Сил какое-то время молчала.

— А ты хочешь быть чудом?

— Нет, — прошептал Каладин. — Но ради них стану.

Отчаянная, глупая надежда. Восточный горизонт, который он видел перевернутым, все больше и больше темнел. С этой точки зрения шторм казался тенью какого-то гигантского зверя, загородившего землю. Голова кружилась, как у того, кого слишком сильно ударили по голове. Контузия. Так это называется. Думать было трудно, но он не хотел терять сознание. Он хотел глядеть на сверхшторм в упор, хотя тот и пугал его. Он чувствовал такой же страх, как и тогда, когда стоял на краю расщелины, собираясь прыгнуть вниз. Страх перед тем, чего он не мог ни видеть, ни знать.

Стена шторма приближалась, накрытая занавесом из дождя и ветра. Она походила на огромную — сотни футов в высоту — волну воды, грязи и камней, перед которой метались тысячи спренов ветра.

В битве, сражаясь копьем и кинжалом, он мог спасти себя. И даже на краю пропасти у него была возможность отступить. Здесь не было ничего. Совсем. Никакой возможности сразиться или убежать от этого огромного черного зверя, тень которого накрыла горизонт, погрузив мир в преждевременную ночь. Восточный край кратера, в котором находился лагерь, уже сгладился, и Четвертый Мост стоял первым на пути урагана. Между Каладином и Равнинами не осталось ничего. Ничего, кроме шторма.

Глядя на ярящуюся бушующую волну воды и каменных осколков, Каладин чувствовал себя так, как если бы на него надвигался конец мира.

Он глубоко вздохнул, забыв о боли в ребрах; волна шторма в мгновение ока пересекла склад и обрушилась на него.

От первого же удара стены шторма он едва не потерял сознание, но помогло потрясение от внезапного холода.

На какое-то мгновение этот холод вытеснил все чувства Каладина. Волна воды прижала его к стене барака. Камни и куски дерева бились о стену вокруг него; он слишком оцепенел и не мог судить, сколько раз они полоснули его по коже.

Он выдержал, ошеломленный, закрыв глаза и задержав дыхание. Потом стена прошла, с грохотом покатилась вперед. Следующий порыв ветра ударил сбоку — и пошло, ветер крутился и налетал со всех направлений сразу. Ветер швырял его из стороны в сторону, бил спиной о камень, поднимал вверх. Потом ветер установился, задул с востока. Каладин висел в темноте, веревка удерживала его за ноги. В панике он осознал, что парит в воздухе, как воздушный змей, привязанный к кольцу на крыше барака.

Если бы не веревка, ветер понес бы его над Рошаром, переворачивая и кидая, вместе с другими обломками. Несколько ударов сердца он не думал, не мог думать. Только чувствовал панику и холод — первая бурлила у него в груди, второй пытался заморозить его до костей. Уцепившись за единственную сферу, как за спасательный трос, он закричал. Это была ошибка — холод проник в рот. Как будто дух сунул руку в горло.

Ветер кружил, как водоворот, налетая со всех направлений. Один удар подхватил его, поднял высоко в воздух и ударил о крышу барака. Тут же ужасный ветер попробовал опять поднять его, осыпая кожу волнами льдинок. Прогрохотал гром, удар сердца зверя, проглотившего его. Темноту расколола молния, сверкнувшая как белые зубы в ночи. Ветер выл и стонал настолько громко, что почти заглушал гром.

— Хватайся за крышу, Каладин!

Голос Сил. Такой нежный и тихий. Как он вообще услышал его?

Оцепенелый, он сообразил, что лежит вниз лицом на крыше, наклонной, но не настолько крутой, чтобы немедленно сбросить его вниз, да и ветер в основном дул сзади. Он тут же схватился за край холодными скользкими пальцами и спрятал голову между руками. Сфера по-прежнему находилась в руке, прижатая к каменной крыше. Пальцы начали соскальзывать. Ветер изо всей силы пытался утащить его на запад. Если он уступит, опять повиснет в воздухе. А веревка слишком коротка, чтобы можно было повиснуть с другой стороны крыши, где он был бы в безопасности.

Рядом с ним о крышу ударился валун — он не слышал удара и не увидел его во тьме, но почувствовал, как все здание задрожало. Камень покатился вперед и с грохотом упал на землю. Шторм стал слабее, но отдельные порывы могли поднимать большие предметы и бросать их на сотни футов.

Пальцы соскользнули еще дальше.

— Кольцо, — прошептала Сил.

Кольцо. Веревка, стягивавшая его ноги, привязана к стальному кольцу, находившемуся прямо за ним. Каладин дал пальцам соскользнуть и, когда его потянуло вниз, ухватился за кольцо. Веревка шла вдоль всего тела вниз, к щиколоткам. Вспыхнула мысль — развязать веревку, но он побоялся отпустить кольцо. Он бился, как флаг на ветру, но держался за кольцо обеими руками, сфера в правой ладони, прижата к стали.

Сражение с ветром не прекращалось ни на мгновение — его бросало то вправо, то влево. Он не знал, сколько длится борьба; время не имело значения посреди ярости стихии. Он окоченел, избитый разум стал думать, что все происходящее — ночной кошмар. Ужасный сон, происходящий в голове, но полный черных живых ветров. Крики в воздухе. Яркие белые вспышки молний на миг освещали покоробленный мир хаоса и ужаса. Казалось, что даже здания накренились; земная твердь зашаталась в безжалостных объятьях шторма.

В те краткие мгновения света, когда он осмеливался глядеть вперед, ему казалось, что он видит Сил, стоявшую прямо перед ним, лицом к ветру, крошечные ручки протянуты вперед. Словно она пыталась сдержать шторм и разделить ветер, как камень разделяет быстрый поток реки.

Холод дождевой воды заморозил порезы и раны. И пальцы. Он даже не почувствовал, как они соскользнули. Его опять бросило в воздух, перевернуло и ударило о крышу барака.

Очень сильно ударило. В глазах вспыхнули искры, смешались между собой и погасли.

Не беспамятство. Полная темнота.

Каладин мигнул. Тишина. Шторм замолчал, вокруг тьма.

Я умер, в первую секунду подумал он. Но тогда почему я чувствую под собой мокрую каменную крышу?

Он тряхнул головой, по лицу покатились капли дождя. Но не было ни дождя, ни молний, ни ветра. Ничего. Только неестественная тишина.

Он поднялся на ноги, ухитрившись встать на покатой крыше. Мокрый камень скользил под пятками. Он не чувствовал ран. Боль была где-то в другом месте.

Он открыл рот, чтобы крикнуть в темноту, но заколебался. Это молчание нельзя прерывать. Сам воздух, казалось, весил меньше его. Он чувствовал себя пушинкой, которая может взлететь в любое мгновение.

И в этой темноте перед ним возникло огромное лицо. Лицо тьмы, слабо очерченное. Широкое, величиной со штормовое облако, далеко протянувшееся в каждую сторону, но каким-то образом видимое. Нечеловеческое. Улыбающееся.

Каладин почувствовал, как глубокий холод, словно ледяной шар с тысячей остроконечных шипов, прокатился по спине и всему телу. Сфера в руке внезапно ожила, из нее полилось синее сапфировое пламя, озарившее каменную крышу под ним, превращенную в лохмотья рубашку, изодранную кожу. Он, потрясенный, осмотрел себя, потом опять взглянул на лицо в небе.

Оно исчезло, оставив за собой темноту.

Сверкнула молния, и вместе с ней вернулась боль. Он выдохнул, падая на колени. Полил дождь, налетел ветер. Он скользнул вниз, прижавшись лицом к крыше.

Что это было? Видение? Иллюзия? Сил улетела от него, мысли опять смешались. Ветер ослаб, но дождь по-прежнему леденил тело. Обессиленный, растерянный, почти побежденный болью, он поднял руку и посмотрел на сферу. Она светилась. Нет, ярко сияла, смоченная его кровью.

Все, силы кончились. Закрыв глаза, он почувствовал, как на него наваливается вторая тьма. Тьма беспамятства.