Казанова рассказал им обо всем случившемся, а больной в это время был абсолютно недвижим, и только дыхание указывало, что он еще жив. Ему сделали припарки и послали за священником, который, казалось, был необходим в подобном положении. По настоянию Казановы все другие посещения были запрещены, и он вместе с двумя друзьями сенатора остался в комнате умирающего до утра. Там же в полдень им подали довольно вкусный обед, который они и съели, не отходя от кровати.
Вечером старший из двух сенаторов сказал Казанове, что, если у него есть дела, он может идти, ибо они собираются остаться на всю ночь.
— И я, господа, — ответил Казанова твердым голосом, — проведу всю ночь в том же кресле, потому что, если я отойду от больного, он непременно умрет. Я знаю, что пока я рядом с ним, жизнь его в безопасности.
Это решительное заявление заставило их не только с удивлением, но и с уважением посмотреть на Казанову. Они поужинали, и после ужина Казанова узнал от этих господ, что их друг-сенатор является младшим братом прокурора Брагадина и носит ту же фамилию.
Этого человека звали Маттео-Джованни Брагадин. Он родился в Венеции в 1689 году и был в городе знаменитым человеком, принадлежавшим к одному из самых старинных венецианских семейств. Его старший брат Даниэле действительно был прокурором, а сам Маттео-Джованни был сенатором Республики и членом Малого Совета.
Судьбоносная встреча Казановы с 57-летним сенатором Брагадином произошла 29 апреля 1746 года.
Сам Казанова описывает сенатора так: «Наш сенатор был знаменитый человек в Венеции. Он славился как своим красноречием и большим талантом в государственных делах, так и галантными приключениями в молодости. Много безумств совершил он ради женщин, да и они тоже натворили немало ради его красоты, элегантности и обходительности. Он много играл и много проигрывал и имел в лице своего брата злейшего врага, который даже обвинял его перед Советом Десяти в попытке отравления. Дело это слушалось несколько раз и было прекращено ввиду полной невиновности младшего брата. Однако столь страшное обвинение подействовало на недавнего жизнелюбца: он стал философом и как философ искал утешения в дружбе».
Упомянутыми выше друзьями больного сенатора Брагадина были некие Марко Барбаро и Марко Дандоло, оба честные и добропорядочные люди. А вот доктор Людовико Ферро избрал довольно странный метод лечения: он утверждал, что для спасения пациента нужно применить ртутные компрессы на грудь. Это сейчас любому мало-мальски образованному человеку ясно, что ртуть — это не лекарство, а, скорее, яд. А вот в середине XVIII века ртутью «лечили». Однако Казанова уже тогда не доверял результатам действия предписанного «лекарства», но доктор упрямо стоял на своем, утверждая, что ртуть дает нужный эффект, оживляя во всем организме циркулирующие в нем флюиды.
К полуночи больной уже буквально горел. Казанова наклонился к нему и услышал тяжелое прерывистое дыхание, говорившее о том, что дело — дрянь. Тогда Казанова разбудил его задремавших друзей и объявил, что их друг непременно умрет, если немедленно не приостановить действие злосчастного лекарства. В ту же минуту, не дожидаясь их ответа, он снял с его груди ртутный компресс, тщательно протер теплой водой грудную клетку, и уже через три минуты все услышали, как дыхание стало успокаиваться. Очень скоро больной погрузился в глубокий сон. И тогда, наконец, находившиеся при нем тоже смогли уснуть, обрадованные случившимся на их глазах улучшением состояния своего подопечного.
Пришедший рано утром доктор Ферро несказанно обрадовался, увидев своего пациента в хорошем состоянии. Но когда господин Дандоло сообщил ему о принятых ночью мерах, он пришел в страшный гнев, говоря, что пренебрежение ртутью погубит больного, и поинтересовался, по чьему распоряжению были отменены его рецепты.
И тут вдруг заговорил сам господин Брагадин.
— Доктор, — прошептал он, — тот, кто освободил меня от этих ужасных ртутных компрессов, по-видимому, гораздо более сведущ в медицине, чем вы.
И он дрожащей от слабости рукой указал на Казанову. Трудно сказать, кто выглядел более удивленным в этот момент — доктор, увидевший перед собой совершенно незнакомого молодого человека, которого он, естественно, должен был принять за шарлатана, или сам Казанова, которого только что провозгласили светилом медицины.
Казанова постарался держаться скромно, хотя ему очень хотелось рассмеяться, глядя на доктора Ферро, смотревшего на него со смешанным чувством замешательства и досады. Конечно же, уважаемый доктор считал его наглым самозванцем, дерзнувшим захватить его законное место. Он весь налился кровью от возмущения и заявил больному, что, раз так… он отказывается продолжать лечение. После этого он ушел, предоставив Казанове превратиться в личного медика одного из самых знаменитых людей Венеции.
Как ни странно, Казанову это ничуть не испугало: твердым голосом он сказал больному, что надо только строго придерживаться режима, а там крепкая натура и приближающаяся благодатная пора быстро поставят его на ноги.
По сути, так и произошло. Больному день ото дня становилось все лучше и лучше, а когда один из его родственников спросил, как же он не побоялся довериться в своем лечении какому-то театральному скрипачу, господин Брагадин резко прервал его, заявив, что познания этого скрипача не менее обширны, чем у всех медиков Венеции вместе взятых.
Позднее Казанова вспоминал об этом так:
«Этот сеньор прислушивался ко мне, как к своему оракулу, и его друзья относились ко мне с тем же уважением. Это очень воодушевляло меня, и я с видом заправского знатока рассуждал о физических свойствах, поучал, цитировал никогда не читанных мною авторов».
Таким образом, в апреле 1746 года Казанова случайно встретил сенатора Брагадина, помог ему добраться до дома после внезапного сердечного приступа (а это был именно он, хотя в те времена любая непонятная медикам болезнь называлась апоплексическим ударом) и, попав в его дом, фактически спас его от смерти.
Господин Брагадин имел пристрастие ко всему таинственному и мистическому, и ему показалось, что Казанова обладает удивительно глубокими для своего возраста (ему был всего двадцать один год) знаниями, и, очевидно, дело тут не обошлось без помощи сверхъестественных сил. Он попросил Казанову не таиться и рассказать ему всю правду. Казанова же, поняв, что это его шанс, не стал объяснять, что сенатор ошибается, а заявил, что он действительно связан с таинственными силами и владеет особой числовой таблицей, с помощью которой может узнавать то, что неизвестно никому на свете.
Это произвело на знатного сеньора неизгладимое впечатление, и благодарный Брагадин поселил Казанову в своем роскошном палаццо, назначил ему неплохую ренту и окружил почти отцовской заботой. Почти? Да нет, не почти. Старый холостяк Брагадин нарек Казанову своим сыном и стал относиться к нему, как к сыну. Так жалкий скрипач без всяких надежд на будущее в один миг стал настоящим сеньором.
В самом деле, случайно подвернувшуюся ему возможность Казанова использовал на все сто процентов.
Стефан Цвейг в книге «Три певца своей жизни» пишет: «Судьба любит отважных, бросающих ей вызов, ибо игра — ее стихия. Она дает наглым больше, чем прилежным, грубым охотнее, чем терпеливым, и потому одному, не знающему меры, она уделяет больше, чем целому поколению».
К сожалению, это так и есть. В споре не всегда побеждает истина, а удача улыбается, но не всегда тому, кому надо. Короче говоря, не всякий знак судьбы — восклицательный, а судьбу выбрать несложно, сложно из нее потом выкарабкиваться.
Надо сказать, что наш «любитель бросать вызов» быстро утвердился в новой для себя, но такой перспективной роли специалиста по оккультным наукам, совершенно не отдавая себе отчета в том, что на дворе XVIII век и государственная инквизиция вполне может обвинить его в богохульстве и чернокнижии. Тот же Стефан Цвейг называет Казанову «придворным шутом старого Брагадина, лгуном, негодяем и авантюристом». Но думал ли обладатель подобных эпитетов тогда, что выступает в качестве самого обычного шарлатана? Скорее всего, такая мысль ему даже в голову не приходила.
