Однажды после мессы Казанова познакомился с молодым человеком, который, как оказалось, вместе с ним брал уроки французского у адвоката Далаккуа и ухаживал за его красивой дочерью Барбарой, часто заменявшей отца.

Молодой человек рассказал, что уже полгода любит Барбару, но пять дней назад Далаккуа застал их в постели, после чего его выгнал, а свою дочь запер. Теперь ситуация выглядела безвыходной: написать ей он не имеет возможности, к мессе она не ходит, а официально к ней посвататься он не может, так как у него нет доходов и у нее тоже нет ничего. Молодому человеку был нужен совет, и Казанова, подумав, сказал, что лучше всего будет постараться забыть Барбару, ведь вокруг так много девушек хороших и так много ласковых имен.

На следующий день Казанова увидел Барбару, и она вдруг обронила письмо, многозначительно посмотрев на него. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кому оно предназначалось.

Казанова, даже не подозревая о том, чем это все может для него закончиться, подобрал оброненное письмо и передал его полному отчаяния любовнику. Тот в восторге стал целовать то драгоценное послание, то Казанову, а потом попросил передать ответ. Так Казанова, сам того не желая, стал почтальоном их любви. А потом он узнал, что Барбара уже носит под сердцем ребенка.

— Теперь вы просто обязаны на ней жениться, — с видом опытного в подобных делах человека объявил Казанова.

После этого любовник снял квартиру, примыкающую к дому Барбары, и стал по ночам пробираться к ней через чердачный люк.

А еще через неделю он заявился в жилище Казановы с каким-то незнакомым аббатом, которым оказалась переодетая Барбара.

— Что вы хотите? — спросил Казанова.

— Аббат и я… Мы проведем ночь вместе…

— Желаю счастья! Но отсюда, пожалуйста, уходите!

Непрошеные гости удалились, а еще через несколько дней, уже около полуночи, в дверь Казановы ввалился «аббат» и бездыханно упал в кресло. Понятное дело, это была Барбара, и Казанова, начиная заводиться, резко упрекнул ее и потребовал, чтобы она немедленно ушла. Но она со слезами бросилась к его ногам.

Судя по ее сбивчивому рассказу, час назад она со своей служанкой вышла из дома через чердачный люк. Служанка прошла вперед, а Барбара чуть задержалась, завязывая распустившийся шнурок, и вдруг увидела, как на служанку набросилось несколько мужчин в плащах и масках, которые бросили ее в крытую коляску и умчались. Понимая, что похитить должны были ее, Барбара испугалась и решила спрятаться у Казановы. А потом последовал такой поток слез, что сердце Казановы не выдержало.

— Моя бедная девочка, — пробормотал он.

Она была так беспомощна, что он раздел ее и отнес в постель. Сам он лег спать рядом, прямо в одежде, а на рассвете разбудил ее и посоветовал обратиться за помощью к кардиналу, сказав, что надо пасть перед ним на колени и откровенно все рассказать. Впрочем, не все. Не нужно было рассказывать, что она провела ночь в постели Казановы. И, конечно же, добрый кардинал убережет ее от позора и соединит с любимым…

А на другой день пришел аббат Гама и заявил, что кардиналу все известно, что соблазнитель Барбары — друг Казановы, а также что все теперь убеждены, будто девушка провела ночь в его постели, и возмущены его, Казановы, нескромным поведением. И напрасно венецианец уверял, что ему совершенно безразлична эта Барбара и что ему смешна даже мысль о том, что он мог бы переспать с ней.

— Тем не менее, эта некрасивая история вам очень повредила, — сказал аббат Гама.

Вечером Казанова пошел к кардиналу Аквавива и узнал от него, что Барбара отправлена в монастырь, а ее история уже стала главной темой пересудов в Риме, и Казанове в этой истории приписывается едва ли не главная роль. Естественно, Казанова вновь принялся все отрицать, но кардинал жестко оборвал его и сказал, что пустая болтовня его не трогает, но и полностью игнорировать общественное мнение он не может, а посему Казанова должен немедленно покинуть Рим, желательно под каким-нибудь благовидным предлогом.

— Уходите, — сказал он, — и не показывайте мне своего отчаянья.

Два часа бродил потом Казанова по Риму, пытаясь найти выход из сложившегося положения, но все было напрасно. В кои-то веки он сказал чистую правду, но ему не поверили. В кои-то веки он совершенно бескорыстно сделал доброе дело, и сам стал крайним.

Правильно говорят, что правда необычайнее вымысла, ведь вымысел должен придерживаться правдоподобия, а правда в этом не нуждается. Правильно говорят, что всякая правда, стоит ее высказать, теряет свою несомненность и приближается ко лжи, а любое доброе дело — наказуемо.

На пути из Рима в Анконе Казанова остановился в лучшей гостинице. За ужином он увидел за соседним столом пожилую женщину, двух девушек и картинно-красивого мальчика, который, как оказалось, был певцом-кастратом, оперной примадонной примерно семнадцати лет.

Семейство это было из Болоньи, и кастрат, которого звали Беллино, по просьбе окружающих сел к клавиру и стал петь. Голос его был чарующе красив, и Казанова, глядя на него, мог поклясться, что перед ним женщина в мужском платье.

Чтобы разрешить эту загадку, Казанова решил отложить свой отъезд, стал приглашать это странное семейство на кофе и на обед, но, тем не менее, ему никак не удавалось вызвать у Беллино хоть какой-то отклик. Зато ему быстро удалось добиться благосклонности обеих девушек, которых звали Марина и Чечилия. Но вот Беллино, когда Казанова как бы случайно дотронулся до его кружевного жабо и попытался запечатлеть на его груди поцелуй, вскочил и убежал.

Когда перед сном Казанова запирал свою дверь, пришла Чечилия, уже наполовину раздетая, и спросила, не хочет ли он взять ее с собой. Возможно, и хочет, но он сначала должен получить ответ на волнующий его вопрос. Чечилия убежала, но скоро вернулась.

— Беллино уже в постели, но завтра он выполнит ваше желание, благородный господин, однако при условии, что вы проведете ночь со мной.

Не успел Казанова дать ответ, как Чечилия заперла дверь и бросилась в его объятия. Утром он дал ей три дублона.

На следующий день Казанова ужинал вместе со странным семейством из Болоньи, и Чечилия с Беллино пели замечательные неаполитанские песни. Ближе к полуночи Казанова попросил Беллино объясниться, но тот снова вырвался. Зато пришла Марина, и утром Казанове пришлось и ей дать три дублона за услуги.

На следующий день они опять ужинали все вместе, и Казанова предпринял новую атаку на Беллино, но с тем же отсутствием результата, что уже начало раздражать венецианца. Тогда Казанова решил действовать уже без всяких церемоний:

— Признайся, что ты — женщина, — сказал он.

Беллино расплакался и хотел снова убежать. Но Казанова силой удержал его, заставив лечь рядом с собой. Беллино прильнул к нему, не говоря ни слова. Их губы слились, и вскоре Казанова оказался на вершине наслаждения…

Впрочем, как и Беллино, который, как Казанова и думал, оказался молодой женщиной.

— Ты рад? — спросила она, когда все закончилось.

— Я не ошибся. Какая же ты прелесть.

— Меня зовут Тереза…

Оказалось, что у ее отца, бедного чиновника в Болонье, жил кастрат-сопрано Феликс Салимбени, родившийся и дебютировавший в Милане, а потом певший в венской придворной капелле и в берлинской итальянской опере.

В то время кастраты были очень популярны в Италии, и ими назывались мужчины, оскопленные таким способом, чтобы голос был похож на женский или на детский. Ангелы для одних и чудовища для других, кастраты на протяжении XVII и XVIII веков являли собой совершенно беспрецедентный для Европы музыкальный, социальный и культурный феномен. Самыми знаменитыми из кастратов были такие мастера вокала, как Фаринелли, Каффарелли и Салимбени.