Вернемся-ка теперь лет на тридцать вперед — к письму, которое я получил. Оно позволяло надеяться на то, что операция «Джейн Остин» завершится вовремя, а мне удастся отсрочить закрытие «Гоупойнта». Да, я больше не извлекаю личной выгоды из набегов на владения букинистов. Что бы ни случилось, вся маржа — зачастую внушительная — идет на всякие хорошие дела. Меня это устраивает. Вот и теперь барыш достанется «Гоупойнту». Естественно, мне и самому хотелось бы наслаждаться плодами своих трудов. Но тогда я больше не смогу водить за нос беса.

В охоте за книгами (так же как и в торговле оружием, живописью или наркотиками) заполучить предмет продажи — всего лишь полдела. Не менее, а то и более важная задача — распознать, обработать и облапошить покупателя. Объект, если угодно. В данном случае — заядлого коллекционера. Зацикленного, одержимого, вожделеющего заказчика, которому жизнь не мила, пока он не приберет к рукам еще одну крупинку для песочных часов ее величества вечности.

Такие клиенты отнюдь не жертвы заурядных психологических хворей. Тут нет ничего общего с алкоголизмом, снобизмом и прочими социальными недугами. Легкая добыча для бесов. Например, на того типа, о котором пойдет речь, наложил лапу один из самых кровожадных демонов.

Не успел я переступить порог милейшего, очаровательного магазина игрушек в Илинге — даже дверной колокольчик еще не умолк, — как Отто накинулся на меня с вопросом:

— Принес?

Он даже отвернулся от покупательницы, которая как раз протягивала ему деньги. И заметьте: ничего похожего на «как дела?», «как жизнь молодая?», «заходи, рад тебя видеть» и прочие любезности обычно дружелюбного Отто. Этот омерзительный перескок сразу к делу — верный признак того, что внутри поселилась кожистая тварь.

Отто Дикинсон подцепил беса где-то на юге Ирака, близ границы с Кувейтом, в 1991 году, во время войны в Персидском заливе, в разгар операции «Буря в пустыне». Строго говоря, правильнее называть такого беса джинном; он вселился, когда десантник Отто, сняв каску, отдыхал в тени дерева вместе с тремя другими бойцами из своего батальона. Отто слишком устал. День был знойный, и он, прикрыв глаза, задремал — возможно, лишь на секунду. А может, вовсе не дремал, а лишь брел по мглистой нейтральной полосе между сном и явью, однако уж арабский бес не упустил случая — мигом соскользнул с дерева, легонько, словно песчинка на ветру, пронесся в воздухе, приземлился на волосок, а затем, отыскав проход, шмыгнул в пещерку Оттова загорелого уха.

Очнувшись от мгновенного сна, Отто услыхал, как Уэйн Бриджес, его товарищ по оружию, читает вслух с какой-то бумажки:

— Это еще что? — сонно спросил Отто.

Ответа он не дождался, потому что в горло Уэйна Бриджеса попала пуля, выпущенная из автомата Калашникова. Стреляли из развалин дома, расположенного, как считалось, на зачищенной от вражеских снайперов территории. Отто, который заметил в развалинах вспышку выстрела, вскочил на ноги и побежал, на ходу вызывая артподдержку.

Примерно через двадцать минут после того, как на одинокого снайпера обрушился артиллерийский залп массой в несколько тонн, Отто вернулся, чтобы осмотреть тело товарища. Меж пальцев Уэйна Бриджеса все еще торчал листок, который он читал перед смертью. Это, как оказалось, был старый карманный путеводитель по местам археологических раскопок Шумера, Аккада, Вавилона и Ассирии. Отто перелистал страницы и собрался было сунуть книжку в карман мертвому товарищу, но тут бес шепнул ему на ушко: «Нет. Оставь себе».

Отто сам мне об этом рассказывал. Кроме той части, что про беса. Он не знал — и сейчас не знает, — что с ним тогда случилось. Я никогда не пытался просветить ни его, ни кого-либо еще. Такими разговорами дела не поправишь, только хуже будет. Но даже если демон спросонья не шипит и не хлопает крыльями, его внезапное пробуждение не укроется от наметанного глаза.

— Ну так что?

— Отто, будь другом, обслужи человека. Я не тороплюсь.

Отто повернулся к клиентке — сногсшибательной мамаше с внешностью фотомодели. На ее груди, в какой-то хитроумной конструкции из веревок и ремней, висел младенец; на загорелых ножках блестели золотые туфли на шпильках, а прическа наводила на мысль об опере. Отто воззрился на нее так, словно она только что сгустилась из воздуха. Его явно раздражало ее присутствие. Затем он взял себя в руки, заверил даму, что краска, нанесенная на резную фигурку акробата, не содержит свинца, и поспешил продать ей игрушку.

Я дождался, когда колокольчик на двери даст сигнал к началу, и заговорил. Впрочем, в отличие от Отто, я не мог обойтись без предисловий:

— Как твои игрушечные дела?

— С переменным успехом. Сложно тягаться с гигантами.

Отто — один из немногих счастливчиков. Притом что британское правительство отказывается признавать медицинские последствия войны в Персидском заливе, тридцатидвухлетний Отто вернулся из Ирака с диагнозом «дегенеративный артрит», к которому прилагались мигрени, астма, целый ряд кожных болячек и синдром «жгучей спермы». Но, как я уже сказал, Отто стал одним из немногих, кому повезло: он получил военную пенсию и все средства вложил в магазин игрушек. С тех пор прошло лет пятнадцать, но магазин все еще походил на одиночный окоп, а Отто, казалось, по-прежнему сражался с воспоминаниями о войне.

Мне нравился Отто, и я предпочел бы не драть с него три шкуры (особенно теперь, когда рифмоплет Эллис перекрыл его цену), так что надеялся отбить у него охоту продолжать торг. Как бы он ни любил прибедняться и причитать, я знал, что дела у него идут отлично, а таких пригожих магазинчиков уже почти дюжина. Отто подметил, что в девяностые у толстосумов начался бум деторождения. Как принято считать, себялюбие восьмидесятых уступило дорогу заботливости девяностых. Но затем, осознав весь ужас материнства, все эти стильно причесанные дамочки в панике ринулись обратно на работу, неистово уворачиваясь от щелкающих бармаглотских челюстей своих ненасытных детишек. Это, в свой черед, привело к тому, что их захлестнуло потоками вины, куда более обильными, чем струйки материнского молока. А уж вина везде, где могла, собирала щедрую дань прелестными игрушками.

Отто догадался, что незачем занимать полки дешевыми импортными погремушками из пластика, которые действительно нравятся детям. Наоборот, нужно продавать дорогие, изысканные вещицы ручной работы — они по вкусу самим родителям, которые станут живописно расставлять их вокруг колыбельки. Таким образом Отто открыл золотую жилу.

А заодно возможность кормить своего беса-коллекционера.

Отто готов выложить больше девяноста тысяч фунтов стерлингов — и это еще не высшая цена — за первое издание «Гордости и предубеждения». Лично я терпеть не могу Джейн Остин. В каждой строчке мне чудятся визгливые интонации уязвленного поросенка. Вот Эмили Бронте я бы затащил к себе домой и расцеловал в губы. Но только не Остин, это уж дудки. Сомневаюсь, что и Отто большой ее поклонник. Так оно обычно и бывает: начинаешь собирать то, что приглянулось лично тебе, а заканчиваешь скупкой всего, что коллекционируют остальные.

У Отто нет ни жены, ни детей; он не курит, не пьет и не балуется наркотиками. Куда же ему еще деньги девать? Спрос на все, что связано с Остин, заметно вырос после вала голливудских костюмированных драм, так что я тут как тут: предлагаю один из первых экземпляров «Гордости и предубеждения», выпущенных Эджертоном в 1813 году.