Я посмотрел на часы — десять утра. Я встал с кровати и отправился в душ. Но даже распрекрасный «дерма-душ» не смог поднять мне настроение, хотя напор в нем просто обалденный. Но из-за лупящих по телу струй воды у меня лишь усилилась головная боль, и я почувствовал еще больший стыд от того, каким бабуином я оказался прошлым вечером и как провалил свою работу шпиона/защитника.

После душа я вытерся и оделся. Есть не хотелось, но внутри меня все по-прежнему скрипело и страдало, поэтому я открыл аптечку, чтобы посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь, что поднимет мне настроение. Конечно, самый соблазнительный вариант — это старый добрый «борис». Его доза всегда приносит удовлетворение. Но когда ты какое-то время пренебрегаешь другими прелестями из этого разряда, то они вроде как становятся для тебя более привлекательными. Например, «дрездены». Однако в последнее время я стал думать, что «дрездены», может быть, слишком уж эксцентричны, слишком уж пробирают. Они прекрасно подходят, когда в воздухе пахнет насилием и тебе нужно набраться храбрости, — в общем и целом я считал их слишком уж грубыми. Прошлой ночью, когда я принял их поверх «бориса», это было как откровение, и «приход» был просто чудесный. И все-таки нужно постараться прекратить это дело, потому что из-за этого, так сказать, коктейля «дрезденов» с «борисом» у меня начинает съезжать крыша, и я веду себя как последний псих.

В конце концов я остановился на нескольких «стабилизаторах» из моей аптечки. Мне нравится, как они будто ставят между тобой и окружающим миром что-то вроде легкой ширмы, а ты даже этого не замечаешь и вдруг начинаешь чувствовать себя так, будто ничего страшного не произошло и все тихо, спокойно и замечательно. Про них говорят, что они немного слабоваты, потому что именно их дают детям. Когда я был в Детском отделении «Дункан-Смит», мне скармливали чуть ли не тонны этой гадости. Они заставляли меня их жевать, как конфеты, а если и это не срабатывало, то тогда уже в дело вступал гребаный шприц и — «Спокойной ночи, Дженсен». Но у меня были полноценные «стабилизаторы» для взрослых, те самые, в красно-зеленой упаковке, которые можно получить только в настоящей аптеке у врача в белом халате, который задает тебе кучу вопросов о том, как ты себя чувствуешь, и который записывает твой идентификационный номер, прежде чем продать их тебе.

Эти «стабилизаторы» сработали неплохо, но все равно не смогли избавить меня от ноющего ощущения дискомфорта, хотя я и не мог толком вспомнить, что же было не так. Я попробовал смотреть мультики и стал смеяться, а потом вдруг услышал свой собственный смех, эхом раздававшийся по всей квартире, поэтому прекратил смеяться. А в мозгу все плавал этот темный сгусток, вроде как и не залетая в само сознание, но этого было достаточно, чтобы периодически выбивать меня к черту из колеи на три минуты кряду.

После пары часов подобных мучений я уже был на пределе. Я решил, что мне нужна какая-нибудь компания и какое-нибудь развлечение, иначе вот-вот окончательно свалюсь в штопор тоски и хандры. Поэтому я позвонил Федору, и мы договорились встретиться у «Звездных сучек», что рядом с моим домом.

Я оделся, зарядился парой «борисов» («Ах, старый, верный друг!» — подумал я про себя) и вышел на улицу. Мы встретились с Федором прямо у входа в заведение.

— Эй, Дженсен, привет! — кричит он, увидев меня, лохматит мне волосы и шутливо лупит меня по плечу. Он, как всегда, ухмыляется и потирает руки в предвкушении.

— Чудненько, просто чудненько! — говорит он. — Ну что ж, давай оттянемся.

Он не замечает, что у меня хреновое настроение. Я ничего не говорю, а просто слабо улыбаюсь и следую за ним к «Звездным сучкам». Это заведение совсем небольшое и к тому же довольно старое. Здесь они придерживаются традиционного оформления деревом, а вся обслуга — и парни и девчонки — одеты в маленькие атласные шорты и облегающие футболки с надписью «Звездные сучки». Такая атмосфера не очень-то правится Федору, который пристрастился к развлечениям в Римском зале (чего здесь и в помине нет). А мне сейчас вообще все равно, поэтому мы просто сидим за столиком, что-то там едим, пьем кофе и болтаем. Хотя я больше молчу, потому что меня все еще волнует мой шпионский провал. В конце концов Федор замечает мое настроение (он как раз хвастал, какую новую «дурь» очень надеется достать сегодня вечером — что-то типа пластыря, который клеишь на руку, и он постепенно высвобождает свои активные ингредиенты в кровеносную систему, поэтому чувствуешь себя так, будто у тебя вместо крови ментол). По словам Федора, от этой «дури» становится холодно и жарко одновременно.

— Ну ладно, Дженсен, чертов раздолбай, — говорит Федор, разглядывая меня с беспокойством. — Что, блин, такое с тобой сегодня? Я тут сижу распинаюсь, рассказываю о том о сем и вообще в одиночку поддерживаю беседу, а ты только тяжело вздыхаешь, да пожимаешь плечами и все смотришь в землю. Что случилось-то? Что случилось, черт тебя дери?

— Да ничего, — отвечаю я.

— «Да ничего», — передразнивает меня Федор смешным голосом и, как и я, качает грустно головой — в общем, дает понять, что вид у меня настоящего психа.

Поэтому я ему все рассказываю: как вроде работаю на Брока, как отправился в Ислингтон, как видел квартиру Рега и всех его тайных дружков-приятелей и как у них там было гребаное тайное собрание. Я рассказываю ему, как потрясающе сначала у меня шли дела, и как потом я облажался, забравшись по водосточной трубе, и как меня, к черту, чуть не поймали, и как уносил ноги. Во время моего рассказа Федор все восклицал: «Да?», и «Вау!», и «Во, блин!», и «Не может быть!». И мне даже нравится все это рассказывать. Когда я описываю, как забирался по водосточной трубе к окну Рега и как, открыв глаза, увидел его банду прямо у себя над головой, он так заразительно хохочет, что в конце концов я тоже начинаю смеяться. Со стороны мои приключения действительно кажутся офигенно смешными. Когда я заканчиваю свой рассказ, Федор даже глаза от слез вытирает — так он смеялся. Потом он достает свой «борис», насыпает на столе две жирные дорожки, и мы их втягиваем, все еще смеясь над моей кошмарной ночкой. Понемногу мы успокаиваемся и почти перестаем хихикать, и, когда первое действие «бориса» проходит, я снова начинаю говорить.

— Нет, серьезно, Федор, это ни фига не смешно, потому что я на самом деле облажался, так ведь? Я правда хотел доказать Броку и Мыскину, что серьезно взялся за дело, и что они могут на меня положиться, и что я весь такой инициативный. Но все, что я сделал, — так это натуральным образом облажался. Мне хотелось произвести на Брока впечатление, показать, что у меня уже есть что-то конкретное, а вместо этого меня чуть не поймали.

Федор внимательно слушает, а потом кладет мне на плечо руку.

— А теперь слушай сюда, Дженсен, — говорит он. — Не нужно так переживать. Все образуется. Обязательно. Вспомни, что Баммер говорил на том концерте? Ты должен держаться со всеми вместе и объединиться со всеми в одну команду, так ведь? Я уверен, что-нибудь да подвернется и поможет тебе исправить положение.

Он был прав по поводу Баммера. Он правда так говорил. «Ты должен объединиться со всеми в одну команду».

В общем, к этому моменту настроение у меня сильно поднялось, поэтому я решил отправиться домой и посмотреть пропущенные серии «Грузовиков-монстров», которые накопились за несколько последних дней. Из-за занятости всякими шпионскими делами я совсем перестал смотреть это шоу. У дверей «Звездных сучек» я распрощался с Федором, и мы отправились каждый к себе домой.

— В общем, ни фига не беспокойся и не забивай себе голову этим дерьмом, — сказал мне напоследок Федор.

И вечером, сидя перед телевизором, я сделал именно это — совсем забыл о своих переживаниях.

Утром я чувствовал себя очень даже неплохо. Вчера вечером я не засиделся у «Звездных сучек», не перебрал всякой «дури». После того как старый добрый Федор поднял мне настроение, я пришел домой рано, засмотрелся просто офигенными новыми сериями «Грузовиков-монстров» и уже в два лег спать. И вечером дома я почти не принимал «бориса», поэтому с утра у меня была свежая голова. Я даже решил как следует позавтракать, и пока варил себе кофе и готовил кое-какую еду, все думал, что принесет мне этот день.