– Оставь нас.

Я направился в свою каютку, но сон не приходил. «Дракон» вел себя все хуже, меня болтало. Слышалось звяканье цепей пирата из «Пещеры», фразы Баттерфилда с большими промежутками между ними, смех капитана и возгласы:

– Точно, мистер Эбби! Я того же мнения!

Наконец я не выдержал, оделся и поднялся на палубу.

Горн и Дашер вдвоем управлялись со штурвалом. Они напоминали пару колесничих, боровшихся со строптивой упряжкой. Хлопал на ветру длинный плащ Дашера.

Палуба превратилась в холм, по склонам которого пришлось карабкаться вверх и вниз, чтобы добраться до рулевых. Посмотрев на компас, я увидел, что шхуна направляется на юго-восток.

– Плевать на курс,- пояснил Дашер. – Не пойти бы ко дну.

– Все нормально,- успокаивал Горн.- Это всего лишь шквал, скоро ветер стихнет.

– А это всего лишь пруд, который надо пересечь,- язвил Дашер.- Будь я проклят, лучше сидеть в сумасшедшем доме, чем геройствовать здесь,

– И не видеть моря? – спросил его Горн. – Судно, ветер, вызов непогоды. Все это прошло бы мимо тебя, друг.

– Мне бы этого сильно не хватало, – иронизировал Дашер.- Но я и тут, похоже, в компании идиотов.

Нос «Дракона» глубоко зарылся, я посмотрел на натянутые паруса.

– Надо бы зарифить.

– Но как? – гадал Горн, – Мадж внизу, тут нас двое, этот сухопутный тип не в счет.

– Это кто сухопутный тип, я? – Но Дашер рассмеялся, не обидевшись. Он никогда не расставался с одеждой, которую носил на берегу. На нем, как всегда, были сапоги и широченный плащ, и мехи по-прежнему были прочно привязаны к его груди.

– Может быть, Грейс, – предположил я нерешительно.

– Ни в коем случае,- запротестовал Горн.- Даже не думайте об этом, мистер Спенсер. Он хуже колдуна. Если он освободится от цепей, рели только его нога ступит на палубу, он найдет способ нас угробить.

– Если он еще не захлебнулся в своей конуре, – заметил Дашер.

Волны перекатывались через палубу. Вода обрушивалась на кабестан, клокотала в клюзах. В тот день я еще ни разу не подходил к дверям «Пещеры».

– Будем держать по ветру, – предложил Горн. – К рассвету ветер стихнет.

Я кивнул:

– Ладно.

Если Горн спокоен, значит, повода для волнения нет. Я спустился на камбуз и положил в ведерко хлеб, сыр и немного вяленого мяса. Добавил бутылку воды, снял с крюка фонарь и прошел к «Пещере».

Громко постучав, л крикнул:

– Капитан Грейс! Отойдите от двери!

Брякнули цепи. Я поставил ведро и отодвинул засов. Дверь, скрипя, открылась.

Этого момента я боялся больше всего. Каждый раз, открывая дверь, я ожидал, что освободившийся от цепей Грейс бросился на меня. Каждый раз я напрягался, чтобы успеть снова захлопнуть дверь.

Я вытянул вперед фонарь и просунул его в дверь. «Пещера» воняла потом и испражнениями. В ней отдавались шум волн и скрип корпуса. Гнуснее темницы я нё мог себе представить. И качка ощущалась здесь сильнее всего. Бартоломью Грейс сидел спиной к обшивке. Лицо казалось призрачно-белым. Уже неделю он не видел солнца.

Меня всегда ужасало его лицо: разошедшиеся глаза, дыра вместо носа, сожженные губы. Но тут я сквозь ненависть и страх ощутил какую-то жалость.

– Я принес вам еду.

Он едва взглянул на ведерко.

– Мы свернули на юг, – сказал он.

Меня удивила его осведомленность.

– И парусов слишком много, значит, народу не хватает.

Казалось, он ждет ответа, но я не собирался поддерживать беседу. Я подтолкнул к нему ведерко.

Грейс вытянул свою клешню и схватил ведро. Я отошел к двери,

– Лихорадка? – гадал он. – У вас тоже?

Я покачал головой. Его ужасный взгляд задержался на мне, прежде чем обратиться к ведру. Он взял бутылку и сразу выпил половину. Потом принялся за еду, и оторвал зубами солидный кусок хлеба.

– У капитана лихорадка?

– Ведро верните, – потребовал я.

Он слабо пихнул ведро. Чтобы его забрать, надо было войти.

– Я слышал, как он толкует сам с собой. Свихнулся, бедняга. – Он видел, что я не отвечу. – Кто ведет судно? – Он схватил сыр и начал грызть с краю. – Конечно, не вы.

«Дракон» резко нырнул. Пустое ведро подпрыгнуло, за спиной Грейса заскрипел форштевень. Пират отвернулся, я вытянулся и схватил ведро. В глазах Грейса появилась злость.

– Вы несетесь, сами не зная куда. Сейчас вас гонит один ветер, потом погонит другой, а вы ни на что не отважитесь и будете игрушкой ветров. Потом вас настигнет шторм или ошибется рулевой – и вы лишитесь мачт или потопите шхуну.

– Постараемся не утопить.

– Снимите с меня эти железки. Освободи меня, парень, и ты станешь богатым человеком. Джентльмен удачи – это звучит гордо. – Он сопроводил эти слова подтверждающим жестом,

– Пират – это звучит гнусно, – возразил я.

Это слово его распалило.

– Черт тебя дери! – заорал он.- Щенок. Вы погубите судно, а когда будет уже поздно, вспомните обо мне. Все равно приползете просить о помощи.

– Всего доброго, капитан Грейс, – сказал я, отступая.

Он рванулся в оковах. Цепи натянулись так сильно, что мне показалось, он вырвет крепления из палубы. Я отпрянул со своими ведром и фонарем.

– Спасайся! – захохотал он, звеня цепями. Я запер дверь. Но из-за нее слышался голос Бартоломью Грейса:

– Я не вечно просижу взаперти, мой мальчик. И месть моя будет ужасной.

Перед зарею призрак нашего пушкаря покинул судно. Дух бедного Эбби, если он и посетил капитана, исчез, к тому моменту, когда мы взяли, наконец, верный курс.

Шквал миновал. Мы продолжали путь к Англии по морю, похожему на поле, покрытое валунами, такие круглые и беспорядочно разбросанные по поверхности волны вздымались вокруг «Дракона».

Горн вытряхнул из койки Маджа. Этого оказалось недостаточно, чтобы разбудить толстяка. Горн вытолкнул его по трапу на палубу и уже наверху пихнул к мостику.

Мадж запрыгал, как жаба, потом, все еще зевая, схватился за штурвал.

Мы оставили судно на его попечение и отправились спать. Но я заглянул к капитану, который лежал на спине в постели, но не спал.

– А, Джон, – обрадовался он. – Входи.

– У вас никого нет? огляделся я;

Он нахмурился:

– Что ты несешь? Кто у меня может быть?

«Слава богу, – подумал я, – капитан пришел в себя». О происшествиях минувшей ночи он ничего не помнил, полагая, что проспал до утра. Не стоило рассказывать ему о визите призрака Эбби.

– Ох, как я устал,- сказал капитан.- И все тело ломит. Но от завтрака, пожалуй, не откажусь.

Я глянул в световой люк:

– Мадж у штурвала.

– Черт. – Он вздохнул. – Ладно, подожду.

Добравшись до каюты, я мгновенно заснул, убаюканный качкой. Спал я и в полдень, когда капитан взял свой секстант и поправил курс. Проснулся я ближе к вечеру. Горн снова стоял у штурвала, негромко напевая свою песню. Он кивком показал на световой люк. Там сидел за столом капитан и наворачивал сыр и намазанные толстым слоем джема куски хлеба. С ним сидел Дашер и интенсивно жевал, как будто не ел целую вечность. Я им позавидовал.

– Капитану лучше,- сказал я.

– Пока что лучше, поправил меня Горн. Ответ меня озадачил.

– Так может протекать лихорадка. Через денек-другой капитан снова сляжет.

И действительно, те, кто сошел на берег на Луис-Пенья, выздоровели только для того, чтобы снова слечь. Вот и Мадж пополз к своей висячей койке.

Дашер подозревал, что Мадж симулирует.

– Хитрый бес,- возмущался он, тряся головой. – Я тоже так могу.

Но Дашер не отлынивал, от работы. Он то стоял у штурвала, то управлялся с парусами, всегда в своем развевающемся плаще и потешных винных бурдюках. Ему все казалось, что мы ползем еле-еле. Он часто узнавал пройденный путь и сравнивал его с чем-то известным.

– Сто пятьдесят миль, – ухмылялся он. – Ну, все-таки от Рамсгейта до Портсмута протопали. А то и больше. – И тут же: – Подумать только, я ни разу не был в Портсмуте.