Егор наклонился через стол и тихо спросил у Варяга:

— У него с головой все нормально?

— Вообще-то нет, — пробормотал Яхонтов, вперив в Васнецова недобрый взгляд. — Николай. Ты что несешь?

— Я говорю об ответственности! — огрызнулся Николай. — О чем думают люди?

— Погоди, но… — Фэн был совершенно обескуражен такой постановкой вопроса. — Погоди… Но… Но зачем жить тогда? Зачем мы все живем? Так после нас ничего не останется? Придет наш час, и мы умрем и ничего после себя не оставим? Никого после себя не оставим? Люди все вымрут, и все? Что же ты говоришь такое? Да мы… Но мы хотели ребенка. И ведь есть призрачная надежда и пусть крохотный, но шанс, что ребенок выживет. Что он будет жить. А зачем нам тогда жить в таком случае? Продержаться подольше и умереть? Это наш удел?

— Послушай, Дракон, извини за такой вопрос, конечно, — встрял в разговор Людоед. — У твоей дочери нет пятен на теле? Красных или черных, особенно в шейных областях?

Фэн Сяолун совсем не понимал, чего от него хотят, и растерянно смотрел на гостей.

— Погоди, ты что имеешь в виду? — спросил Егор.

— Чума, — ответил за Людоеда Варяг.

— Чума? — удивился Демидов. — Бывали случаи холеры и тифа. Даже эпидемии. Дизентерия и всякое такое. Но чума… Хотя были вспышки в самом начале. Еще до холодов. Но когда холода настали, и случаи чумы прекратились. С чего вы вдруг спросили?

— Ганину яму знаешь? — взглянул на Егора Крест.

— Знаю, конечно. Там черновики окопались.

— Так вот. Нет там больше черновиков. Там огромные крысы. Носители чумы.

Егор какое-то время смотрел на Илью, вытаращив глаза, затем вскочил и схватил Дракона за руку.

— Пошли.

— Чего? Куда? — пробормотал китаец, вставая.

— Надо осмотреть ее.

— Что?!

— Надо, дружище, пойми! Пойдем!

Они вышли из помещения, оставив четверку путешественников одних.

Людоед, воспользовавшись моментом, схватил Николая за воротник.

— Ты что себе позволяешь, идиот! Забыл уже, как перед Ветром в Вавилоне извинялся?! Забыл про его сына?!

— Разве я не прав? — Васнецов пристально посмотрел в глаза Людоеду. — Разве я не прав?! Зачем плодить страдания и боль?! Зачем?!

— А зачем мы хотим уничтожить ХАРП?! Это надежда и тот самый призрачный шанс! Это борьба жизни против смерти! Это торжество жизни над смертью!

— Но торжествует смерть! — воскликнул Николай.

— Это лишь твое мироощущение! Это только то, что ты хочешь видеть! Ты просто слабак, так признай это! И значит, пусти себе пулю в лоб и успокойся! — рявкнул Крест и оттолкнул от себя Васнецова.

Варяг и Вячеслав ничего к этому не добавили. Они сидели молча, но Николай понимал, что и они осуждают его. Он и сам терзался от того, что сказал, и не знал, где он прав, а где нет. Мысли его ходили хороводом вокруг странного ощущения, что его кто-то или что-то зовет. Он не понимал, кто, что, куда и зачем. Но чувствовал непреодолимую тягу пойти за этим странным зовом. Он так сильно ушел в себя, что даже не заметил, как вернулся Демидов.

— Нет ничего, — мотнул он головой, садясь. — Никаких пятен и других симптомов чумы.

— Что ж. И то хорошо, — вздохнул Людоед. — А про огромных крыс что можешь сказать?

— Были случаи в метро. Крысы очень большие на людей нападали. И в руинах возле эпицентров ядерных взрывов они попадались. Но надо отдать должное черновикам, они прогнали их из города. Последний раз люди с этими тварями месяц назад, или около того, сталкивались.

— А как они их прогнали? — удивился Варяг.

— Да вроде говорят, химикатами какими-то. Они ведь на своей базе химическое оружие делают. Вот есть у нас один, тоже когда-то по подвалам маялся в одиночку, и его черновики выкуривали. Он их склад с провизией грабанул тогда, убив охрану. Они его выследили в одном подвале. Сунулись. Он стрелять начал. Еще двоих положил. Тогда они газ пустили.

— А как он выжил после этого? — спросил Крест.

— Да как, сорвал с себя майку, обоссал ее и на лицо намотал. Так и выжил. Ослеп только, но смог уйти.

Николай снова задавал себе циничный вопрос, зачем им в общине слепой. Какой от него прок? Но нашел в себе силы противопоставить этому простую идею гуманизма, которая, как правильно заметил Людоед, ведет их к уничтожению ХАРПа. Ему очень хотелось понять, что в разуме побуждает с таким рвением обращать свой взор на иррациональность рождения детей, которые, скорее всего, будут больными и долго не протянут, зачем спасать жизнь слепцу… Почему он думал об этом? Почему он не воспринимал это как должное? Как то, что всякий человек должен понимать из соображений человечности? Неужели он действительно все больше перестает быть человеком? Он чувствовал, как двоится его разум в противоречиях, и не в силах был собрать все свои внутренние «я» воедино, став при этом монолитом, каким были Варяг или Людоед, всегда знающие, чего хотят, и всегда имеющие четкую позицию. Хотя, может, они умело казались такими? Васнецов сейчас понимал одно. Он страдает такими противоречиями, когда оказывается среди людей. Когда он был один или среди привычных уже попутчиков, то такого смятения не испытывал. Ни деления внутренних; сущностей, ни разного восприятия окружающего. И снова навязчивая мысль уйти подальше, прямо сейчас, овладела им. Уйти. И тогда он не будет распаляться, взвешивая все за и против и ставя на разные чаши весов циничный рационализм и гуманность и человеколюбие. Странный зов с новой силой стал будоражить его…

— Где база черновиков? — пробормотал он, обращаясь к Егору.

— Да вроде где-то недалеко от Бивеса и Батхеда.

— А что это такое? — спросил Варяг.

Демидов засмеялся.

— Да памятник это. Основателям города. Графу Татищеву и немцу этому… Де Генину, кажется. Давно еще… Задолго до войны их «Бивес и Батхед» прозвали. Среди местных так и повелось называть. Памятник каким-то чудом уцелел, хотя недалеко подрыв был. Ну, вот где-то там они обитают. Вроде на станции метро «Площадь 1905 года». Место удобное. Рядом большой переход подземный. Банк с обширным подвалом. Большой магазин на площади. Тоже с подземельем неплохим. А на той стороне от плотины, где памятник, тоже рядом несколько банков. Вообще банков там очень много было. Даже переулок неподалеку так и называется — Банковский. Но хорошие подвалы только у нескольких. Однако недостатка в убежищах нет. Взять ту же станцию метро. Она вроде не обвалилась. А дальше в ту сторону по проспекту. — Егор махнул куда-то рукой, — штаб округа был. Его начисто снесло вместе с памятником Жукову. Но вроде под землей под этим штабом бункер был. За него настоящая война была между черновиками и офицерским союзом. Но потом этот союз распался. Кто подался к коммунистам, кто — к белым, кто еще к кому.

— А далеко это? — Людоед покрутил кончик уса.

— Штаб или площадь пятого года?

— Ну, площадь эта и плотина с памятником.

— Километров пять в ту сторону.

— Ясно. Подскажешь, с кем нам лучше связаться из других группировок?

— А чего не подсказать, подскажу, — Демидов кивнул. — С меня не убудет. Если вы думаете, что уговорите кого-то воевать, то скажу, что пустое это. Но дело ваше. Есть у белых «катюша».

— Чего? — переспросил Варяг.

— Ну, система залпового огня. Типа «катюши», что в войну фрицев гоняла.

— «Град», что ли? — ухмыльнулся Людоед.

— Ну да, «град». Но проблема в том, что он без боекомплекта. А вот боеприпасы к «граду» этому есть у красных. И они вечно воюют между собой. Одни хотят машину отбить, другие — снаряды. Вот и думайте, к кому вам лучше податься.

— Н-да. Это было бы смешно, если б не было печально, — вздохнул Варяг.

— Вот то-то и оно, — кивнул Демидов.

Людоед задумчиво покачал головой. Затем посмотрел на Васнецова пару секунд и снова обратился к Егору:

— А как черновики к себе вербуют?

— Ты что же, думаешь внедриться к ним и отбить свои машины? — Демидов усмехнулся, мотнув головой. — Забудь. Там крещение кровью.