Каладин мигнул от изумления. Они не проигрывают. Наоборот, они побеждают.

— Ты только представь себе, Каладин, — сказал Тьен. — Ты будешь жить в одном из величайших городов мира! Столько новых впечатлений! И ты станешь ученым человеком, как отец. И у тебя будут писцы, которые будут читать тебе любую книгу, какую только захочешь.

Каладин откинул со лба мокрые волосы. Картина получилась намного величественнее, чем он думал. Тьен, конечно, мог найти величие и в наполненной крэмом луже.

— Да, — сказала мать, все еще глядя вверх. — Ты сможешь изучать математику, историю, политику, тактику, технику…

— Но их же изучают женщины? — удивленно спросил Каладин.

— Светлоглазые женщины. Но есть и мужчины-ученые, хотя и немного.

— И все это для того, чтобы стать хирургом?

— Ты не обязан становиться хирургом. Твоя жизнь принадлежит тебе, сынок. Если ты выберешь путь хирурга, мы с отцом будем гордиться тобой. Не чувствуй себя так, будто ты обязан жить как твой отец. — Она поглядела на Каладина, стряхнув с глаз капли дождя.

— А кем еще я могу стать? — изумленно спросил Каладин.

— Есть множество профессий, открытых для умных и образованных людей. Если ты захочешь все это изучать, ты можешь стать ардентом или, возможно, штормстражем.

Штормстраж. Он машинально коснулся благодарственной молитвы, пришитой к левому рукаву и ждущей того дня, когда надо будет сжечь ее, для помощи Всемогущего.

— Они пытаются предсказать будущее.

— Это не одно и то же. Ты сам поймешь. Есть так много всего, что можно исследовать, так много мест, куда твой ум может проникнуть. Мир изменяется. Последнее письмо моей семьи описывает потрясающие фабриалы, вроде перьев, которые могут писать на расстоянии. Быть может, вскоре мужчины начнут учиться читать.

— Никогда не хотел изучать ничего подобного, — с ужасом сказал Каладин, поглядев на Тьена. Неужели мать действительно такое сказала? Но она всегда была особенная. Свободная, в мыслях и словах.

Тем не менее, стать штормстражем… Они не только изучали сверхшторма и — увы — предсказывали их, но и пытались открыть их тайны. И изучали ветра.

— Нет, — сказал Каладин. — Я хочу быть хирургом. Как отец.

Хесина улыбнулась.

— Если ты действительно выберешь это, тогда — как я уже сказала — мы будем городиться тобой. Но отец и я хотим, чтобы ты знал — у тебя есть выбор.

Они еще посидели какое-то время, давая дождю промочить их до последней нитки. Каладин внимательно разглядывал серые облака, спрашивая себя, что интересного нашел в них Тьен. Наконец он услышал, как кто-то шлепает по лужам, и рядом с домом появился Лирин.

— Что?.. — начал он. — Все трое? Что вы там делаете?

— Празднуем, — безразлично ответила мать.

— Что?

— Случайности жизни, дорогой.

Лирин вздохнул.

— Дорогая, ты иногда бываешь такой странной.

— Разве я это скрывала?

— Очко в твою пользу. Слазьте. На площади собрание.

Хесина нахмурилась. Она встала и спустилась вниз по склону крыши. Каладин взглянул на Тьена, и они оба встали. Каладин засунул в карман деревянную лошадь и аккуратно заскользил вниз по мокрому камню, его ботинки хлюпали, по щекам бежал холодный дождь. Наконец он добрался до земли.

Вслед за Лирином они поплелись на площадь. Отец выглядел озабоченным и шел сгорбившись, с побитым видом, как всегда в последнее время. Может быть, он и притворялся, чтобы обмануть Рошона, но Каладин подозревал, что нет. Отцу не хотелось расставаться со сферами, даже если это была хитрость. Слишком похоже на поражение.

Впереди, на площади, собралась толпа, каждый держал зонтик или был одет в плащ.

— Что это, Лирин? — обеспокоенно спросила Хесина.

— Рошон сам собирается появиться, — сказал Лирин. — Он попросил Вабера собрать всех. Весь город.

— В дождь? — спросил Каладин. — Не мог подождать до Прояснения?

Лирин не ответил. Семья шла молча, даже Тьен притих. Они прошли мимо спренов дождя, стоявших в луже и светившихся слабым голубым светом; они напоминали тающую свечу без пламени, высотой по щиколотку, и появлялись только в Плач. Говорили, что эти сияющие цилиндры — всегда тающие, но никогда не становящиеся меньше, с единственным голубым глазом на верхнем конце — души дождевых капель.

К тому времени, когда появилась семья Каладина, большинство горожан уже собрались на площади и встревоженно переговаривались. Были там и Джост с Наджетом, но они не махнули Каладину; казалось, прошли годы с тех пор, как они чем-то напоминали друзей. Каладин поежился. Родители называли этот город домом, отец отказывался уезжать, но он чувствовал себя все более и более чужим в этом «доме».

Скоро я уеду, подумал он, с удовольствием представляя себе, как бросит Хартстоун и этих недалеких людей. Поедет туда, где живут настоящие светлоглазые — красивые люди с честью и совестью, достойные высокого положения, данного им Всемогущим.

Подъехала карета Рошона. За годы в Хартстоуне она потеряла почти весь свой лоск, золотая краска отслоилась, темное дерево покорежилось. Как раз тогда, когда карета выехала на площадь, Вабер и его сыновья сумели натянуть маленький навес. Дождь усилился, капли громко забарабанили по полотну.

Со всеми этими людьми вокруг воздух пах иначе. На крыше он был свежий и чистый. А сейчас казался удушливым и влажным. Дверь кареты открылась. Рошон стал еще толще, и его костюм светлоглазого пришлось перекраивать, чтобы он смог втиснуть в него свое пузо. К культе правой ноги крепился деревянный протез, скрытый за обшлагом его штанов. Он неуклюже выбрался из кареты и, недовольно ворча, забрался под полог.

С жидкой бородой и мокрыми тягучими волосами он почти не походил на себя прежнего, но глаза — они остались теми же самыми. Из-за округлившихся щек они казались меньше, но все еще горели, когда он бросил взгляд на толпу. Как если бы он ударился о незамеченный камень и искал виноватого.

Была ли Ларал в карете? Кто-то задвигался внутри, но наружу выбрался худой мужчина с чисто выбритым лицом и светло-коричневыми глазами. Сей достойный господин носил тугой военный мундир, на бедре висел меч. Неужели сверхмаршал Амарам? Он, безусловно, выглядел впечатляюще — сильная фигура, квадратное лицо. Какая разница между ним и Рошоном!

И, наконец, показалась Ларал, в светло-желтом платье старинного фасона, с широкой юбкой и закрытым лифом. Она посмотрела на небо, потом подождала, пока лакей не принес зонтик. Каладин почувствовал, как его сердце забилось. Они не разговаривали с того времени, как она унизила его в особняке Рошона. И, тем не менее, она была великолепна. Они росли вместе, и она становилась все красивее и красивее. Некоторые находили непривлекательными ее темные волосы, обрызганные белыми кудрями — намек на смешанную кровь, — но Каладин находил их великолепными.

Отец, стоявший рядом, внезапно закостенел и негромко выругался.

— Что? — спросил Тьен, вытягивая шею.

— Ларал, — сказала мать. — На ее рукаве молитва невесты.

Каладин вздрогнул, увидев белый лоскут с голубой глифпарой, пришитый на рукаве ее платья. Она сожжет его, когда о помолвке будет объявлено официально.

Но… кто? Риллир мертв.

— До меня дошли слухи, — сказал отец. — Похоже, Рошон не хочет упускать возможности, которые сулит брак с ней.

— Он? — спросил пораженный Каладин. Рошон хочет жениться на ней сам?

— Светлоглазые постоянно женятся на женщинах значительно младше себя, — сказала мать. — Брак для них чаще всего — способ получить дополнительных союзников.

— Он? — недоверчиво спросил Каладин и шагнул вперед. — Мы должны остановить его. Мы должны…

— Каладин, — резко одернул сына отец.

— Но…

— Это их дело, не наше.

Каладин замолчал, чувствуя, как большие дождевые капли бьют его по голове; ветер уносил капли поменьше, над площадью висел туман. Вода бежала по земле и скапливалась в рытвинах. Рядом с Каладином возник спрен дождя, как бы выпрыгнув из лужи. Он уставился вверх, не мигая.