беги, сынок!

Автоматная очередь наповал сразила ее.

Она уже не слышала, как Володька кричал: "Мамочка, мамочка!", не видела, как старичок юркнул в калитку, которую она не заметила, пробежала, схватил Володьку за руку и потащил в глубь двора, оказавшегося проходным.

– Только ента молчи, внучок, а то немец услышит – и каюк нам с тобой…

С улицы доносился гул машин и треск мотоциклов. Это Отто Кранц, узнав о нападении на конвой, бросил отряд СС и полицию на поиск разбежавшихся арестованных, освобожденных, по его твердому мнению, партизанами.

Эсэсовцы и полицаи прочесывали квартал за кварталом, начались повальные обыски, аресты. Подозрительных хватали и на машинах доставляли в тюрьму.

Ночью, на тюремном дворе, всех расстреляли.

Утром в гестапо пожаловала комиссия из Берлина. Возглавлял ее обергруппенфюрер Занге…

Петренко направил во все села, прилегающие к лесу, агентов. Самого надежного, "Злого", доказавшего преданность тем, что он выдал нескольких коммунистов и комсомольцев, затем повешенных на городской площади, проинструктировал лично и послал в Зеленый Гай: по данным гестапо, там дважды появлялся русский радист.

– Не сомневайтесь, господин начальник, – сказал "Злой", пересчитывая немецкие марки. – У меня с большевиками особый счет: раскулачили, в Сибирь выслали, хозяйства крепкого лишили. Кровью они заплатят мне!

– Расписку давай, что деньги получил.

На рассвете "Злой" оделся победнее, взял моток веревки и с десятилетней дочерью Ириной пришел в лес. Просматривал участок за участком, для маскировки собирал сушняк, складывал его в кучки.

Время перевалило за полдень, а никаких следов не обнаруживалось.

– Папа, что там горит? – спросила Ирина, показав в сторону замеченного ею серо-сизого дымка, цеплявшегося за деревья.

"Злой" обрадовался, словно клад нашел.

– Цыц! Сиди тут и – ни гу-гу!

Осторожно, по-воровски, стал подбираться к тому месту, откуда поднимался дым.

Ельник расступился, и на небольшой поляне "Злой" увидел землянки, прижавшиеся к косогору, возле которых на срубленном дереве сидели несколько человек в штатской одежде.

"Злой" спрятался за елью, внимательно стал рассматривать. Он не заметил, как возле него появился молодой человек с автоматом.

– Что здесь делаешь, отец?

"Злой" вздрогнул от неожиданности, довольно спокойно ответил:

– Собираем с дочкой дрова.

– Что-то я не вижу твоей дочери?

– Как же ее можно увидеть, ежели она в ельнике поджидает меня. Доверия нет, пойдем покажу дочь мою, Иринку.

– Пойдем.

Когда увидел мелькнувшую вдали фигурку девочки, сказал:

– Забирай свои дрова и уматывай отсюда. О нашей встрече никому ни слова. Понял?

– Как не понять? Чай, не ребенок.

Растянул веревку на земле, положил на нее несколько охапок сушняка, связал крепко ношу, подбросил слегка на спине.

Выйдя из леса, "Злой" скинул на землю сушняк, вытянул из-под него веревку, скрутил.

– Папа, а зачем дрова бросил?

– Не твоего ума дело! Быстрее, быстрей!..

В деревне Зеленый Гай зашел к родственнику, попросил лошадь.

– Занедужил что-то. В больницу бы мне. А Иринка пусть подождет.

Коня не щадил, хлестал упругой хворостиной. На взмыленной лошади подкатил к городской полиции.

– За такие сведения, – восхитился Петренко, – получишь тонну пшеницы. Тридцать пудов сегодня, остальные потом, когда схватим разведчиков.

Петренко ликовал. Пусть знает гестапо, что он слов на ветер не бросает. Не пошел – побежал к Отто Кранцу.

Отто Кранц ночью поднял по тревоге батальон СС, отряд городской полиции. Операцию по ликвидации наконец-то обнаруженной разведывательной группы русских решил возглавить сам.