— Видишь, какая она у меня строптивая, га?

— Слушайте, вы! — вспыхнул Горелов, не в силах унять разраставшейся ярости. — Немедленно убирайтесь отсюда ко всем чертям!

— Что! — насмешливо процедил Убийвовк. — Ка-пи-тан? Мей брей, ты разве мне командир? Будь полегче на виражах, я и не таких в штопор пускал.

— Еще раз говорю — убирайтесь отсюда вон! — цепенея от гнева, повторил Алексей.

Покачиваясь на нетвердых ногах, Убийвовк спросил:

— А что? Коменданта гарнизона покличешь?

— Нет.

— А что?

— По шее как следует дам.

— Ты?

— Я.

— А это видал? — Убийвовк закатил выше локтя рукав штатской рубашки и сделал попытку выжать мускул. Рука оказалась бессильной.

Алеша, уже не сдерживая злости, рванулся к нему. От сильного и точного удара Убийвовк грохнулся на пол. Женщина безмолвно наблюдала эту сцену.

— Вставай, дурак, и немедленно убирайся наверх, иначе действительно попадешь к коменданту и в три счета вылетишь отсюда.

Убийвовк поднялся с пола, отряхиваясь.

— Это ты меня… так легко?

— Уходи!

Убийвовк медленно попятился. В его взгляде мелькнуло что-то трезвое.

— Я пойду… Хорошо, я пойду, — пробормотал он послушно и стал не очень уверенно подниматься по лестнице. — А ты, капитан, остаешься, да? — донесся сверху его голос. — Может, тоже хочешь попытать счастья у королевы красоты? Не советую. Как и я, фиаско потерпишь.

Едва шаги Убийвовка смолкли, Горелов, не глядя на женщину, сказал:

— Простите этого шалопая, пожалуйста. Я с ним завтра утром еще не так поговорю. Не расстраивайтесь из-за пьяного дурня. Очень вас прошу, не расстраивайтесь.

Женщина села за столик, посмотрела на него широко открытыми глазами, потом уронила голову на руки и горько заплакала. Она плакала молча, только раз приглушенно всхлипнула. Алексей видел вздрагивающие плечи. Он стоял, не зная, что делать. Злость на Убийвовка уже прошла, но он, сурово сжимая губы, все же сказал:

— Эх, мало я его тряханул! Надо бы посильнее, чтобы в его электронной коробке звон пошел. Надолго бы запомнил…

Женщина подняла голову, достала платок и вытерла слезы. Ненакрашенный рот дрогнул в горькой усмешке. В уголках рта еще оставались скорбные морщинки, когда она сказала:

— Большое вам спасибо за вмешательство, конечно. Я бы и сама справилась с этим любителем приключений, но вы так кстати появились. А на него, на вашего неудачного соседа по номеру, я и не злюсь. Что с такого возьмешь? Спала себе спокойно, а он пьяный ввалился и целоваться задумал. Кажется, и взаимность получил ценою в две пощечины. Завтра сам придет извиняться. Да разве он одинок в этом смысле? Видала донжуанов и похлеще. Почему все думают, что если женщина одинока, то обязана на первое приглашение откликаться? Или не противоречить, в крайнем случае. — Она посмотрела в распахнутое окно на звездный квадрат неба, стерегущего Степновск и бурлящий Иртыш, и, явно избегая глядеть на Горелова, медленно договорила — Есть зов сердца, а есть зов тела. По зову сердца ты любишь, а зов тела — это что-то гадкое, низменное. Сильный человек этим управляет, а слабые распускаются. Разве не так?

Алексей вдруг почувствовал себя робким и скованным при этой женщине. Ему хотелось на нее взглянуть, и боязно было.

— Это кто же слабый? Майор Убийвовк, что ли? — спросил Горелов, не поднимая взгляда. — Не согласен с вами, — против своей воли возразил он. — Летчик первого класса, машину какую поднимает и в воздухе всякого нагляделся…

— Ну и что же? — вздохнула женщина, по-прежнему глядя в окно. — Летчик он, может, и хороший, а человек слабый. Был бы сильный, не потянулся бы за мимолетной лаской. — Женщина тихо усмехнулась и ладонями притронулась к вискам, поправляя высокую корону волос. — В прошлом году тоже был любопытный ночной разговор. Такой же, как вот он, военный летчик жил у нас. Фамилию не помню, а звали Костей. Был и он как будто бы майор. Хотя нет, капитан, как вы. Осенью после полуночи прилегла и слышу — кто-то дверь в мою дежурную комнату распахнул. Глаза открыла, а этот Костя сидит на самом краешке дивана и одеяло на моих ногах гладит. Я хотела сказать ему что-нибудь резкое, но не решилась. Как-то сразу поняла, что он не похож на приставалу. «Вам что надо?» — спрашиваю. «Приласкаться захотелось, — говорит, — ты одинокая, и я одинокий. С женой месяц назад разошелся». — «Ну и что же?» — спрашиваю я. Он даже отодвинулся подальше от удивления. А был он, надо сказать, парень видный: глаза широкие, карие, рослый, русый, футболист, танцор. «Как что? Неужели тебе приласкаться не хочется? Разве ты не живой человек?» Я усмехнулась и говорю: «Послушайте-ка, живой человек. Если вам в зной напиться захочется, что вы сделаете — будете искать горный родник или из первой попавшейся лужи да еще консервной банкой воду станете черпать?» Обиделся. Гордый был. Встал с дивана — и к порогу. «Значит, я для вас первопонавшаяся грязная лужа? Ну, спасибо за комплимент, не ожидал. Может, я и есть тот самый горный ключ, который вам нужен, а вы мимо пройти спешите».

— И что же вы ему на это ответили? — заинтересовался Горелов.

Женщина гордо подняла голову и повела плечом.

— Сказала ему: «Знаете что, товарищ, может, вы и горный ключ, но вовсе не тот, в каком я решила напиться, если бы захотела, конечно».

— Странная вы, — промолвил Алексей, — честное слово, странная. Неужели вы полагаете, что в жизни всегда можно пользоваться геометрией и все решать в одной только прямой плоскости?

— Не думаю, — проговорила женщина. — Человеческие стежки часто бывают и кривыми: то вправо, то влево загибают. Только они всегда должны быть чистыми и приводить человека к хорошей цели.

— И вы больше ни разу по душам не говорили с этим Костей?

Женщина отрицательно покачала головой:

— Нет. Не пришлось.

— Отчего же?

— Он испытывал на нашем аэродроме новый истребитель. Готовился побить рекорд скорости… Не знаю, по каким причинам произошла катастрофа. Да и в этом ли дело? Его останки привезли в гробу и выставили в нашем Доме офицеров. Шопен, венки, речи… Жена не приехала. Мне тогда было очень больно. Какое-то чувство раскаяния грызло за те резкие слова. Только это мало что меняет. Если бы он воскрес, пожалуй, других слов для него все равно не нашла бы.

Женщина умолкла. Тикали стенные часы, равномерный шум реки, приятный и убаюкивающий, проникал в пустынный холл гостиницы.

— Странная вы, — повторил Алексей. — Если не испугались этого подвыпившего Убийвовка, чего же тогда расплакались?

— Вы лучше не расспрашивайте, все равно ничего не поймете. А я буду снова глупо реветь… Я вам очень и очень признательна за сегодняшнее вмешательство. Вы и понять не сможете — как.

— Да нет, зачем же… — смутился Горелов, и кудряшки шевельнулись на его голове от резкого движения. — Обычное дело. Не мимо же мне было, в самом деле, проходить, если кто-то подает сигналы SOS.

— Я их не подавала. Справилась бы и сама. Но вы, конечно, молодец. — Женщина подошла к подоконнику, не оборачиваясь, спросила: — Вы, кажется, из группы полковника Нелидова? Завтра утром вас переселят в отдельный номер, Алексей Павлович.

— Вот как! — удивился Горелов. — Вы даже мое имя-отчество знаете.

— Только сейчас вспомнила. Сегодня утром полковник за вас хлопотал и несколько раз называл по имени и отчеству.

Горелов постоял, переминаясь с ноги на ногу, и громко пожелал:

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — откликнулась женщина, и только сейчас Алексей поймал себя на том, что ему очень понравился ее чистый грудной, несколько певучий, как у многих южанок, голос, в котором так и пробивались все «о» и «а».

Горелов поднялся на третий этаж. В номере было темно, пахло кислым винным перегаром. Нащупав выключатель, включил свет и во всю ширь распахнул единственное окно. Густой тучей ворвалась мошкара, облепила двухсотсвечовую лампочку под выгоревшим абажуром. Убийвовк оглушительно храпел и никак не реагировал на появление соседа. Он, видимо, повалился на койку замертво, едва успев снять один ботинок. Спал одетым. Седеющая лохматая голова, мягкие влажные губы, шрам на левом виске — все, как у любого летчика, разменявшего четвертый десяток лет. Алексей, вешая в фанерный шкафчик брюки, впервые увидел китель майора. В Степновске, спасаясь от сильной жары, офицеры ходили в рубашках с короткими рукавами и нашитыми на плечи матерчатыми погонами. На рубашках отсутствовали орденские планки, и китель соседа внезапно заинтересовал Горелова: