Попрощавшись с «Малыгиным», я приехал в Ленинград с Черного моря. «Менделеев» — финский морской буксировщик — уже ждал меня, стоя на якоре у Володарского моста. На этот раз мне повезло. Во-первых, мне удалось увезти с собой с «Малыгина» старшего помощника Рубцова и старшего механика Волосевича — Полковника. На этих двух «китах» строится вся судовая жизнь. Во-вторых, «Менделеев» был надежным, многократно проверенным морским типом буксировщика. Таких для Советского Союза финны построили множество. Плавание на нем легче, чем на хлипких «речниках»… Одно слово — морское судно. Однако имело оно и существенный недостаток: запас топлива всего на десять дней. Значит, по пути надо будет часто принимать бункер, заходить в Пе-век, а там всегда очередь за углем. Да и вообще для Арктики это не запас, а горе. Надо было что-то придумать.

На ходовых испытаниях выявился еще один серьезный дефект. Ко мне пришел Полковник и, вытирая ветошью промасленные руки, сказал:

— Парораспределение ни к черту.

— Так надо сделать. Знаешь ведь, куда идем.

— Займет много времени. На завод надо вставать. Ладно, как-нибудь дойдем.

Меня не очень устраивало это «как-нибудь», но нас торопили, мы отстали от каравана дней на двенадцать, и начальник приказал срочно продвигаться на Диксон, где «Менделеева» будут ждать. Ремонтироваться на заводе мы не имели времени.

— В общем, не волнуйся. Если Волосевич сказал, что дойдем, — значит, дойдем, — высокомерно проговорил Полковник, глядя на мое кислое лицо. — Все будет в порядке.

— Да я не волнуюсь. А как с бункером?

— Ящик построим позади твоей каюты. Еще тонн тридцать возьмем.

— Этого достаточно? Полковник пожал плечами.

— Можно положить еще несколько тонн к тебе в каюту.

— Оставь свое остроумие при себе, — рассердился я. — Посмотрю, как ты будешь острить, когда у тебя в море не хватит угля.

Полковник лязгнул своей квадратной «волевой» челюстью и, не удостоив меня ответом, встал:

— Могу идти?

Он хорошо знал морской этикет. — Можешь.

Я всегда поражался худобе своего стармеха. Он был так худ и высок, что его тонкие ноги торчали из комбинезона сантиметров на тридцать, а в команде ходила шутка: если на трапе слышится стук, значит, это идет стармех и стучит костями. Несмотря на это, Полковник был жилист, крепок, а «волевая» челюсть придавала ему грозный вид, хотя на самом деле он был добрым человеком.

Старпом Александр Яковлевич Рубцов, имел диплом капитана дальнего плавания, был моим старым приятелем по Балтийскому пароходству, одногодком, опытным и хорошим моряком. Ему я должен был передать «Менделеев» на Дальнем Востоке, где Рубцов собирался остаться работать. Всегда веселый, жизнерадостный, пышущий здоровьем, с каким-то особенным красным цветом лица, за который еще в молодости Саша получил прозвище «Помидор», он сразу завоевал симпатии экипажа и двух других помощников. С ними я встретился впервые, их прислали из отдела кадров «Экспедиции», но я не пожалел об этом знакомстве. Оба оказались отличными парнями.

Второй помощник, Володя Бондарь, с шапкой черных курчавых волос, с усиками, с чуть раскосыми восточными глазами, смуглой кожей, походил на цыгана. В рейсе Володя проявил себя как способный штурман. Он все легко схватывал, но, как мне показалось, относился к морскому делу равнодушно. Правда, он относился равнодушно ко всему. Что-то лежало у него на душе и мешало выйти из этого безразличного состояния.

Зато третий помощник, Игорь Есипович, был полной противоположностью Володе Бондарю. Энтузиаст, мечтающий стать хорошим штурманом, Игорь брался за любую работу и делал ее с удовольствием.

Долго нам в Ленинграде стоять не дали. Погрузили снабжение, скомплектовали кое-как команду, посадили на борт в помощь Полковнику бригаду механиков для ремонта «парораспределения на ходу», и в один из августовских вечеров мы снялись на Архангельск.

Меня беспокоила команда, набранная за несколько часов. Знакомых людей среди нее не оказалось, а узнать, что они из себя представляют, за день-два не было никакой возможности. Больше всех меня интересовал боцман, хозяин палубы, правая рука старпома. В плавании на него ложилось много ответственных обязанностей. Я вызвал боцмана к себе. Познакомиться. Через несколько минут в каюте стоял молодой, чернявый, длинноносый парень в высоких рыбацких сапогах, рукавицах и в желтой промасленной штормовке, покрытой капельками воды.

— Я дальше не пойду, товарищ капитан. Сапоги мокрые. Наслежу вам. Ха-ха-ха! — ни к селу ни к городу расхохотался боцман. Смех у него был оглушительный, басовитый.

— Чего это вы смеетесь? — спросил я.

— У меня такая привычка, товарищ капитан. Вы уж извините.

— Значит, ваша фамилия Агафонов, — начал я обычные вопросы. — Где плавали раньше? На буксирах плавали?

— Два года боцманом на «Таллине». Знаете? Баржи из Германии трофейные таскали.

— Знаю. А вы случайно не пьете? — с опаской спросил я, заметив под глазами у боцмана синие подпухшие круги.

— Пью. Ха-ха-ха! — опять захохотал боцман. — Молоко пью. Мой любимый напиток.

— Я вас серьезно спрашиваю, Агафонов, — строго сказал я. — Ваши шутки сейчас неуместны.

Боцман обиделся:

— А я вам серьезно и отвечаю, товарищ капитан. Никто не верит, видите ли, что человек может пить молоко. Ха-ха-ха!

— Нет, правда? — обрадовался я. — Любите молоко? А к водке как относитесь?

— К водке? Нормально. Употребляю очень редко. Когда можно. А вообще предпочитаю сгущенку и смех…

— И что?

— Смех. Ха-ха-ха! Сгущенки баночки две навернешь, посмеешься вдоволь — и жить на свете становится легче.

— А под глазами у вас такие синяки почему? — не унимался я, не веря своему счастью и желая показать боцману, что я очень проницательный человек.

— Это от почек, товарищ капитан. Вот поэтому водка и не рекомендуется.

— Мы с вами сплаваемся, боцман, — уверенно сказал я. — Наши взгляды на выпивку сходятся. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — загоготал Агафонов. — Вы тоже, оказывается, любитель смеха?

— Большой, когда он звучит к месту. Премию буду выдавать вам сгущенным молоком. Идет?

— Идет.

— Как матросы, на ваш взгляд? Подходящие?

— Пока трудно сказать. Думаю, что подойдут.

Я отпустил этого любителя молока и смеха. Видно, мне опять повезло, если к этим ценнейшим для боцмана качествам у Агафонова обнаружится еще опыт, твердая хватка руководителя палубной команды и уменье ладить с людьми.

«Менделеев» шел знакомым путем. Через Ладожское, Онежское озера и Беломорско-Балтийский канал выбирался в Белое море. На Свири нас немного протащили на понтонах — была велика осадка, а дальше мы снова пошли самостоятельно. Какое удовольствие, я вам должен признаться, идти на буксире без «хвоста», «легкачом», как называют такое плавание речники. Что это значит? Значит, что вы ничего не буксируете, за вами не тащатся какие-то баржи, шаланды и всякая другая несамоходная посуда. Вы можете не смотреть назад каждую минуту, не выяснять, как чувствуют себя ваши подопечные, не думать о том, хватит ли длины буксирного троса, если поднимется шторм. Стой себе на мостике, определяй место судна, гляди вперед, любуйся природой.

Очевидно, такие чувства испытывали и все мои помощники. Им было так хорошо и привольно, что, кончив свою вахту, они еще долго толкались на мостике, отвлекая рулевого разговорами от его прямого дела. Их общую тайную мысль высказал мне как-то старпом, когда мы уже миновали последний шлюз канала и плыли в Белом море.

— Замечательно прошли, правда? Неужели так всю дорогу и пойдем балластом? И ход у нас хороший… Как вы думаете?

— Наверное, так и пойдем, — ответил я. — Ведь нам торопиться надо. Караван долго ждать не будет.

В глубине души я тоже надеялся, что мы весь путь пройдем «балластом». Если подвяжут «хвост», наша скорость уменьшится и мы никогда не догоним караван. Но в Архангельске меня разочаровали.