4. Взятие Иерихона — есть еще одна странная сцена, описанная у Луки (19:11–28). Если ее перечесть внимательно, нельзя не испытать некоторого недоумения. На каких врагов намекает Иисус? Кого следовало перебить в присутствии загадочного человека царского рода? Следует ли толковать это так, что обиняками Иисус дает точную инструкцию своим приверженцам, которые поймут его с полуслова? Это происходило перед самым приходом в Иерусалим и нападением на третий притвор, где находились менялы и торговцы жертвами.
Подобный приказ означал бы присутствие загадочных пленников, находившихся в руках этих партизан уже после выхода из Иерихона. И в таком случае этот четвертый параграф нашего обвинительного акта имеет отношение к реальным убийствам и поспешным расправам, характерным для всех движений такого рода.
Эту гипотезу подтверждают некоторые бесспорные факты. В самом деле, незадолго до четвертой Пасхи, когда в Иерусалим, как обычно, начали стекаться паломники, по сообщению Иоанна (2:14), произошло второе известное нападение на менял, торговцев и паломников.
Это было за несколько дней до ареста Иисуса когортой ветеранов под командованием трибуна (Иоан., 18:3 и 12). К этому отряду, уже состоящему из шестисот отборных солдат, присоединились представители храмовой стражи, чем синедрион демонстрировал лояльность по отношению к Риму. И когда этот арест произойдет, мы узнаем, совершенно случайно, что некий Иисус Варавва, знаменитый разбойник, «был в узах» «со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (Лук., 23:19; Марк, 15:7).
Вполне очевидно, что у Пилата не было привычки затягивать дела, это было не в его духе. Быстрота процесса Иисуса, короткий интервал между приговором и казнью это показывают более чем достаточно. Тогда столь же очевидно, что мятеж и убийство, в которых обвинили Иисуса Варавву вместе с другими сообщниками, — события совсем недавние и что смертный приговор последнему тоже был вынесен только что, равно как и двум другим разбойникам, которые будут казнены вместе с Иисусом.
С другой стороны, за эти несколько дней до «пасхального исхода» (Исх., 12) был всего один случай беспорядков — в Храме, когда Иисус и его люди напали на паломников, менял и торговцев. Ведь Рим мог быть захвачен врасплох мятежом такого рода один раз, но не дважды…
Таким образом, именно в ходе мятежа под руководством Иисуса были арестованы Варавва и другие мятежники и произошло убийство, в котором обвинили Варавву. Но речь идет только о нем, а ведь в тюрьме с ним были и другие мятежники, и немало. Значит, во время этого возмущения могли появиться и другие жертвы, убитые или раненые. Поэтому как предводитель, ответственный за это нападение в священных пределах Иерусалимского храма, Иисус нес ответственность за всю кровь, которую пролил его отряд. Ведь он не попытался ни помешать этому вооруженному нападению заранее, ни сдержать его участников. Он к нему подстрекал, руководил отрядом задолго до Иерихона и сам подал сигнал, ударив витыми бичами людей, находившихся там. После этого путь Иисуса был отмечен трупом или трупами, оставшимися на плитах Храма. И для Пилата, представлявшего римский порядок, это явно был «разбой», так что римский закон следовало применить со всей суровостью. Тем более что Пилату, вероятно, сообщили о поведении Иисуса перед сосудами для пожертвований в Храме: «И сел Иисус против сокровищницы, и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу» (Марк, 12:41), в некоторых рукописях написано: «Многие богатые клали много». Этот вариант используется в «Святой Библии» Леметра де Саси, католической версии, проверенной аббатом Жаке, и протестантские версии Сегона и Остервальда переводят так же. Таким образом, в этом эпизоде Иисус обращал внимание на количество денег, а не на форму их передачи. Далее, если сосуды оказывались слишком наполненными, Искариот и его соратники вполне находили способ их облегчить.
5. Занятия чародейством — так называемые «Законы Двенадцати таблиц» в некоторых статьях предусматривал смертную казнь любому, кто при посредстве колдовства, чар или заклинаний наводил порчу на людей, животных или урожай. (В связи с последним из этих пунктов см. эпизод с бесплодной смоковницей: Матф., 21:19; Марк, 11:13.)
А ведь случаям, когда Иисус проклинал города или иудейские религиозные общины, нет числа. Слова «горе вам» то и дело вырывались из его уст. Еще хуже, что он обучал этому способу порчи своих помощников, например, ритуалу с сандалиями, когда оскверненная пыль с подошв, отрясаемая напротив дома или города, используется для его проклятия (Матф., 10:14–15). И достаточно взять копию Апокалипсиса, в прологе которого объявлено, что его автор — Иисус (Отк., 1:1), так одних только стихов 1–6 главы 11 вполне хватит, чтобы применить смертную казнь, предусмотренную «Законами Двенадцати таблиц».
Еще намного хуже, что во времена, когда весь античный мир практиковал далеко идущую терпимость по отношению ко всем культам и осуждался только атеизм (это было единственное обвинение, предъявленное Сократу), Иисус призывал на головы всех, кто не разделяет его мнения, адские силы. Перечтите Матфея (25:31–41) и особенно Апокалипсис, его главу 18, где содержится если не открытый призыв к поджогу Рима, то по меньшей мере очень ловкое «предсказание» его пожара, и наглядно увидите всю кротость и мягкость вождя зелотов.
И перед лицом этих угроз, имеющих оккультный оттенок, Пилат не мог бы забыть «Законы Двенадцати таблиц».
Но все эти параграфы достаточно полного обвинительного акта имеют, конечно, второстепенный характер по сравнению с главным обвинением — в притязании на царский титул. Ведь когда Иисус говорит о себе «царский сын» (Матф., 17:24–26), он по смыслу притязает на наследство отца.
А в отношении приговоренных к смерти на кресте существовал обычай: указывать основание, на котором их подвергли этой казни, прибивая к кресту дощечку с названием их преступления.
И для Иисуса Пилат, похоже, велел очень точно записать на латыни, греческом и иврите, в чем состояло главное обоснование его распятия: «Иисус Назорей, Царь Иудейский», возможно, добавив намек на разбой, объяснявший, почему он распят вверх головой.
Иудеям, желавшим из дипломатичности и осторожности исправить эту надпись и внести в нее уточнение: «Пиши… что Он говорил: „Я Царь Иудейский“» (Иоан., 19:21), Пилат грубо ответил: «Что я написал, то написал».
Это показывает, что для Пилата было ясно: иудеи вполне рассматривали Иисуса как своего законного царя, пусть тайного и потенциального, причем в течение всей его деятельности, так что им слишком поздно это отрицать.
Таким образом, как очень справедливо замечает в своей книжечке «Бог и кесарь» д-р Кульман, протестантский историк и экзегет, чьи мнения неоспоримы, к казни на кресте Иисус был приговорен как вождь зелотов, и этого обвинения было более чем достаточно, с учетом его тяжести, чтобы заменить все остальные.
И также очень вероятно, что оба «разбойника», казненных вместе с ним, по сторонам от него, тоже были зелотами, членами его отряда, то есть в глазах римлян людьми, занимавшимися разбоем. Может быть даже, они тоже были захвачены в Гефсиманском саду, может быть, они принадлежали к тем, кто выхватил меч и «ударил мечом» (Лук., 22:49). Ведь иначе почему бы они упрекали его в бессилии освободить чудом себя и их тоже. Также в высшей степени вероятно, что в своем отчаянном положении они вспомнили его прежние утверждения о конечной победе, которая будет достигнута в последний момент благодаря вмешательству сверхъестественных сил. Потому что только у Луки один из них вступается за Иисуса (23:41); у Матфея и Марка оба поносят его за бессилие. Впрочем, у Луки тут же возникает еще одно противоречие, когда Иисус обещает доброму разбойнику, что тот будет ныне же, то есть в тот же день, с ним в раю. А как же в таком случае со знаменитым спуском в ад на три дня?
