Вряд ли авторы этих статей прибегают к столь сомнительным определениям нарочно, желая разоблачить этих многообещающих писателей и дать читателям понять, что произведения их так же скверны, как все, связанное с чертями. Признаться, когда я впервые столкнулся с этим выражением, адресованным одному известному писателю, я подумал о том, в какую ярость он должен был прийти. И каково же было мое изумление, когда я узнал, что столь безобразный эпитет вовсе не показался оскорбительным самому писателю, более того, мне сказали даже, что именно писатель и подсказал его автору статьи. Так что остается только развести руками, сетуя на собственную непонятливость. Тем не менее мне и сейчас трудно себе представить, что черти — эти нелепые красномордые существа в фундоси из тигровых шкур, размахивающие чем-то вроде тяжелых железных дубинок, могут каким-то образом быть причастны к литературе и чуть ли не служить образцом для подражания. Потому-то я и предлагаю критикам (которым мои взгляды могут, конечно, показаться глупыми и старомодными) избегать в своих статьях выражений типа «чертовски талантлив», «дьявольски умен». Не отрицаю, однако, что в этом сказывается определенная узость моих взглядов, тем более что и черти, как я уже говорил, бывают разные. Конечно, я мог бы, заглянув в Большой энциклопедический словарь, изобразить из себя этакого мудреца-эрудита и (приводя в восторг фанатичек самого разного возраста) многозначительно и велеречиво поведать вам массу сведений о чертях и прочей нечисти, но, к моему величайшему сожалению, в настоящий момент я сижу скорчившись в тесном бомбоубежище, а на коленях у меня — детская книжка с картинками, на которую мне и приходится ссылаться.

Итак, в роще, на просторной поляне, сидели кружком — люди ли, звери ли — десять чудных красных тварей, облаченных в фундоси из тигровых шкур, и пир под луной был в самом разгаре.

Наш старик обомлел было от страха, но ведь пьяницы только в трезвом виде ни к чему не пригодны, а стоит им выпить, тут уж только держись — храбрости занимать не приходится. А старик был как раз под хмельком, и потому все ему было нипочем, даже старухи своей и сына теперь не побоялся бы, случись они рядом. Да и чего их, собственно, бояться? Старик повел себя вполне достойно — к поляне он не приближался, но и от ужаса не цепенел. Как выполз из своей пещеры, так и остался стоять на четвереньках и с удовольствием разглядывал невероятное пиршество.

— Эх и хорошо, видно, им пьется, — пробормотал он, чувствуя, как со дна его души поднимается и разливается по телу приятное тепло. Ведь пьяницам иногда довольно посмотреть, как пьют другие, — они уже и пьянеют. Пьяницы — народ бескорыстный и великодушный, всегда они готовы выпить за счастье и здоровье своих ближних. Одному выпить, конечно, неплохо, ну, а если и ближний составит компанию, — тут уж радости нет конца. И старик наш все это ох как хорошо понимал! Он, конечно, догадывался, что эти красные гигантские твари принадлежат к страшному племени, именуемому чертями, да и кто бы усомнился в этом — стоило взглянуть хотя бы на фундоси из тигровых шкур. Но дело в том, что в настоящий момент черти эти были пьяны, а посему настроены мирно. Старик тоже был пьян.

В подобной ситуации естественно возникает чувство родственной близости. По-прежнему стоя на четвереньках, старик разглядывал участников удивительного пиршества. И показалось ему, что эти твари, хоть и черти, но не так отвратительны и кровожадны, как вампиры, скажем, или вурдалаки. Их физиономии, несмотря на красный цвет, выглядели вполне беззлобными, даже простодушными. И вы увидите, что в конце концов именно такими они и оказались. Эти черти, как выяснилось, отличались на редкость мирным нравом, к тому же они были не просто черти, а черти-отшельники с горы Мэч. И, уж конечно, они не имели ничего общего с чертями из Ада. Хотя бы потому, что у них не было оглушительно грохочущих железных дубинок. А что может быть лучшим свидетельством отсутствия злых умыслов? С другой стороны, называясь отшельниками, они ничуть не походили на мудрецов, которые скрываются обычно в диких бамбуковых зарослях, изнывая под непосильным бременем бесполезных знаний. Дело в том, что черти-отшельники с горы Мэч были безнадежно глупы.

Иероглиф «отшельник» состоит из элементов «гора» и «человек», поэтому отшельником принято считать всякого, кто, отбросив заботы суетной жизни, удаляется в горную глушь и живет там в уединении. Если исходить из этого определения, то наши знакомцы с горы Мэч при всей своей непроходимой тупости заслуживают почтенного звания отшельников. Во всяком случае, именно это звание (или еще — скитники) кажется мне наиболее подходящим для этих красномордых гигантских тварей, веселящихся под луной. Я уже говорил, что они были изрядно глупы, и вы тотчас согласились бы со мной, если бы хоть на миг увидели их дикий кутеж: они вопили, хохотали, хлопая себя по ляжкам, подпрыгивали на месте, выкидывая нелепейшие коленца, ходили колесом с одного края поляны до другого — им казалось, что они пляшут. Да, достаточно было одного беглого взгляда, чтобы в полной мере оценить степень их умственного развития и убедиться в отсутствии каких-либо дарований. Мне думается, что уже одно это подтверждает основательность моего заявления о нелепости сочетаний типа «чертовски талантлив» и «дьявольски умен». В самом деле, вряд ли эти тупые неповоротливые существа могут стать для кого-то образцом. Старичок же наш стоял и только диву давался — так дики были их пляски. Потом тихонько усмехнулся и проворчал:

— Да, плясать-то они не умеют. Эх, была не была, покажу я им!

СТАРИК, ЛЮБИВШИЙ ПОПЛЯСАТЬ, ВЫСКОЧИЛ В КРУГ И ПОШЕЛ ПЛЯСАТЬ. ПЛЯСАЛ, А ШИШКА ЕГО ТРЯСЛАСЬ, И ВЫГЛЯДЕЛО ВСЕ ЭТО ЗАБАВНО И УДИВИТЕЛЬНО.

Хмель из головы у старика еще не выветрился, и море ему было по колено. Да и черти-пьяницы родными казались. И он бесстрашно выскочил в самую середину круга, и как пошел плясать! Плясал же он знаменитый в Ава танец хвастуна-старика, громко распевая местную песню:

Ну и веселились же черти, на него глядя, хохотали до упаду, скрипя при этом, словно несмазанные телеги, — такие уж у них голоса грубые, ничего не поделаешь. А старичок наш совсем разошелся и на тот же мотив еще громче запел:

А сам пляшет все веселее и веселее.

ЧЕРТИ БЫЛИ ОЧЕНЬ ДОВОЛЬНЫ И СКАЗАЛИ СТАРИКУ: «НЕПРЕМЕННО ПРИХОДИ ЗАВТРА И СТАНЦУЙ НАМ ЕЩЕ. А ЧТОБЫ ТЫ ВЫПОЛНИЛ ОБЕЩАНИЕ, МЫ ВОЗЬМЕМ У ТЕБЯ САМОЕ ЦЕННОЕ И ОСТАВИМ КАК ЗАЛОГ…»

И черти стали тихонько совещаться, какой взять залог, и тут приметили вдруг шишку — а она блестела, словно и впрямь необычайно дорогая вещь, — и по глупости своей решили, что если заберут они шишку, то старик наверняка придет снова, и, недолго думая, шишку оторвали. Сделали же они это очень аккуратно и без лишней суеты, ибо при всем своем невежестве уже давно жили в горах и кой-какие приемы отшельнической магии с грехом пополам усвоили. Старик, конечно, испугался:

— Как же я теперь? Без внучка-то своего?

А черти торжествующе завопили.

УТРОМ СТАРИК УЖЕ БЕЗ ШИШКИ ПО СВЕРКАЮЩЕЙ ОТ РОСЫ ТРОПЕ, УНЫЛО ПОГЛАЖИВАЯ СЕБЯ ПО ЩЕКЕ, СПУСТИЛСЯ К ПОДНОЖЬЮ ГОРЫ…

Шишка ведь была для одинокого старика единственным собеседником, поэтому теперь он немного скучал по ней. Но зато щеке стало непривычно легко, и очень приятно было ощущать ласковое дуновение утреннего ветерка. В конце концов с чем был, с тем и остался, одно стоит другого, по крайней мере, когда еще удастся так повеселиться и поплясать? Так размышляя, старик шел вниз по горной тропе и вдруг нос к носу столкнулся со своим праведным сыном, который направлялся в поле.