Надо сказать, что ситуация эта была достаточно типична для Венеции тех времен. Улочки города были узкими, а их каменное покрытие было таким скользким, что многие поскальзывались и падали, иногда прямо в воду, и нередко последствия падения бывали весьма серьезны. Мало кому удавалось избежать падений. Кто-то ломал себе руку или ногу, кто-то даже тонул. Особенно страдали от этого непривычные чужестранцы. Относительно них в Венеции даже существовало такое поверье: если чужестранец упал в воду и смог выбраться, значит, он получил «крещение» и стал настоящим венецианцем.

Казанова был настоящим венецианцем. Когда в воду стала падать незнакомая ему женщина, он не растерялся и сумел предотвратить несчастный случай. При этом он исхитрился заодно и полюбоваться «всеми чудесными тайнами», пока красавица не одернула задравшиеся юбки.

Да, он действительно случайно увидел то, что порядочная женщина никогда не показывает неизвестному. Потом, стыдливо сидя в траве, неизвестная назвала Казанову своим ангелом-спасителем. Ее спутник, офицер в австрийской форме, тоже горячо поблагодарил Казанову. Слуги тем временем поставили кабриолет на колеса, и участники этой сцены разъехались в разные стороны.

На следующий день Казанова надел маску и пошел на праздник Бучинторо. Так называлась церемониальная галера, примерная длина которой составляла тридцать метров, а ширина — шесть. Эта галера была официальным кораблем дожей Венеции. Суть же старинного праздника заключалась в том, что, начиная с XII века, в День Вознесения (сороковой день после Пасхи) дож выходил на этой галере, чтобы совершить торжественную церемонию Обручения с Адриатическим морем.

На палубе под красным балдахином устанавливали трон, который по своему великолепию вполне мог соперничать с королевским. Сидя на этом троне, окруженный сенаторами и прочими важными персонами, дож совершал плавание по лагуне. Возле Сан-Никколо-делль-Лидо дож бросал в волны кольцо, благословленное патриархом, и, обращаясь к морю, произносил: «Мы обручаемся с тобой в знак истинной и вечной власти». Таким образом, он якобы напоминал морю о священных и славных узах, скреплявших Венецию с главным источником ее величия.

После великолепного праздника, сняв маску, Казанова присел попить кофе в кофейне на площади Сан-Марко. Он сидел и неторопливо пил свой кофе, как вдруг кто-то легко ударил его по плечу веером. Это была женщина в красивой маске.

— Почему вы сделали это? — удивленно спросил Казанова.

— Чтобы наказать спасителя, который меня не узнал.

В самом деле, это оказалась та самая дама, которую Казанова спас накануне на берегу Бренты.

Офицер, вновь сопровождавший ее, пригласил Казанову на обед.

В «Мемуарах» Казановы офицер этот обозначен инициалами П.К., а посему некоторые биографы Казановы посчитали, что это был некий Пьетро Кампана, весело проводивший время с женой одного венецианского маклера, так же порвавшей со своим мужем, как и он сам порвал со своим отцом.

Якобы этот Пьетро Кампана носил форму австрийского капитана, но в армии не служил, а занимался поставками скота в Венецию. Якобы этот Пьетро Кампана пригласил Казанову посетить его и дал адрес отца, с которым он был в ссоре и в чьем доме жил без позволения.

На следующий день якобы «злой дух» потащил Казанову в дом Кампаны, где тот познакомил его со своей матерью и сестрой, которая обозначена в «Мемуарах» Казановы таинственными инициалами К.К.

Версия вполне складная, за исключением, как говорится, пустяка. Какого? Давно доказано, что фамилия К.К. — не Кампана, а Капретта.

Биограф Казановы Ален Бюизин по этому поводу пишет:

«Кто же была эта пресловутая К.К., заставившая казановистов затупить столько перьев в попытках установить ее личность? Сначала думали, что это некая Катерина Кампана, а затем решили, что на самом деле это была Катерина Капретта, родившаяся 3 декабря 1738 года, чьим братом был Пьетро-Антонио Капретта и которая позднее, 2 февраля 1758 года, вышла замуж за Себастьяно Марсили. На самом деле личность ее не важна, поскольку она ничего не меняет в деле, во всяком случае, не проливает на него свет. Важно то, что Казанова очень скоро воспылал к ней страстью».

И все же, как нам кажется, настоящее имя девушки небезынтересно. Конечно, не имя делает человека, а человек — имя. Но все же, если человека назвали чужим именем, то он начинает жить чужой жизнью, а это неправильно. Посему всегда были и будут псевдонимы, которые надевают маску, и псевдонимы, которые снимают ее.

Еще один известный биограф Казановы — Филипп Соллерс абсолютно уверен в том, что пишет: «Сегодня мы знаем, что ее звали Катерина Капретта».

И пусть так оно и будет. Потом окажется, что Пьетро-Антонио Капретта был личностью с очень сомнительной репутацией, хотя и обладавший весьма обольстительной наружностью. Он был весь в долгах и, увидев Казанову, почему-то подумал, что из любителя «чудесных тайн» можно извлечь выгоду. В самом деле, Казанове было двадцать восемь лет (самый возраст для жениховства), а у Пьетро-Антонио была сестра, которую он задумал выгодно пристроить.

План удался. Мать «офицера» выглядела очень респектабельно, а ее дочь была олицетворением самой красоты. Мать через какое-то время деликатно удалилась. А еще через каких-то полчаса дочь совершенно пленила Казанову.

Четырнадцатилетняя Катерина Капретта очаровала Казанову, и он принялся за ней ухаживать.

Сначала он увез свою новую знакомую в сад, расположенный на острове Джудекка. Погода стояла ясная и солнечная, обычная для июня, и сад весь переливался разными красками, что было удивительно для такого в общем-то серого города, как Венеция. Он был восхитителен, этот сад, и Казанова со своей К.К. принялся бегать по траве наперегонки, а выигравшему доставались ласки, но вполне невинные, ведь она же — еще сущий ребенок. Потом они гуляли в тени деревьев и разговаривали обо всем на свете.

Девушка выглядела по-ангельски невинной, и Казанова все никак не мог решиться насладиться «своим сокровищем», как сделал бы на его месте любой циничный распутник. Он еще и не подозревал, что ввязался в очень серьезное приключение, не будь которого, все в его жизни могло бы сложиться совсем по-другому.

Милые прогулки, любезная болтовня, состязания в беге с очаровательными призами, столики в кафе, изысканные блюда — все это продолжалось примерно неделю. Надо сказать, это была счастливая и беззаботная неделя, но, увы, она пролетела как одно мгновение. Желание Казановы росло, и он, совершенно обезумев от любви, вдруг предложил К.К. сочетаться браком, но не тем, что проходит через канцелярии и церковные ритуалы, а перед Богом как единственным свидетелем.

Казанова решил жениться? А почему бы и нет? Но вот только предложение его было странным, ведь он объявил, что свидетелем их брака станет только Господь. И он стал свидетелем. Но вот только чего?

Казанова привлек К.К. к себе и поцеловал. Лицо его при этом было таким, что девушка даже не подумала о сопротивлении. В первую секунду, правда, она слегка опешила, но потом справилась с растерянностью и неловко ответила на его поцелуй.

Когда они выпустили друг друга из объятий, лицо К.К. стало грустным. Казанова встревоженно спросил:

— Что с тобой? Я не хотел тебя обидеть, но если ты…

— Все в порядке, — ответила она неуверенно. — Просто я не ожидала.

— Я тоже ничего подобного от себя не ожидал. Это просто случилось, и все.

Потом он поцеловал ее снова, и К.К. ответила ему с уже гораздо большим пылом.

— Господи, что мы делаем?! — задыхаясь, пробормотала она.

— По-моему, мы целуемся.

Они оба чувствовали, что за этим всем стоит нечто большее. Это было непреодолимо. Находясь в экстазе от обуявшего его восторга, Казанова осыпал свою К.К. все новыми и новыми пламенными поцелуями, перебегая, как он сам потом выразился, «от одного места к другому, не в силах задержаться ни на одном от жадного желания быть сразу повсюду». При этом он страшно сожалел о том, что его губы не в силах угнаться за его глазами.