Гидеон послал Уиннифред обвиняющий взгляд.

— Вы считали, что мне незачем об этом знать?

Потрясенная его реакцией, она только и смогла, что качнуть головой.

— Я… она… — Уиннифред попыталась вспомнить, почему это дело показалось малозначащим. — Это же было очень давно.

— Да, давно, — наконец проговорила Лилли. Она с величайшей осторожностью положила нож и гренок. — И я понятия не имела, что лорд Энгели говорил кому-то о нашей дружбе.

— Говорил? — Гидеон провел пятерней по волосам и засмеялся. — Да он не рассказывал так ни об одной другой женщине ни до, ни после. Он в каждом письме только и рассказывал, что о вас.

— Судя по всему, он очень давно не рассказывал обо мне, — пробормотала Лилли, — иначе вы бы помнили мое имя.

— Он никогда не называл вашего имени из уважения к вам.

— Из уважения? — переспросила Уиннифред.

— Свет не одобряет разорванных помолвок, — объяснил Гидеон, потом снова переключил внимание на Лилли. — Он… он так любил вас.

Лилли упорно не поднимала глаз от стола.

— Как сказала Фредди, это было очень давно.

— До недавнего времени он думал, что вы замужем.

Она резко вскинула голову.

— Что?

— Он думал, что вы вышли замуж за человека по имени… — Гидеон вскинул глаза на потолок, роясь в памяти. — Томас, Томпсон, Таунсенд — точно, Таунсенд. Джеффри Таунсенд.

— Я никогда в жизни не встречала человека с таким именем. Откуда, скажите на милость… — Она закрыла глаза и тихо застонала. — Леди Энгели. Ну конечно.

— В данном случае не удивился бы, если б узнал, что ей помогал мой отец. У них на Люсьена были очень большие планы.

Лилли медленно покачала головой. Вдруг большие голубые глаза ее заискрились смехом. Губы дернулись, и она хихикнула.

Гидеон поднял голову.

— А вы воспринимаете это совсем не плохо.

Уиннифред тоже так подумала.

— С тобой все в порядке, Лилли?

— Простите, — сказала Лилли без малейшего сожаления в голосе. Потом хихикнула снова и снова. Поставив локоть на стол, она ущипнула себя за переносицу. — Ох, просто… Все это ужасно похоже на мелодраму — злодеи, фальшивые браки и украденные письма.

— Да, действительно драма, — пробормотала Уиннифред, главным образом потому, что чувствовала, что должна что-то сказать.

— Я извещу своего брата о вас, — мягко проговорил Гидеон. — Сразу по прибытии отправлю ему письмо.

Лилли отмахнулась, не поднимая головы.

— Он приедет в Лондон, — добавил Гидеон.

— Это не имеет значения. — Лилли испустила тяжкий вздох и подняла голову. — Правда, Гидеон, для меня это не имеет значения. Это было очень давно.

Уиннифред не удивилась, что после минутного колебания Гидеон кивнул и вскоре после этого сменил тему. Не удивило ее и то, что через пять минут он извинился и встал из-за стола.

Он тоже не поверил Лилли.

Уиннифред дождалась, когда отчетливые шаги Гидеона стихнут в глубине дома, и только потом снова заговорила:

— Ты как, Лилли? Нормально?

Лилли встретила ее взгляд:

— Разумеется.

— Какое облегчение, должно быть, узнать, — сказала Уиннифред, — что ваша разлука с братом Гидеона была, в конце концов, делом рук леди Энгели. Он не бросал тебя.

— Нет, не бросал. — Последовала долгая пауза, после которой Лилли добавила: — Не сразу.

— Странное уточнение.

И снова Лилли заговорила после долгого молчания:

— Он не искал меня, Фредди. После того как ему сказали, что я вышла замуж за другого, он не… Он ни разу не приехал ко мне и не спросил, почему я нарушила обещание.

— Как и ты к нему.

— Но я бы сделала это, — возразила Лилли, и впервые в ее голосе зазвучали нотки гнева. — Будь у меня деньги и свобода, я бы поехала к нему и потребовала сказать, почему он перестал отвечать на мои письма. Только у него были средства, чтобы бороться за нас, а вместо этого он предпочел поверить в мое предательство.

Уиннифред хотела указать на явные прорехи в ее доводах. Но чутье подсказало ей, что сейчас не время быть рассудительной.

— Он неправильно поступил, что не боролся за тебя.

С его стороны было бы также неправильно искать замужнюю женщину, но это был еще один бесполезный довод.

— Да, неправильно, — согласилась Лилли, все больше воодушевляясь этой темой. — Более того, он имел роскошь в колыбели богатства и положения лелеять свою сердечную боль и неуместное чувство предательства, тогда как мы были здесь, прозябая в холоде и в голоде.

— Ты сердита на него.

И обижена, подумала Уиннифред. Нетрудно было за резкими словами разглядеть уязвленные чувства.

Лилли сдержанно выдохнула.

— Нет… да… ну, может, чуть-чуть разочарована, вот и все.

Уиннифред не назвала бы это «чуть-чуть».

— Хочешь, чтобы я прочитала лимерик?

Предложение немного развеселило Лилли, как Уиннифред и надеялась.

— Не сейчас, спасибо.

Как бы ни хотелось Уиннифред завершить разговор с Лилли улыбкой, был еще один вопрос, который она должна была задать.

— Тебе будет неловко, если лорд Энгели вернется из Италии, пока мы будем в Лондоне?

— Разумеется, нет, — ответила Лилли с нажимом, чтобы показать, что либо это правда, либо она хочет, чтоб это было правдой. — С самого начала, когда я только попросила, чтоб мы поехали в Лондон, я знала, что существует вероятность встречи с лордом Энгели. Разве я хоть чем-то дала понять, что не хочу ехать?

— Нет. Ничем.

И поскольку бесполезно было убеждать Лилли, что она обязательно испытает неловкость, Уиннифред в конце концов все же решила развлечь подругу неприличным лимериком.

Осаждаемая возбуждением и нервами, Уиннифред почти всю свою последнюю ночь в Шотландии пролежала без сна. Картинки Смитфилдского рынка и Лилли на Бонд-стрит кружили в голове наряду с видениями ошпаренных чаем гостей и танцевальных партнеров со сломанными на ногах пальцами. Услышав, как часы в гостиной пробили четыре, Уиннифред отказалась от попыток уснуть и выбралась из постели.

Она не спеша умылась, оделась и прошла на кухню, чтобы неторопливо позавтракать хлебом и сыром. К тому времени как она вышла на прохладный сухой воздух, на небе уже занимался рассвет.

Уиннифред вывела Клер из конюшни и начала долгий, обстоятельный обход земли Мердок-Хауса. Обычно, гуляя, дабы развеять свои тревоги, она пускала мысли на самотек и мало внимания обращала на окружающее. Но в то утро ей хотелось только упиваться, любоваться каждой пядью земли.

Она знала каждое дерево, каждый камень, каждый кустик и цветок. Она знала, что откроется перед ней на вершине каждого взгорка, чего ждать по ту сторону каждой купы деревьев. Знала, где речушка течет медленно и широко, а где она узкая и глубокая. Все вокруг было знакомо и любимо.

Впервые в жизни она пожалела, что не умеет рисовать. Было бы так здорово взять с собой в Лондон рисунки Мердок-Хауса. Вместо этого она сорвала с молодой серебристой березы листок, чтобы засушить его. А потом второй, когда Клер отщипнула первый из ее руки и съела его.

Уиннифред вздохнула и потерла листок пальцами. Ей такие хочется уезжать, так жалко пропускать медленный, но неуклонный переход весны в лето. Хотя, с другой стороны, это всего на несколько месяцев и, быть может, недолгая разлука поможет ей еще больше ценить все это.

Нет, с улыбкой подумала она, ей не хочется уезжать. Лилли, однако, так и горит желанием, и короткая поездка в Лондон — малая цена за то, чтобы увидеть подругу такой счастливой.

— Я очень скоро вернусь, — сказал она вслух. Клер ответила тем, что попыталась схватить второй березовый листок.

Уиннифред со смехом отдернула руку.

— Жадина. Веди себя прилично, не то больше не видать тебе никаких корочек.

Она бросила Клер кусочек хлеба и пошла дальше, вдоль речушки к пруду. Она подумала, не увидит ли там Гидеона, и была разочарована, когда подошла к кромке воды и оказалась там одна. Они не разговаривали со вчерашнего завтрака. Она ждала, что он вернется, чтобы расспросить о Лилли, но он не вернулся, и ей оставалось только гадать, не ждал ли он, чтобы она пришла к нему сама и все рассказала.