Я по-прежнему чувствую себя погано, хотя и не настолько, чтобы опять ложиться в больницу. Но Дэвлин ужасно спешит все организовать и вернуть свое шоу в эфир.

— Пора возвращаться к работе, да, Мартин? — повторяет он постоянно.

Пока я валяюсь на мягком старомодном диване Дэвлина, завернутый в одеяло, с шоколадными печеньями и кружкой чаю, Дэвлин носится по дому. Он без отдыха разговаривает по своему маленькому телефону, который беспрерывно звонит, издавая ужасные треньканья, каждый раз заставляющие меня вздрагивать. Он «решает вопросы», хвастаясь и пудря мозги по поводу ММ, заключая сделки со всякими козлами с телевидения. Он воплощает в жизнь свой грандиозный план.

— Мы добьемся твоего участия в программе Барбары Джеймс, в прайм-тайм. На главных каналах, а не на этом мелком кабельном ТВ, как раньше, — хвастает он между телефонными разговорами. Он ходит по комнате взад-вперед, мелькая перед экраном телевизора и мешая мне смотреть передачи. — В эти выходные ты получишь самый большой, самый жирный контракт во всей гребаной истории телевидения, и ты, мой удивительный друг, станешь настоящей телезвездой.

Я, конечно, молчу. Я просто не мешаю ходу событий. Мне лишь остается ждать, когда та пуля убьет Дэвлина.

— В следующем году, — говорит Дэвлин, тыкая в меня пальцем и тараща глаза, как душевнобольной, — ты будешь уже в Вегасе, будешь проводить по шоу в день и за каждое получать по миллиону. Ты станешь настоящей суперзвездой. Ты… Ты. Изменишь. Весь. Этот. Гребаный. Мир, — говорит он, и в его голосе звучит удивление, будто до него только что доходит смысл этих слов.

Потом опять звонит телефон, он прижимает его к уху и снова начинает что-то типа: «Питер! Питер! Ты что, с ума сошел? Да за десять штук я не смогу даже арендовать горшок, куда мочиться. Это должно быть сорок штук. Мне, блин, нужно сорок штук!» и тому подобное. На самом деле этот Дэвлин Уильямс очень даже деловой мужик. Как жаль, что эта пуля оборвет его жизнь в самом, можно сказать, расцвете. Я знаю, что он думает о том, сколько он огребет, сделав ММ звездой в Вегасе. Но так уж он создан. Именно этим он и занимается всю жизнь — зарабатывает деньги. И еще таким способом он пытается забыть, вычеркнуть из памяти своего умершего отца, свою умершую мать и свою умершую сестру. И, кроме всего прочего, именно он заботится и ухаживает за ММ. Ни один козел не побеспокоился о бедном старом ММ, когда тот валялся в больнице. ММ мог просто окочуриться, а всем было на это наплевать. Никто ни разу не навестил бедного ММ в больнице, потому что у ММ нет ни фига друзей, нет даже приятелей, типа этого балбеса, этого гребаного Федора, которого он никогда и не любил по-настоящему, а лишь слонялся с ним по «Звездным сучкам». Никто не любил ММ. В конце концов он распугал всех своих знакомых. Но не Дэвлина Уильямса. Дэвлин не бросил ММ и приносил ему в больницу виноград, как и должен делать настоящий друг. Поэтому для меня этот Дэвлин — нормальный мужик. Даже если я знаю, что у него на уме.

На следующий день я чувствую себя уже лучше, меньше рыгаю и могу передвигать большое старое тело ММ по дому Дэвлина, не особенно налетая на стены и не сильно круша всякие его безделушки и посуду. Целый день я наблюдаю за тем, как Дэвлин Уильямс постепенно набирает обороты и входит чуть ли не в безумное состояние. Его маленький телефон трезвонит без передышки, но все свои разговоры он заканчивает очень быстро — лишь пара слов, а потом он снова нажимает красную кнопку отбоя, уже думая о других делах. Он весь аж трясется от нервной радости, потому что ему удалось добиться моего участия в шоу Барбары Джеймс. Каждый раз, когда он произносит ее имя, оно звучит так, будто вокруг него сияет какой-то золотой нимб. Он, несомненно, считает, что она — суперзвезда, и просто обожает ее. Она очень крутая, и ее шоу транслируют в прямом эфире на все телевизоры в стране. Когда она что-то говорит, все люди слышат это в тот же самый момент. Это называют «живое» шоу, что, как мне кажется, означает «не мертвое». И это очень важно, втолковывает мне Дэвлин, потому что это значит, что если я расскажу ей о чем-нибудь, что я могу Видеть, и это все окажется правдой, тогда все люди в этой стране будут знать, что я именно тот, за кого себя выдаю, и они пойдут за мной куда угодно и отдадут мне все, что у них есть, лишь бы только услышать мои слова. «А даже десять процентов от всего, — говорит Дэвлин, — это уже офигенная куча бабок».

Итак, он опять говорит по своему телефону, на этот раз договариваясь о машине, которая отвезет нас в студию, о времени, когда нам нужно там появиться, о всяких там фруктах и бутербродах для нас и, конечно, о гонораре. А потом он опять рассказывает всем, кто готов его слушать, что они будут просто потрясены выступлением ММ и тем, что ММ всем расскажет.

— Это будет самое потрясающее шоу, которое вы когда-либо видели, — повторяет он снова и снова.

Он обзванивает всех своих приятелей, всех своих полузнаменитых дружков и влиятельных знакомых, которые пишут в газетах и журналах и тому подобное. И всем он говорит, чтобы они не пропустили выступление ММ в шоу Барбары Джеймс. Он звонит Джимми, который является какой-то большой шишкой на канале «Скай»; этому козлу Фрэдди из «Ай-ти-эн»; Джуэлзу из Эй-пи; Маркусу из цветного приложения «Таймс»; Салли из «Гардиан», которая знает Питера из «Обсервера», который знает гребаного Адриана, который пишет для австралийского «Роллинг стоун». Джимми-шишка из «Скай» хочет взять у меня интервью прямо сейчас, но Дэвлин говорит «нет».

Я готов к этому. Я знаю, что мне делать. Теперь уже вроде как и выбора нет. Дэвлин Уильямс не может выбирать и не может ничего изменить. Он не в силах остановить эту пулю: на ней уже есть его имя, и его можно выгравировать на ее блестящей оболочке, даже несмотря на то, что придурок, который будет стрелять, еще этого и не знает.

— Смотри не испорти это дело, Мартин.

Яркие огни освещают лицо Барбары Джеймс, и выглядит она отлично. Она на сцене, вот-вот должна начать беседу со всей этой толпой пятничных идиотов. А они буквально светятся от счастья — они в восторге оттого, что находятся рядом с тем местом, где происходит телевизионное действо, и так близко от знаменитой Барб, что даже чувствуют запах ее духов и видят морщины вокруг ее глаз. Мы с Дэвлином сидим рядом со сценой, глядя наверх, туда, где стоит Барб. Она смотрит в камеру и произносит приветственную речь для всех телезрителей.

Чувствуется, что у Дэвлина от всего этого кружится голова. Он так долго находился в стороне от серьезных дел… Хотя он всегда мечтал быть именно здесь, где большие мальчики и девочки делают свое большое телевидение, а не то дерьмо, которое приходилось делать Дэвлину. Он знает это. И он не хочет, чтобы сегодняшний вечер провалился, поэтому и говорит мне, чтобы я не испортил все дело.

— Добрый вечер и добро пожаловать! — говорит Барб в камеру и зрителям в зале.

— Она всегда так начинает, — шепчет Дэвлин мне на ухо. Я буквально чувствую улыбку счастья в его голосе. — Эта гребаная фраза будет выгравирована на ее надгробии. — Он хихикает. Ему все это доставляет огромное удовольствие. Она круче самого Парки, — говорит он так, будто готов целовать ей пятки.

— Сегодня вечером, — продолжает Барб, улыбаясь в камеру, — среди моих гостей вы увидите исследователя и режиссера документальных телевизионных фильмов Ральфа Джеллингса, который буквально только что вернулся из тяжелой экспедиции на Южный полюс, где он отморозил три пальца на ногах, которые пришлось ампутировать.

На этом месте толпа придурков в зале начинает аплодировать, но только потому, что какой-то мужик из команды телевизионщиков, стоящий позади камер, начинает хлопать в ладоши у себя над головой. Зрители с нетерпением ждут, какую следующую знаменитость представит им Барб. Их немного разочаровал этот самый исследователь с его дурацкими ампутированными пальцами.