Шаллан покраснела.
— У моего отца была книга с его указаниями.
— То есть ты хочешь сказать, что научилась делать вот это, — сказал Кабзал, поднимая рисунок Шаллан, — по книге?
— Да. А что?
Он еще раз посмотрел на рисунок.
— Похоже, мне надо еще раз перечитать ее.
Шаллан не могла не засмеяться, глядя на потрясенное выражение лица ардента, а потом прищурилась, запоминая: он сидит за столом, на лице восхищение и замешательство одновременно, он изучает рисунок, потирая пальцем бородатый подбородок.
Он весело улыбнулся и положил рисунок.
— У тебя есть лак?
— Да, — сказала она, доставая из сумки маленькую бутылочку такого типа, в которых обычно хранили духи.
Он взял флакон, открыл зажим впереди, тряхнул бутылочку и выдавил каплю лака на заднюю сторону ладони. Потом удовлетворенно кивнул и взял в руку рисунок.
— Нельзя рисковать таким шедевром.
— Я сама могу отлакировать его, — сказала Шаллан. — Тебе не стоит беспокоиться.
— Какое же это беспокойство? — сказал он. — Это честь. Кроме того, я ардент. Мы сами не знаем, что с собой делать, когда не можем чем-нибудь помочь другим. Самый лучший способ ублажить меня — дать помочь тебе.
Он начал лакировать рисунок, аккуратно прыская на него. Ей пришлось бороться с желанием отдернуть лист. К счастью, он, очевидно, делал это не в первый раз, и лак ложился ровным слоем.
— Ты из Джа Кеведа, верно? — спросил он.
— По волосам? — спросила она в ответ, поднимая руку к рыжим завиткам. — Или по акценту?
— По тому, как ты относишься к ардентам. Церковь веден придерживается древних традиций, не то что другие. Мне дважды приходилось бывать в вашей прелестной стране; и хотя ваша еда пришлась по нраву моему желудку, бесконечные поклоны и приседания выводили меня из себя.
— Возможно, тебе следовало станцевать на нескольких столах.
— Я думал об этом, — сказал он, — но мои братья и сестры арденты из вашей страны могли бы умереть от смущения, и их смерть была бы на моей совести. Всемогущий не любит тех, кто убивает его священников.
— Мне кажется, что он вообще не одобряет убийства, — ответила Шаллан, не отводя взгляда от его рук. Очень странное чувство — кто-то другой работает над твоими рисунками.
— А что Ее Светлость Джаснах думает о твоем искусстве? — спросил он.
— Оно ее не заинтересовало, — скривившись, сказала Шаллан, вспомнив разговор с принцессой. — Похоже, она вообще не ценит изобразительные искусства.
— Да, я тоже это слышал. Один из ее недостатков, к сожалению.
— Но маленький, по сравнению с ее ересью?
— Действительно, — улыбнувшись, сказал Кабзал. — Должен признаться, я вошел, ожидая встретить скорее неуважение, чем уважение. Каким образом ты оказалась частью ее свиты?
Шаллан вздрогнула, сообразив, что брат Кабзал принял ее за одну из светледи Джаснах Холин. Возможно, за подопечную.
— Зануда, — прошептала она себе.
— Хмм?
— Похоже, я ненароком сбила тебя с толку, брат Кабзал. Я никак не связана с Джаснах Холин. Во всяком случае пока. Я пытаюсь убедить ее взять меня в ученицы.
— А, — сказал он, закончив лакировать лист.
— Прошу прощения.
— За что? Ты не сделала ничего плохого.
Он дунул на рисунок, потом показал ей. Идеально отлакировано, ни единого пятнышка.
— Не сделаешь ли мне одолжение, дитя? — сказал он, отложив лист в сторону.
— Любое.
Он поднял бровь.
— Любое разумное, — поправила она себя.
— По какой причине?
— Моей собственной.
— Жаль, — сказал он, вставая. — Тогда я ограничу себя. Не могла бы ты передать Ее Светлости Джаснах, что я искал ее?
— Она знает тебя? — Какие дела могут быть у хердазианского ардента с Джаснах, убежденной атеисткой?
— О, я бы так не сказал, — ответил он. — Хотя, надеюсь, она слышала мое имя, потому что я несколько раз просил у нее аудиенции.
Шаллан кивнула, вставая.
— Ты хочешь обратить ее в веру, верно?
— Она — единственный в своем роде вызов. Не думаю, что смогу жить в мире с самим собой, если по меньшей мере не попытаюсь убедить ее.
— А я бы не хотела, чтобы ты воевал с самим собой, — заметила Шаллан. — Ведь тогда ты вернешься к отвратительной привычке рисковать жизнью ардентов.
— В точности. В любом случае, как мне кажется, личное послание из твоих губок поможет мне больше, чем десяток писем, на которые не обратили никакого внимания.
— Я… очень сомневаюсь.
— Ну, если она откажется, это будет значить только то, что я еще вернусь. — Он улыбнулся. — А также и то, что мы с тобой снова встретимся. Так что я с надеждой гляжу вперед.
— Как и я. И еще раз прошу извинить меня за недоразумение.
— Светлость! Пожалуйста! Не бери на себя ответственность за мои предположения.
Она улыбнулась.
— Вряд ли я бы взяла на себя хоть какую-нибудь ответственность за тебя, брат Кабзал. Но я все еще чувствую себя неловко.
— Это пройдет, — пообещал он, его глаза блеснули. — Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты почувствовала себя хорошо. Что ты любишь? Кроме как уважать ардентов и рисовать потрясающие рисунки?
— Варенье.
Он вздернул голову.
— Я люблю его, — сказала она, пожимая плечами. — Ты спросил, что я люблю. Варенье.
— Так тому и быть.
Он вышел в темный коридор, на ходу вынимая из кармана сферу, чтобы осветить дорогу. Через пару секунд он исчез.
Почему он не дождался возвращения Джаснах? Шаллан покачала головой, потом отлакировала оставшиеся два рисунка. Едва она закончила, высушила и убрала их в сумку, как в коридоре послышались шаги и она узнала голос Джаснах.
Шаллан торопливо собрала вещи, оставив письмо на столе, потом отошла к стене алькова и стала ждать. Мгновением позже, сопровождаемая маленькой группой слуг, вошла Джаснах Холин.
Очень недовольная Джаснах Холин.
Глава восьмая
В объятиях пламени
Победа! Это наш звездный час! Мы рассеяли их! Их дома станут нашими убежищами, их земли — нашими фермами. А они будут гореть, как когда-то мы, в пустом и печальном месте.
Получено на Ишашан, 1172 год, восемнадцать секунд до смерти. Объект — светлоглазая старая дева восьмого дана.
Страхи Шаллан подтвердились. Джаснах поглядела прямо на нее и прижала безопасную руку к боку — знак разочарования.
— Так это ты.
Шаллан сжалась.
— Слуги сказали, да?
— Неужели ты думаешь, что они оставят кого-нибудь в моем алькове и не предупредят меня? — За спиной Джаснах переминалась с ноги на ногу группа паршменов, каждый из которых держал в руках охапку книг.
— Ваша Светлость Джаснах, — начала Шаллан, — я…
— Я уже потратила на тебя достаточно времени, — сказала Джаснах, в ее глазах горела ярость. — Сейчас ты уйдешь, мисс Давар. И, пока я здесь, я не хочу видеть тебя. Понятно?
Все надежды Шаллан рассыпались в прах. Она отшатнулась. Трудно иметь дело с Джаснах Холин — никто не в состоянии противиться ей. Достаточно поглядеть в эти глаза.
— Простите, что побеспокоила вас, — прошептала Шаллан, крепко сжала в руках сумку и вышла, пытаясь, насколько это было возможно, сохранить достоинство. Едва сдерживая слезы разочарования и замешательства, она поторопилась вниз по коридору, чувствуя себя полной дурой.
Она добралась до лифта, но носильщики, поднявшие Джаснах, уже спустились. Шаллан не стала звонить в колокольчик, чтобы вызвать их. Вместо этого она прижалась спиной к стене, сползла на пол и села, прижав сумку коленями к груди. Ровно дыша, она обхватила руками ноги, вцепившись безопасной рукой в свободную прямо через материю манжеты.
Чей-нибудь гнев всегда выбивал ее из колеи. Она поневоле вспомнила отца и его тирады, поневоле услышала крики, рев и хныканье. Неужели она так ослабла из-за волнения после стычки с Джаснах? Она чувствовала, что так оно и есть.