Ну, да. Имел место очередной роман. Но это было нечто жалкое, о чем и вспомнить-то особо нечего. Просто так, очередная закрашенная клеточка в таблице. А сколько на это было потрачено времени? Тут уж Казанова в полной мере подтвердил правдивость известной поговорки: если вы пригласили девушку на танец и она согласилась, не радуйтесь: вначале вам все-таки придется потанцевать.

А потом фанданго и донья Игнасия надоели Казанове, и он переключился на «прекрасную соседку», которая нежно обняла его и пустила в постель… где Казанова обнаружил труп ее неверного любовника, которого она только что убила. В залог будущей «большой и светлой любви» венецианец должен помочь ей избавиться от этого трупа.

Закончилась вся эта история для Казановы весьма печально. На его след вышли полицейские чиновники, которые ночью вытащили его из дома дворцового художника Рафаэля Менгса, с которым он был знаком еще по Риму, и 20 февраля 1768 года Казанова был брошен в гнусную тюрьму Буэн-Ретиро, куда обычно помещали только галерных каторжников.

Казанова написал графу Педро д’Аранда и некоторым другим грандам королевства огненные письма о помощи и через два дня был выпущен.

А потом, уже в Валенсии, Казанова встретил танцовщицу из Венеции, которую звали Нина Бергонци. Она была «красивая, как Венера, и испорченная, как Сатана», и содержал ее граф де Рикла, генерал-капитан Барселоны.

В самом деле, характер у этой Нины был преотвратный. Однажды она, например, во время ужина с Казановой пригласила своего шута, маленького уродца с большой головой, напоила его и заставила раздеться. Потом она разделась сама и предложила Казанове овладеть ею прямо на глазах у пьяного дурня. Казанова, естественно, отказался, и тогда она отдалась своему шуту прямо на столе перед ним. Позднее Казанова, сам далеко не юноша бледный со взором горящим, напишет: «Я знавал и других в таком роде, но никогда равной ей».

Нина и в самом деле была женщиной, рожденной словно в наказание тем, кто имел несчастье в нее влюбиться. В глубине души Казанова понимал это, но он был как будто загипнотизированный, и когда она пригласила его в Барселону, он с готовностью помчался вслед за ней.

В Барселоне он приходил к ней каждый вечер после десяти, когда уходил ее официальный любовник. 14 ноября 1768 года Казанова в очередной раз пришел к Нине, но нашел ее в компании какого-то мужчины, пытавшегося продать ей несколько довольно примитивно выполненных миниатюр. Как выяснилось, это был генуэзский художник Джакомо Пассано. Вернее, это был человек, представлявший себя художником, а на самом деле такой же авантюрист, как и сам Казанова. Возмущенный венецианец, не рассчитывавший встретить у Нины посторонних, велел ему немедленно убираться, на что Пассано со злобой прошипел:

— Ты еще пожалеешь об этом.

Как оказалось, он не шутил. Когда на следующий вечер около полуночи Казанова в очередной раз выходил от Нины, на него в темноте напали двое.

В таких ситуациях немалую роль играет Его Величество Случай. Даже опытнейшим фехтовальщикам прошлых веков доводилось проигрывать совсем зеленым новичкам, которым просто везло. Расслабляться не стоит даже с самым слабым противником, а этих двоих назвать слабаками было никак нельзя.

Казанова неплохо владел шпагой, и, слава богу, она у него оказалась под рукой. Укол, еще один. Самый здоровый из нападавших оказался проткнутым, словно вертелом, до самой рукоятки. Клинок прошел сквозь ребра, как по маслу. Противник захрипел и осел на каменную мостовую. Казанова выдернул лезвие и толкнул неизвестного ногой.

Второй нападавший, явно не ожидавший такого поворота, не стал испытывать судьбу и поспешил скрыться. Казанова посмотрел на оставшегося: он лежал на спине и смотрел в небо остекленевшими глазами.

Понимая, что попал в пренеприятную историю, Казанова быстро огляделся по сторонам и, убедившись, что никого поблизости нет, тоже поспешил ретироваться. Как говорится, от греха подальше.

Но в таких городах, как Барселона, даже стены имеют уши, глаза и язык, и уже на рассвете следующего дня Казанова был арестован и доставлен под конвоем в местную цитадель. Через четыре дня его перевели оттуда в какую-то подземную тюрьму, настоящую нору, где он не получал ни бумаги с карандашом, ни лампы, ни приличной еды. Кормили там лишь хлебом и водой, причем и эта хлебно-водяная диета имела один существенный недостаток: воду давали в неограниченном количестве, а вот хлеба не хватало. С другой стороны, у воды было одно положительное качество — она была горячая. По утрам заключенные именовали ее «кофе», в полдень — «супом», а вечером — «чаем».

В этих ужасных условиях Казанове пришлось пробыть сорок два дня. Лишь 28 декабря 1768 года он был освобожден с приказом в течение трех дней в обязательном порядке покинуть Испанию.

В 1769–1771 годах Казанова находился в Турине, столице Савойского королевства, полный решимости вести образ жизни, отличный от того, какому он следовал до того. Но, как известно, горбатого может исправить только могила. Результат — последние месяцы он находился под надзором полиции и в декабре 1771 года был выслан из Турина во Флоренцию.

На любовном фронте дела Казановы обстояли не лучше. Короче говоря, «ловкий авантюрист» и «герой-любовник» нигде и никому не был нужен. Ему было всего «за сорок», а ведь это возраст, в котором многие только начинают осознавать, что детство кончилось и все только начинается. Для Казановы же, похоже, все уже было кончено. Во всяком случае, ничего хорошего его уже не ждало.

В ноябре 1772 года, помотавшись по Италии, Казанова остановился в Триесте, городе, принадлежавшем в то время Австрии. В Триесте он жил экономно, так как у него совсем не было денег, и венецианский консул господин Марко ди Монти, как мог, поддерживал его. Наконец, измученный ностальгией Казанова получил охранное письмо, датированное 3 сентября 1774 года, которое разрешало ему свободное возвращение в родной город.

14 сентября 1774 года Казанова уже был в Венеции, и это, как он сам потом признается, доставило ему наслаждение и стало прекраснейшей минутой его жизни.

Прошло уже почти девятнадцать лет со времени его побега из тюрьмы Пьомби. Ему было под пятьдесят, он чувствовал себя бесконечно уставшим и мечтал лишь об одном — осесть, отдохнуть и получить, наконец, возможность свободно гулять по родному городу.

Первый визит в Венеции он, разумеется, нанес Марко Дандоло, который был, как мы помним, одним из друзей сенатора Брагадина, с которым судьба случайно свела Казанову в далеком апреле 1746 года. Маттео-Джованни Брагадин и Марко Барбаро давно умерли, а Марко Дандоло был старым холостяком и жил в своем дворце, выходящем на Большой канал, в трехстах метрах от площади Сан-Марко.

Как оказалось, в Венеции все очень сильно изменилось. Конечно, Марко Дандоло немного помог Казанове деньгами, но это, как говорится, было лишь каплей в море. Конечно, с голода Казанова не умирал, но для человека, привыкшего к роскоши, к игре по-крупному, к женщинам и высшему обществу, две-три сотни ливров в месяц выглядели настоящей нищетой. Это был страшный удар по самому больному его месту — по самолюбию. Надо было срочно что-то предпринимать.

И Казанова предпринял. В ноябре 1776 года он стал… платным доносчиком инквизиции. Кстати сказать, в этом же месяце, 29-го числа, в Дрездене умерла его мать, а с учетом того, что 18 декабря 1733 года умер и Гаэтано Казанова, это означало, что теперь наш герой стал круглым сиротой.

Говорят, что родители, постоянно балующие своих детей, обрекают их на несчастье. Может быть, это и так. Но родители, вообще наплевавшие на своих детей, тоже явно не делают их счастливыми. Жизнь Джакомо Казановы — тому наглядное подтверждение. Ему уже за пятьдесят, и кто он? Жалкий платный осведомитель, презираемый всеми, в том числе и теми, на кого он работал.