— Джарод, — произносит Мия чуть слышно, — ты решишь, что я сумасшедшая, если я скажу, что это платья моей мамы?

Сумасшедшей он меня не счёл.

— Почему бы и нет? — произнёс он серьёзно. — Кэтрин жила где-то в те месяцы, которые прошли между её инсценированной смертью в лифте и…

— И смертью настоящей, — я стиснула зубы. — Думаешь, она жила здесь?

— Она вполне могла провести в этом доме несколько месяцев, когда была беременна Итеном. Самое подходящее место для…

— Живого инкубатора, да?

— Я хотел выразиться мягче, — вздохнул он, опускаясь передо мной на корточки. — Но ты права. Обособленность, секретность, чистый воздух… Нас ведь с тобой тоже отправили сюда неслучайно!

— Хорошо, предположим, она жила тут какое-то время. Но откуда я знаю, какие платья она носила? Меня что, к ней привозили? Или я видела её в этих платьях в каком-то другом месте? А потом мне, как тебе, стёрли память?!

От мысли, что я могла встречаться с мамой после её «смерти» и забыть о встрече, мне стало дурно.

— Или я видела только сами платья? — пробормотала я, отгоняя дурноту. — И они вовсе не её?

— Похоже, Мия, твоему сердцу я доверяю больше, чем ты сама, — покачал головой Джарод. — Думаю, это платья Кэтрин Паркер. А где ты их видела… попробуем разобраться. Сейчас ты отдохнёшь, а потом мы обследуем дом, посмотрим, найдёшь ли ты в нём ещё что-нибудь знакомое.

Весь вечер мы занимались обследованием.

— На чердак не полезем, — сказал Джарод, — я уже там был, пыли по колено, заросли паутины, и ничего больше.

— А подвал?

— Настоящего подвала здесь нет, есть винный погреб. Тоже пустой.

Обжитая нами часть дома ничем меня не удивила. Кресла, диван и стулья, на которых почти не сидели. Ковры, по которым почти не ходили. Плита, на которой почти не готовили. Безнадёжно чужие, ни во сне, ни наяву не виденные мною прежде вещи. Сердце не ёкало. Ни за что не цеплялся глаз.

Но стоило нам перейти в другое крыло, и начались сюрпризы. Вот столовая. Как я узнала, что вся посуда стоит на нижних полках буфета? И что тарелок с позолоченной каймой было пять, а осталось три? Вот одна из спален. Под одеялом в изножье — подушка-валик. Как я узнала, что она обтянута шершавым тёмно-синим шёлком? Вот кабинет. Пресс-папье на письменном столе — фигурка охотничьей собаки. Как я узнала, что у собаки отколото ухо?

— Не понимаю, — сказала я после очередной находки. — Допустим, я здесь была. Видела маму беременной. Видела эти комнаты. Но откуда мне известно столько подробностей? Я что, сидела за этим столом? Спала в той постели, положив под ноги подушку? Ела из тех тарелок и сама две разбила?

Джарод осматривал оружейный сейф, обнаруженный там же, в кабинете. Обернулся ко мне и сказал с усмешкой:

— А что такого? Как-то же ты должна была спать и есть!

Какая странная была у него усмешка!

— Джарод! Не морочь мне голову! Если ты что-то…

Он тут же перестал усмехаться.

— Я ничего не знаю, Мия. Иначе я бы обязательно с тобой поделился.

Его внимание вновь обратилось к сейфу.

— Вряд ли там забыли что-нибудь ценное, но нужно туда всё-таки заглянуть. Мне бы хоть скрепку…

Руки мои сами собой открыли верхний ящик стола и нащупали коробку со скрепками. Я чуть не уронила её, когда поняла, что сделала это автоматически. Не сходи с ума, Мия. Подумаешь, скрепки! Их всегда держат в верхнем ящике стола. Подумаешь, собака с отколотым ухом! Шёлковая подушка, три тарелки с позолоченной каймой…

— Слушай, а может, мне всё-таки мерещится? — голос мне не подчинялся. — Может, всё это ерунда, случайные совпадения?

Джарод не ответил — колдовал над замком. Вскоре замок щёлкнул, открываясь. Заскрипела дверца. Внутри, конечно, было пусто.

— Чего и следовало ожидать, — беспечно сказал мой взломщик, поднимаясь. — Осталась ещё гостиная, пойдём туда! — и добавил, посмотрев на меня с укоризной: — Нет, Мия, то, что ты чувствуешь — не ерунда и не совпадения! Прекрати в себе сомневаться.

Кожаная мебель под слоем пушистой пыли. Часы с замершим маятником. Небольшой кабинетный рояль. Я заранее знала, как выглядит гостиная — знание уже меня не удивляло. Джарод осматривался тут с особенным интересом.

— О! Вот что точно нам пригодится! — он указал на радиолу, которую я не сразу заметила за роялем, и на громоздкий ламповый телевизор в простенке между окнами.

— Хочешь поймать местную трансляцию, чтобы узнать, где мы находимся?

— Было бы отлично, но вряд ли получится. В такой глуши нужна хорошая антенна, которой нам, разумеется, не оставили.

— И зачем тогда тебе этот хлам?

— Покажу и расскажу завтра, — таинственно ответил он.

На всякий случай Джарод включил радиолу. Она дружелюбно засветилась, но ничего, кроме треска и шипения, добиться от неё не удалось. Я подошла к роялю. Написала пальцем на пыльной крышке: «К. П.» Подняла её и тронула клавиши.

— Совсем расстроено. А раньше у него был хороший звук.

— Я посмотрю потом, что можно сделать, — спокойно отозвался Джарод.

Он тоже ничему уже не удивлялся.

Невыносимо знакомая классическая мелодия стояла сейчас у меня в ушах. Что это за вещь? Я так и не смогла вспомнить. С тех пор, как не стало мамы, я ни разу не раскрывала ноты. Джарод подошёл ко мне, обнял меня за плечи и тихо сказал:

— Утро вечера мудренее, моя хорошая. Загадки будем завтра разгадывать. А сейчас давай ужинать.

Сегодня он не остался ждать, пока я усну. Поцеловал меня, пожелал доброй ночи и ушёл, притворив за собой дверь. Сна ни в одном глазу. Смотрю на полоску света под дверью. Прислушиваюсь к тому, что происходит в соседней комнате. Джарод сначала молча прохаживается из угла в угол, половицы под ним поскрипывают. Потом, кажется, начинает насвистывать. Где бы он был сейчас, если бы не я?

«Если бы не ты, я бы умер от скуки!» Отшутился. А что ему ещё оставалось?

Если бы не я, он сейчас был бы за тысячи миль отсюда. Спасал бы не меня, а кого-то другого… он же не может иначе… Но был бы свободен! Если бы не я, он бы давным-давно исчез. Затерялся среди миллиардов землян, поминай как звали. А вместо этого сидит со мною здесь. В клетке. В коварной богато украшенной клетке, где так велико искушение забыть, что оба мы — подопытные крысы!

Удручённым он, правда, не выглядит. Но мне ли не знать, как хорошо он умеет владеть собой?

А где бы сейчас была я, если бы не он? Среди живых? Вряд ли. Но если бы… если бы они заставили жить моё тело… Твоё? Они у тебя его отняли! Если бы они заставили его жить… Не надо об этом думать, не надо! Сорок Третья. Серые стены, жёлтый свет. Запах гнили и нечистот. Отвратительные липкие пальцы. Проклятье! Всё это со мной теперь навсегда!

Резко сажусь, дышу ртом, чтобы унять тошноту. Лоб опять мокрый от испарины. А мне-то казалось, что я уже совсем выздоровела!

Ты выздоровела, Мия. Сегодня ты почти не устала. На ужин ты получила королевское лакомство — кусок варёной куриной грудки. «А говорил, что мне нельзя мясо!» — удивилась я. «Немножко можно, — улыбнулся Джарод. — Скоро тебе всё будет можно, ты поправляешься на глазах!» Вспоминаю, с каким вожделением набросилась на эту дурацкую курицу. Становится смешно, страх отступает.

Встаю и подхожу к окну, нужно глотнуть воздуха. Сонный и чёрный лес. Сонное и чёрное небо. Сколько звёзд! В последний раз на звёзды я смотрела вместе с Томми. Томми. Простил ли ты меня? Я женщина, которая приносит несчастье! Один потерял из-за меня жизнь. Второй — свободу, которая была ему дороже жизни…

Нужно вернуться в постель и попытаться уснуть. «Утро вечера мудренее!» — сказал Джарод. Но как спать после того, что сегодня было? Как об этом не думать?

Считать, что мне померещилось — спокойней, чем искать объяснение. Ладно, ладно, померещилось! Угадала, придумала, сама себе внушила. Мерещилось же мне в бреду, что рядом со мной — мама! Может, я до сих пор… Нет. Сама знаешь, нет! Оторванные пуговицы на клетчатом платье… Даже если мы встречались, а потом мне стёрли память… Стереть бы другое, тошнотворное воспоминание… Стоп, не отвлекайся! Даже если мне стёрли память, не могла я видеть на маме платье без пуговиц! Я могла знать, что их нет, только если сама его носила!