Однажды я шел по Невскому и вдруг вижу: на углу канала Грибоедова, против Дома книги, стоит последняя буква литературного содружества КЭБ — Витька Богданов. Я очень обрадовался. Выглядел он ослепительно — в лихо заломленной фуражке, синем буртоновском макинтоше и каких-то умопомрачительных ботинках, сверкавших как два маленьких солнца. Я бросился к нему. Мы не виделись несколько лет. Как-то не приходилось. Наши пароходы попадали в Ленинград в разное время. Кажется, и он был рад встрече. Я пригласил Витьку пойти выпить по кружке пива. Разве мог я пропустить такой случай похвастать своим последним рейсом? Мы заняли столик в «образцовой пивной», и я принялся рассказывать. Витька слушал с завистью. Когда я наконец закончил, он хлопнул меня по плечу.
— Слушай, ведь это интересно! Особенно, как вы плыли на «Джорджике». Писать надо, писать!
Как это не пришло мне раньше в голову? Конечно, надо писать, и писать немедленно! Во мне проснулся старый «кэбовский» журналист.
— А ты что делаешь, Витюля, в настоящее время? — спросил я.
— В отпуске.
— Давай напишем вместе, а?
Он пожал плечами:
— Я-то ведь с тобой там не был. Как же писать?
— Ничего, я тебе все подробно расскажу, разделим тему на две части и будем писать, как писали «Вторую Карскую». Напишешь, а я, если что-нибудь будет неточно, поправлю. Идет?
— Давай! — и глаза у него загорелись. Видно, «писательский микроб», привитый Ефимом Береговым, жил в нем все это время.
Желание приступить сразу к работе было так велико, что мы, бросив свое пиво недопитым, купили бумагу и отправились ко мне. Решили написать рассказ. Долго спорили о том, что выбрать. Материала было много. Про Америку, про Гавайи или про океан? Остановились все же на путешествии через Атлантику. На одном эпизоде. Дело заключалось в следующем. На «Джорджике» советских моряков обидели. Когда в судовой типографии печатали памятные списки пассажиров, пассажирский помощник, антисоветски настроенный, демонстративно не внес в списки наши фамилии. Мы были возмущены и пожаловались старпому, заявив, что на лайнерах этой компании никогда впредь ездить не будем. Можно было думать, что мы путешествуем на их судах каждую неделю! Старпом извинялся от имени компании, заставил извиниться перед нами виновника, но изменить что-либо в списках было уже невозможно. Мы обиделись. И вот пассажирский помощник затеял традиционный концерт силами пассажиров. Он знал, что у нас есть прекрасный оркестр народных инструментов, певцы, танцоры, и очень надеялся, что мы примем участие в его концерте. Выступление моряков должно было быть гвоздем программы. Он обратился к нам. Мы отказались. Но все-таки концерт был объявлен. Тогда мы устроили свой концерт на передней палубе, для команды. Все пассажиры первого, второго и третьего классов устремились на наш концерт, и судовой концерт был сорван. Наша самодеятельность пользовалась огромным успехом. Было непринужденно и очень весело. Самые чванливые пассажирки первого класса с удовольствием отплясывали с нашими матросами и кочегарами. Незадачливый помощник скрежетал зубами от злости. На его концерте присутствовало лишь несколько малоподвижных стариков и старух.
Вот про это мы и решили написать с Витькой. Я подробно рассказал ему про концерт, и мы по опыту «Второй Карской» разделили «сферы влияния». Целую неделю мы упорно трудились. Читали друг другу написанное, вычеркивали, сокращали, браковали, переписывали заново. В конце концов рассказ был готов. Витька с выражением прочел его мне.
— По-моему, здорово, — сказал он, откладывая в сторону рукопись. — Не хуже, чем у Новикова-Прибоя. Как тебе кажется? Во всяком случае, если сравнить те рассказы, которые печатают журналы, то наш даже лучше. Читал я тут недавно в «Резце» рассказик «Печка»… Ну, я тебе должен сказать, галиматья какая-то. Как только печатают!
— Да… Рассказ наш, конечно, хороший, — согласился я с Витькой. — Главное — необычная тема, новизна сюжета. Про море мало кто пишет…
Мы морально поддерживали друг друга. Она была необходима нам, эта поддержка, потому что и я, и Витька в душе не очень верили, что наш рассказ будет принят. Назвали его «Концерт».
— Я думаю, переделывать больше не будем. Можно отдавать на машинку? — спросил Витька. — Давай составим план, куда нам идти.
Мы наметили редакции журналов, куда должны были направиться: «Резец», «Смена», «Молодая гвардия», и последним в списке стоял журнал «Вокруг света». Получив от машинистки перепечатанный «Концерт», мы отправились по тернистому пути литераторов. Понесли первый рассказ.
В «Резце» какой-то тип в очках насмешливо посмотрел на нас, на блестящие козырьки, синие макинтоши и сказал:
— Рассказов не надо. У нас полный портфель рассказов. Теперь все пишут рассказы, и большею частью плохо.
— Почему плохо? — обиделись мы. — Вы почитайте, тогда будете говорить… Это про моряков.
— Все пишут про шахтеров, булочников, железнодорожников, моряков. Не надо. Журнал перегружен материалом. У вас все?
— Все. Жалеть будете. Продолжайте печатать «Печки» и подобную чушь, — сказал я, сжигая корабли. — Пошли, Витя.
Нам нечего было терять. Мы знали, что в «Резец» больше не придем. Очкастый с открытым ртом, вероятно пораженный нахальством авторов, уставился нам вслед.
В «Молодой гвардии» и «Смене» нас тоже постигла неудача. Там, пригласив сесть, нам вежливо и долго объясняли, что писать рассказы совсем не просто и лучше всего было бы, если бы мы годика два позанимались в каком-нибудь литературном объединении. «Концерт» мы, конечно, можем оставить, но прочитать и дать ответ быстро не обещают, вообще очень приятно, что моряки прямо с производства взялись за перо, но…
Когда мы покинули последнюю редакцию и вышли на улицу, я увидел, что Витька как-то сник.
— Может быть, на сегодня хватит? «Вокруг света» оставим на завтра?
— Витюля! Будь мужчиной. Вспомни Джека Лондона. Из скольких редакций его выгоняли, сколько неудач он претерпел, зато потом… Какая слава! Не сдаваться! Иначе я вынужден буду отдать тебя в литобъединение, как советовала эта подстриженная дева из «Молодой гвардии».
— Ну ладно. Двинули дальше.
В редакции «Вокруг света» происходило что-то непонятное. По комнатам метались сотрудники с перевязанными бечевой папками, рабочие оборачивали мебель мешковиной, выносили шкафы, за некоторыми столами еще работали редакторы, звонили телефоны… Мы подошли к одному столу и сказали, что принесли рассказ для журнала.
— Опоздали, морячки, опоздали, — засмеялся редактор, запуская обе пятерни в густую шевелюру. — Журнал закрывается. Вот так. Опоздали.
Мне почему-то показалось, что он рад тому, что мы опоздали. А может быть, это была излишняя подозрительность, возникшая после посещения других редакций. Не успели мы еще уйти, как из двери напротив выскочил небольшой коренастый человек. Увидя нас. он замер на пороге и, расплывшись в улыбке, закричал:
— Моряки! Зачем пришли? Материал принесли? Эх, черт возьми, неудачное время. Закрываемся, понимаете. Давай заходи. Садитесь. Я сам из моряков, служил когда-то на Балтийском флоте.
Мы ее ждали такого радушного приема. На душе как-то сразу полегчало, захотелось рассказать этому человеку о всех наших перипетиях. В маленьком кабинетике мы уселись на диван.
— Ну, так с чем пришли, что принесли? — спросил нас человек, усаживаясь за стол.
— Простите, а вы кем тут работаете? — поинтересовался Витька.
— Я главный редактор Селифонов.
Мы начали рассказывать ему о «Концерте», и потом как-то незаметно разговор перешел на плавание, пароходство, флот. Селифонов заразительно смеялся, когда я вспомнил про «Вторую Карскую» и содружество КЭБ.
— Все это интересно, ребята, — сказал Селифонов, становясь серьезным, — но вот беда: я даже не могу прочитать ваш рассказ. Оставлять его нам не имеет смысла, но кто-то должен вами заинтересоваться… Погодите, погодите!
Главный редактор сорвал с телефонного аппарата трубку, назвал номер.
