— Десять секунд.

Она пошевелила пальцами, приводя ползунчиков в движение.

Все тело Лиама пронзила жгучая боль, зубы заскрипели с неистовой силой. Желудок сотрясали конвульсии, словно в его недрах разожгли огромный костер. Перед глазами побелело. Профессору никогда прежде не доводилось испытывать подобную агонию. В животе ворочалось когтистое, шипастое чудовище, волнами распространяя нестерпимую муку. Время остановилось.

Сознание Лиама поплыло в небытие. Он видел летящих по небу птиц, их преследовали люди с огромными ружьями. Далеко-далеко зазвонил колокол. Перед мысленным взором явился корабль, темная точка в небе, грибовидное облако — как будто все это было только вчера. Тысячи крохотных спиралек, словно искры пожара, во все стороны разлетались по небу.

Откуда-то издалека послышался голос, ведущий отсчет:

— Три, два, один…

Боль пошла на убыль. Организм никак не мог успокоиться, сотрясающие желудок конвульсии не желали прекращаться. Лиам крепко зажмурился. Ощутил щеками холод — текли слезы.

Постепенно старый ученый пришел в себя, открыл глаза. Китаянка стояла перед ним, постукивая по зубам пальцем в перчатке.

— Будете говорить? — спросила Орхидея. — Если готовы, моргните два раза.

Женщина смерила пленника взглядом в поисках признаков капитуляции. Взглянула на его кисти. Когда человек сдается, его руки становятся похожими на дохлую рыбу. У Коннора они сжаты в кулаки. Значит, еще держится.

— Профессор Коннор, слушайте внимательно! — произнесла китаянка, разматывая рулон медицинского пластыря. — Возможно, вы думаете, что больнее, чем было, уже не будет. Вы ошибаетесь. Еще как будет!

Она оттянула и зафиксировала веки Коннора пластырем, оставив глаза широко раскрытыми. Метод хорошо работал во многих отношениях. Когда глаза пересыхали, физический дискомфорт становился невыносимым, но, главное, жертва лишалась еще одной формы сопротивления, теряла очередную оборонительную позицию — возможность отгородиться от визуальных раздражителей, не пускать в себя внешний мир.

Китаянка сфотографировала беспомощного профессора и вытащила из сумки ноутбук. Набрав несколько команд, она поднесла экран к лицу жертвы. На щеке Коннора от рези в глазах задергался мускул.

— Я зачитаю вам список имен и фамилий. А вы слушайте и смотрите.

Она открыла небольшой блокнот и прочитала первое имя:

— Джордж Вашингтон.

На экране появился портрет первого президента США.

— Чарлз Дарвин.

Появился Дарвин. У профессора затряслась голова. Наверное, почти ничего не видит, предположила Орхидея, глаза чересчур высохли.

Она взяла со стола глазные капли «Мурин», купленные в аптеке за шестьсот миль от Итаки. Орхидея всегда следовала правилу — ничего не покупать на месте, не оставлять квитанций, не привлекать к себе внимания.

Глаза Коннора метались от компьютера к лицу мучительницы и обратно. С пониманием происходящего пришел страх. Не иначе заметил инфракрасные лазеры и фотодиоды вокруг контура экрана, подумала китаянка. Догадался, значит. Умница! Пытать лауреата Нобелевской премии — одно удовольствие.

Компьютер играл роль детектора лжи. Рекламные компании разработали хитрые программы, наблюдающие за реакцией зрителей на коммерческие клипы, которые крутили перед ними на экране. Программы отслеживали движения глаз, расширение зрачков, кровоток в сосудах склеры. Военные тоже использовали эту программу — для допросов. Орхидея подогнала ее для своих потребностей и была довольна тем, как она работает.

С экрана компьютера на профессора смотрел Дарвин. Тестирует, проводит калибровку, составляет карту реакций, чтобы установить, как он отвечает на раздражители, определил он.

Китаянка переключилась на коллег профессора:

— Марк Симпсон.

На экране появилось фото человека, много лет проработавшего бок о бок с Коннором. Скорее всего фото взято с веб-сайта ученого. Лиам никак не отреагировал. Китаянка продолжала показывать фотографии и зачитывать имена:

— Влад Глазман.

Опять ничего.

— Джейк Стерлинг.

Внизу экрана дернулся маленький красный индикатор. Сигнал был слабым, но все равно выделялся на фоне шума. Китаянка сделала пометку. Хорошо! Джейк и так проходил в ее списке одним из первых. Она уже знала его адрес, где находится его лаборатория, и поставила телефон ученого на прослушивание.

«Ну что ж, — подумала она, — переходим к главным лицам».

Нет, нет, Боже, нет…

Китаянка перебрала по очереди всех коллег и друзей профессора, добралась до членов семьи. Надо заблокировать мысли, перестать думать, чувствовать…

— Мартин Коннор.

— Этель Коннор.

— Артур Коннор.

— Мэгги Коннор.

Столбик внизу экрана рванулся вверх.

Китаянка внимательно посмотрела на профессора, потом на фото его внучки Мэгги и сделала еще одну пометку.

Лиам обливался потом. Липкая влага холодила кожу, вызывая неудержимый озноб.

Женщина наклонилась так близко, что ее лицо оказалось в дюйме от его собственного. От китаянки пахло древесиной и креозотом.

— Где вы прячете токсин, профессор Коннор? Не сопротивляйтесь. Вы, очевидно, уже поняли, что вас ожидает.

Орхидея постучала пальцем по экрану:

— Ваша внучка. Я буду пытать ее у вас на глазах. Не расскажете — она умрет.

С каким удовольствием он убил бы эту мразь! Больше всего на свете ему хотелось высвободить руки и вцепиться мучительнице в горло.

Китаянка нажала клавишу, и на экране возникла новая фотография. Красный индикатор зашкалил.

Дилан!

— Если смерти внучки окажется мало, я займусь ее сыном. Вы думаете, что сможете спокойно наблюдать, как я пытаю вашего правнука? Думаете, вам хватит храбрости?

Нет, на такое у него храбрости не хватит. Но отдавать узумаки тоже нельзя. Выбор прост — да или нет. Либо признание, либо смерть родных.

Китаянка снова приблизилась.

— Даю одну минуту. Расскажете — все закончится. Вы умрете, но их я не трону.

Старый ученый отказывался принять выбор. Должен же быть какой-то еще выход! Его признание не спасет родных, он это ясно понимал. Самому тоже не избежать смерти. Но все-таки кое-что еще можно успеть. Придется помучиться, чтобы выиграть время, собрать в кулак всю твердость духа, на какую он только способен, и тогда, возможно, появится пусть слабый, но шанс нарушить ее планы.

Об остальном позаботятся другие.

— Десять секунд. Говорите!

Лиам приготовился. Сейчас начнется…

Истекли последние мгновения. Китаянка подняла руку и пошевелила пальцами. В желудке профессора вновь ожили ползунчики.

Лиам Коннор зашелся в крике.

Мэгги Коннор натянула на себя одеяло.

— Никого нет дома, — пробормотала она.

Стук в дверь не прекращался.

— Не стучи!

Тишина.

— Я все еще зде-е-есь… — раздался из-за двери детский голос.

Мэгги, с неохотой покинув теплое гнездо, медленно вылезла из кровати. От холодного утреннего воздуха голая кожа покрылась мурашками. Внучка профессора натянула джинсы и удобный, просторный светло-желтый свитер. Ей было тридцать три года, и она еще могла похвастаться превосходной фигурой, но только не перед сыном.

Мэгги подошла к двери и приоткрыла узкую щелку. Дилан попытался заглянуть внутрь.

— Грибы? — спросила мать наигранно-серьезным тоном.

— И мы! — ответил сын.

Мэгги, уже одетая, прошла в сердце дома — кухню — по длинному коридору мимо спальни Иветты (бардак да и только!), хиппи-лэнда Синди и чистенького светло-зеленого кукольного будуара Джозефины. Попутно она согревалась и втягивала носом густые ароматы. У стены рядышком стояли бок о бок два видавших виды холодильника. На правом красовалось намалеванное от руки желтое солнце. Левый покрывали разноцветные отпечатки ладоней соседок по дому. А еще в кухне обитали эльфы. Самый большой — статуя ручной резьбы из черного дерева высотой почти четыре фута — охранял угол. Фигурки поменьше взирали с холодильников.