Что мы будем делать, если это правда? Как мы будем выпутываться?..

— В этой комнате сегодня никого не будет, кроме вас, — Моника распахивает передо мной дверь. — Между прочим, мы сохранили ваши коробки — морозильная камера в конце коридора, вторая полка снизу — и ваш лабораторный журнал — архив, верхний ящик справа. Возможно, всё это вам пригодится.

— Ещё как пригодится! — отвечаю я с чувством. — Большое спасибо, доктор Сундквист.

— Не стоит благодарности, доктор Гаусс. Работайте. Если хотите, я зайду за вами, когда соберусь обедать.

— Буду рад!

Она уходит, становится тихо. Зря я отказался от кофе! Позади кошмарная ночь и перелёт из Солсбери в Чикаго. Мне повезло, я вылетел сразу же, как добрался до ближайшего к Бетани Бич аэропорта, и в начале одиннадцатого по местному времени уже входил в кабинет к Монике. Голова трещит от усталости, воздух в прохладном помещении будто колеблется, как в жару над раскалённым асфальтом. Скверно, предстоящая работа требует сосредоточенности, в таком состоянии я наделаю недопустимых ошибок. Давай-ка, соберись, разве мало ты знаешь о скрытых резервах человеческого организма?

Выполняю несколько дыхательных упражнений, в голове проясняется, но боль не уходит. Она теперь никуда не уйдёт.

Мия, Мия… Какая насмешка судьбы! Почему мы узнали о нашем родстве именно тогда, когда все преграды между нами рухнули, и стало ясно, что мы — части единого целого? Разделять это целое означает резать по живому и получить два истекающих кровью обрубка. Я обещал ей, что мы будем счастливы, но пока не знаю, как сдержать слово. Мне даже приходила мысль сказать Мие, что результаты анализа — отрицательные, независимо от того, какими они окажутся в действительности. Она бы сделала вид, что верит, и не потребовала доказательств. Но сумеем ли мы быть вместе, обманывая друг друга и самих себя? Отравленная ложью любовь всё равно умрёт. Лучше закончить прямо сейчас. Больше никакой лжи, в нашей жизни её и так было слишком много.

Сладость в моей горечи: Мия меня любит. Это единственное объяснение её ночному поступку. А ведь ей почти удалось убедить меня в своём предательстве! Страх подступает к горлу каждый раз, когда я вспоминаю, как близок был к тому, чтобы прогнать её и сбежать, и никогда уже не возвращаться в Голубую бухту. Сколько бы она прожила после этого? Месяц, два? Что это была бы за жизнь?

Спокойно, Джарод, притормози! Она жива, ты жив, вы есть друг у друга, и вы будете счастливы. Настолько, насколько это возможно для людей, которых навсегда заклеймил Центр.

Включаю освещение над столом и осматриваюсь. Новые приборы поблёскивают гладкими боками — в лаборатории Моники дела идут отлично! Полки заставлены коробками и банками — судя по надписям, я найду здесь всё, что нужно для экспертизы. Среди банок попадаются стеклянные, и последнее, что я разрешаю себе перед тем, как начать работу — представляю, как с оглушительным грохотом смахну их на кафельный пол, выплёскивая горе. А что, эффектная была бы выходка, доктор Гаусс!

Два часа спустя, когда я заканчиваю составлять план предстоящей экспертизы, любезная хозяйка ведёт меня обедать в шумную университетскую столовую. Доктор Сундквист всё так же оживлена и хочет пообщаться. Я пытаюсь прислушиваться, но думаю только о Мие. Спала она сегодня? Ела хоть что-нибудь? Удаётся ли ей держать себя в руках? Не слишком ли сильно я её обнадёжил? Шансов получить отрицательный результат практически нет, потому что…

— Не отвлекайтесь на меня, доктор Гаусс! — доносится голос Моники. Похоже, я снова ответил невпопад. — Я вижу, что вам не до того!

Она продолжает улыбаться, но в улыбке появляется сожаление. Так теперь тоже будет всегда: разочарованные улыбки славных женщин, знающих, что мне не до того. У Мии, конечно, будут мужчины. Однажды она выйдет замуж за кого-то из них… Не надо! Не думай об этом сейчас, у тебя сейчас одна задача — хорошо сделать свою работу! Времени её переделывать совсем нет.

Вернувшись в свою комнату, достаю и ставлю на стол пробирку с Мииной кровью, нахожу другую — для своей. Эмили, Итен, майор Чарльз… Я не предполагал, что мне придётся ещё раз пройти этот путь. Три часа на подготовку и четыре — на ожидание результатов. Ровное гудение умной машины, переводящей слова, зашифрованные в генах, на понятный человеку язык, вводит меня в транс. Вскоре я ловлю себя на том, что повторяю, как молитву: «Отрицательный! Отрицательный!»

Всё-таки я простудилась. Слишком много гуляла под дождём. Слишком долго сидела на верхней палубе, карауля Джарода нынче ночью. Дышать трудно, всё тело ломит, похоже, поднимается температура. Мутит, во рту скверно. Не нужно даже прикидываться больной, чтобы сбежать домой. Но сегодня я должна быть здесь. Должна дождаться, когда придёт Сидни. «Звонил Джарод, — скажет он, — и просил передать тебе: чудес не бывает. Как ты думаешь, что он имел в виду?» Я так ясно представляю себе его слова, словно уже их услышала. Приходится смотреть на часы, убеждаясь, что время «Х» ещё не наступило.

Ночь губкой впитала остатки моих сил. Я едва шевелюсь. Мир вокруг — плоский, как газетная иллюстрация. «Прощальный подарок Центра мы понесём вместе!» — эти слова действительно были сказаны. Я не одна больше. Не одна! Кто бы он ни был, брат он мне или нет, он возьмёт меня за руку и проведёт над пропастью. А что, если наплевать на всё и… Ничего не выйдет, Паркер. Ты не сможешь — наплевать. И он не сможет. И вы оба это знаете.

Стрелки часов движутся так медленно, словно прорубают антарктический лёд. Мне нужна передышка. Запираю дверь в кабинет и укладываюсь на диван. Камера. А что камера? Пусть смотрят. Поворачиваюсь к ней спиной и закрываю глаза.

Ярко освещённая комната. Я лежу на столе, похожем на операционный. На мне рубаха из грубой ткани, не прикрывающая коленей. Вдруг рядом со мной появляется Джарод, в чёрной водолазке и в чёрной куртке, блестящей от дождя. «Мия, — произносит он и проводит кончиками пальцев по моей щеке, — мы так долго этого ждали!» Нависает надо мной, наваливается на меня. Покрывает поцелуями мои лицо и шею. Его горячие ладони гуляют по моему телу. Он не должен этого делать, нам нельзя! Но тёмная и жаркая волна уже поднимается во мне. «Уходи! Уходи!» — твержу я, а сама отчаянно за него цепляюсь. «Сестрёнка!» — выдыхает он, раздвигая мои ноги. И тут я понимаю, что это не Джарод, а Лайл! В ужасе я отталкиваю его, ударяю коленом в пах, зову на помощь. Кричу: «Папа! Папа!» «Ты звала меня, ангел?» — раздаётся знакомый голос. Но это не папа, а Рейнс. Он раскрывает мне объятья. А вместо рук у него — чёрные перепончатые крылья.

Просыпаюсь в испарине и сажусь. От резкого движения темнеет в глазах, сердце заходится, во рту пересохло. Какая муть мне снится! Надо же, я спала целых пять часов. Лучше, правда, не стало. Смеркается. Не зажигая света, нахожу расчёску в ящике стола, приглаживаю волосы. Пью воду, она кажется обжигающе холодной. И отправляюсь на поиски Сидни. Может, он уже приходил и наткнулся на запертую дверь.

Обнаруживаю его у Брутса. Оба смотрят в экран компьютера и переглядываются, улыбаясь.

— Как ты вовремя! — заметив меня, говорит Сидни. — Только что звонил Джарод.

Мне положено вскинуться и спросить, откуда он звонил. Но я не в состоянии играть свою роль и молча жду продолжения.

— Мы пытались отследить звонок. Он был сделан из Мэна или из Орегона, — пожимает плечами Брутс.

— Практически одно и то же место! Чего он хотел?

— Просил передать тебе привет, — усмехается Сидни. — И сказать, что чудеса — бывают!

— Что?..

Конечно, мне послышалось!

— Чудеса бывают! — повторяет доктор с расстановкой. — Как ты думаешь, Паркер, что он имел в виду?

— Понятия не имею!

Чудеса бывают. Чудеса бывают! Чудеса бывают!!!

Этого быть не может!

Только так и должно быть!

Я сейчас умру от счастья и облегчения!