Но в нем пело то единственное мгновение, когда он держал в руках дубинку. Единственный момент ясности в этом непонятном мире.

— Он стар, — с восхищением сказала Сил, порхая вокруг аптекаря. — На самом деле стар. Я и не знала, что человек может быть настолько древним. Ты уверен, что он не спрен разложения, надевший человеческую кожу?

Каладин улыбнулся, когда аптекарь прошаркал вперед, опираясь на палку и не подозревая о невидимом спрене ветра. На его лице было не меньше расщелин, чем на Разрушенных Равнинах. Морщины причудливо переплетались в сложный узор, в который были вписаны глубоко посаженные глаза. На кончике носа красовались очки с толстыми линзами, и он был одет во все черное.

Отец Каладина рассказывал ему об аптекарях — людях, которые занимали положение между травниками и хирургами. Обычные люди глядели на искусство исцеления настолько суеверно, что аптекарям было очень просто казаться загадочными и таинственными. С деревянных стен свисали драпировки с символами охранных глифов, стилизованными под мистические узоры, за прилавком располагались полки с рядами кувшинов. В дальнем углу находился полный человеческий скелет, кости которого скреплялись проволокой. Комнату без окон освещали несколько гранатовых сфер на потолке.

На удивление, место было чистое и опрятное. Пахло антисептиками, знакомый запах, неразрывно связанный с отцовской хирургией.

— А, юный мостовик. — Невысокий аптекарь поправил очки. Он сгорбился и пробежал пальцами по редкой белой бороде. — Пришел за оберегом против опасности, а? Или, может быть, твой взгляд привлекла юная уборщица? У меня есть зелье, которое, если подлить его в питье, заставит ее благосклонно посмотреть на тебя.

Каладин поднял бровь.

Сил, однако, удивленно открыла рот.

— Ты должен дать его Газу, Каладин. Вот будет здорово, если он полюбит тебя еще больше.

Очень сомневаюсь, что оно для этого предназначено, с улыбкой подумал Каладин.

— Юный мостовик? — спросил аптекарь. — Быть может, ты желаешь заклинание от сглаза?

Отец Каладина рассказывал о всех этих вещах. Многие аптекари готовили предполагаемые любовные заклинания или зелья, вылечивающие любые болезни. Обычно они содержали немного сахара и несколько щепоток самых обычных растений, усыплявших или возбуждавших человека, в зависимости от цели. Все это была полная чушь, хотя мать Каладина хранила огромные запасы охранных глифов. Отец всегда с разочарованием говорил о ее упорном «пристрастье к суевериям».

— Мне нужны бинты, — сказал Каладин. — И фляжка с листеровым маслом или соком черного василька. А также игла и кишки для шитья, если они у вас есть.

Глаза аптекаря от удивления широко раскрылись.

— Я сын хирурга, — объяснил Каладин. — И он сам обучал меня. А его обучал человек, учившийся в Великой Харбрантской Академии.

— О, — сказал аптекарь. Он как-то выпрямился, отставил в сторону палку и поправил одежду. — Бинты, ты сказал? И немного антисептика? Давай посмотрим…

Он стал рыться под прилавком.

Каладин прищурился. Аптекарь не стал моложе, но уже не казался таким дряхлым. Твердый шаг, из голоса исчез дребезжащий шепот. Он внимательно проверял свои бутылки, бормоча про себя, как если бы читал этикетки.

— Ты должен пойти в зал для хирургов. Там с тебя возьмут намного меньше.

— Не для мостовика, — сказал Каладин, скривившись. Там ему отказали, заявив, что эти запасы для настоящих солдат.

— Да, — согласился аптекарь, ставя на прилавок бутылочку. Потом наклонился и стал рыться в каких-то ящиках.

Сил вилась вокруг Каладина.

— Каждый раз, когда он наклоняется, мне кажется, что сейчас он треснет, как высохший сучок. — Она все лучше и быстрее понимала абстрактные понятия.

Я знаю, что такое смерть… Он все еще не знал, жалеть ли ее или нет.

Каладин взял маленькую бутылку, развинтил крышку и понюхал.

— Слизь лармиса? — Он опять скривился, почувствовал противный запах. — Она совсем не так эффективна, как те две, которые я просил.

— Но намного дешевле, — сказал старик, выпрямляясь с большим ящиком в руках. Открыв крышку, он вынул оттуда несколько стерильных бинтов. — А ты, как ты сам заметил, мостовик.

— И сколько стоит слизь? — забеспокоился Каладин; отец никогда не говорил о цене лекарств.

— Две кровьмарки за бутылку.

— И это ты называешь дешевле?

— Листеровое масло стоит две сапфировые марки.

— А сок черного василька? Я сам видел растущий за лагерем тростник. Он не может быть редким!

— А ты знаешь, сколько сока дает один стебель? — спросил аптекарь.

Каладин задумался. Из стеблей выжимали не сок, но молочно-белую субстанцию. Во всяком случае, так говорил отец.

— Нет, — признался Каладин.

— Одну каплю, — ответил аптекарь. — И то, если повезет. Дешевле, чем листеровое масло, конечно, но намного дороже слизи. Даже если слизь воняет, как задница Смотрящей в Ночи.

— У меня столько нет, — сказал Каладин. Одна гранатово-красная марка стоила пять бриллиантовых. Десять дней работы за маленькую бутылочку антисептика. Отец Штормов!

Аптекарь презрительно хмыкнул.

— Игла и кишки стоят две чистмарки. Это ты можешь себе позволить?

— С трудом. А сколько стоят бинты? Два полных изумруда?

— Это старые, уже использованные. Я вычистил их и прокипятил. Два чистых обломка за бинт длиной в руку.

— Даю марку за весь ящик.

— Идет. — Каладин потянулся в карман за сферами, а старый аптекарь продолжал:

— Вы, хирурги, все одинаковые. Даже не думаете, откуда берутся ваши запасы. Только используете их, да так, как будто они бесконечны.

— Человеческая жизнь не имеет цены, — ответил Каладин.

Одно из изречений отца. И главная причина, по которой Лирин не брал деньги за свои услуги.

Каладин вынул свои четыре марки. И заколебался, внимательно оглядев их. Только одна еще светилась мягким хрустальным светом. Остальные три погасли, внутри едва виднелся кусочек бриллианта.

— Ого, — сказал аптекарь, прищурившись. — И ты пытаешься всучить мне погасшие сферы?

Прежде чем Каладин успел что-то сказать, он выхватил одну из сфер, пошарил рукой под прилавком и вытащил ювелирную лупу. Сняв очки, он поднял сферу на свет.

— Ага. Нет, камень настоящий. Ты должен зарядить их, юный мостовик. Не всякий поверит тебе, как я.

— Еще утром они светились, — запротестовал Каладин. — Наверно, Газ заплатил мне истощенными сферами.

Аптекарь убрал лупу и вернул на место очки. Он выбрал три марки, включая светящуюся.

— Могу я эту оставить себе? — спросил Каладин.

Аптекарь нахмурился.

— В кармане всегда должна быть светящаяся сфера, — сказал Каладин. — На счастье.

— Ты уверен, что не хочешь любовного зелья?

— Если тебя схватят в темноте, у тебя будет свет, — коротко ответил Каладин. — Кроме того, как ты и сказал, большинство людей не так доверчивы, как ты.

Аптекарь неохотно заменил светящуюся сферу тусклой — хотя и осмотрел ее через лупу. Тусклая сфера стоила столько же, сколько и светящаяся — надо было только оставить ее сверхшторму, и потом она могла светиться около недели.

Каладин убрал заряженную сферу в карман и собрал покупки. Кивнув на прощанье аптекарю, он вышел наружу вместе с Сил.

После обеда он задержался в столовой и, внимательно послушав разговоры солдат, узнал много нового о военлагерях. Все то, что узнал бы несколько недель назад, если бы не был так подавлен. О куколках на плато, гемсердцах, находившихся в них, и о соревнованиях между кронпринцами. Только теперь он понял, почему Садеас так подгоняет своих людей, но отступает, когда приходит позже другой армии. Однако Садеас отступал не часто. Гораздо чаще он приходил первым, и другие армии алети вынуждены были поворачивать назад.