Лейтенант торопился использовать как можно больше снарядов до того, как поломка гидравлики окончательно выключит их из боя. На попадание при таком, с позволения сказать, наведении он на самом деле не особо-то уже и рассчитывал. Но вдруг да повезет... 

       - Падение! 

       - Ого... - Тыртов не поверил своим глазам - все дневные труды, все месяцы подготовки и десятки выпущенных в бою у Кадзимы и на учениях снарядов, все это было не зря, - Платон! Братцы! Вот теперь мы, кажется, ей Богу, попали...

       На борту "Асахи", ясно видимая в прицелы и дальномеры, вспухала жирная клякса черного дыма с багровыми прожилками огня. Там, на месте третьего нижнего каземата левого борта, что-то взрывалось и горело. Вот вверх выбросило еще одну шапку дыма, из нее что то разлеталось, поднимая вокруг корабля пенные всплески, а в небо вонзился столб огня, достигающий среза труб...

       - Мы попали!!! У японца крен! Уже градусов десять на левую! - в голос завопил лейтенант.

       - Получи, зараза, - устало вытер лоб Диких, - если кто хочет посмотреть на дело рук своих - как зарядите орудие, можете сбегать на верхнюю палубу, глянуть. Такое вам салажатам в жизни может больше и не увидеть. Мы на циркуляции, Дмитрий Иванович, - пока не встанем на курс я не знаю куда наводить, а вручную ворочать башню просто так незнамо куда - без толку.

       - Остаток снарядов - двадцать семь, заряжаем фугасным, бронебойных в погребе осталось пять штук, пока побережем, - поддержал его Тыртов, не в силах оторвать глаз от "Асахи", на котором что-то продолжало взрываться, и не думая затихать, - Он же валится! Честное слово, Платон Иванович, дорогой, мы его все таки достали!

       Но его крик был обращен уже в спину старого сверхсрочника, тот сам не удержался, и выбежал из башни посмотреть на первый в жизни утопленный им линкор.

          После войны дотошные эксперты подсчитали, что при поражении каземата или башни, шансы на взрыв погребов боезапаса для орудий картузного заряжания были около десяти процентов. Гильзового, используемого в русских шестидюймовках - не более трех. В случае с "Асахи" эта статистика оказалась для японцев роковой[142].

       Как бы стараясь отомстить за "старшего брата", а вернее, определив, наконец, точную дистанцию пристрелкой, "Фусо" нанес "Памяти Корейца" очередной жестокий удар. Десятидюймовый японский снаряд пробил броневой пояс в средней части корабля, чуть ниже ватерлинии. С заливаемым водой машинным отделением, "итальянец" стал ощутимо крениться на правый борт.

       Работая по пояс в воде машинисты, механики и трюмные под руководством Франка лихорадочно пытались приостановить поступление воды, поскольку помпы явно не справлялись. На мостик ушел неутешительный доклад о множественных осколочных пробитиях и деформации переборки между машинным и угольной ямой, где взорвался "подарок" от "Фусо", и прогноз о возможной остановке правой машины минут через пятнадцать, если воду не удастся обуздать.

       Решив больше не искушать судьбу, и заметив мелькающие справа за японскими броненосцами эсминцы, Руднев приказал своим кораблям отвернуть на два румба влево, чтобы при догоне оставить минные корабли противника за его линией. На самом "Корейце" срочно втягивали в казематы орудия правого борта, на случай если с креном не удастся справиться. Огонь по "Фусо" вела только кормовая башня, корабль пока остался с двумя восьмидюймовками против всего японского линейного флота. И если бы только линейного...

       Капитан-лейтенант японского флота Иоко Сакури в этом сражении командовал сводным отрядом миноносцев. Шесть кораблей под его командованием принадлежали к разным отрядам и даже разным эскадрам. Попросту говоря, под его командованием сейчас были все исправные на данный момент японские миноносцы типа "Циклон". Не получая в последние полчаса никаких приказов, он бессильно сжимая кулаки наблюдал за героическим самоубийством крейсеров Того-младшего, а потом за расстрелом "Фусо" и "Асахи" русскими кораблями. После первой неудачной попытки атаки русских крейсеров, сорванной огнем артиллерии, о его миноносцах, казалось, забыли все. И его собственное командование, не отдававшее никаких распоряжений после "держаться за линией", и русские - полностью игнорирующие маячащие с четырех милях от них миноносцы, и сосредоточившие весь огонь на броненосной колонне.

       Но после опрокидывания "Асахи" Иоко первый и последний раз пошел на сознательное нарушение приказа. Он повел свои миноносцы в атаку на медленно и грузно отворачивающий "Кореец". Что стало тому причиной - "пепел "Асахи", стучащий в его сердце", как писали потом британские газеты? Трезвый расчет и острое зрение, позволившее разглядеть втягиваемые в казематы орудия, как после войны доказывали русские исследователи? Или младший брат, который был энсином на "Асахи", и командовал плутонгом левого борта, за почти верную гибель которого хотел отомстить Сакури? Причину своего решения молодой капитан-лейтенант унес в морскую могилу. Единственный спасшийся с мостика его флагманского "Чидори" сигнальщик рассказал только, что тот радостно улыбался когда увидел, что за его миноносцами в самоубийственную и самовольную атаку бросились и оба отряда дестроеров. Если сам Сакури своей целью избрал утопивший "Асахи" русский крейсер, что в некотором смысле подтверждает версию о личной мести, то более крупные эсминцы пошли в атаку на "Витязя" и "Громобоя".

       Когда Рудневу доложили, что японцы, судя по всему, начали атаку миноносцев, он только сдержанно усмехнулся.

       - Во-первых, наши миноносцы тоже неподалеку - мы их послали добить "Асахи" если бы он начал оправляться. Просигнальте, пусть вернутся. Они должны успеть и наверняка помогут отбиться. Во-вторых, - и тут уже Карпышев ссылался на недоступную остальным участникам сражения статистику русско-японской войны ЕГО мира, - Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев на большой военный корабль не может быть успешна, если цель сохранила орудия и ход... То, что "Память Корейца" сохранял ход, пока сохранял, было очевидно. Только вот в части орудий...

       Однако сейчас Петрович и без бинокля мог видеть, как на три русских броненосных крейсера идут в атаку шесть миноносцев и восемь эсминцев. Поначалу ситуация не вызвала у него беспокойства - пока и в этом, и в оставленном им мире в русско-японскую войну не было зафиксировано ни одной удачной дневной торпедной атаки миноносцами боеспособного военного корабля. Даже во время добивания "Князя Суворова" японцы провалили первую атаку, хотя по ним стреляли от силы три-четыре орудия. Не более удачными были и многочисленные атаки одинокого "Севастополя", укрывающегося от расстрела береговой артиллерией в бухте Белого волка.

       Он не учел одного - ТАМ, при Цусиме, японские командиры не видели смысла рисковать столь нужными ночью миноносцами для дневного добивания и так обреченного корабля. ЗДЕСЬ они готовы были на все, лишь бы добраться до побеждающих русских. Добраться любой ценой... Это желание напрочь вымело даже строжайшую инструкцию Того - беречь минные корабли для ночных атак транспортов, которые являются главной целью операции. Для начала атаки не хватало искры, которой и стал самоубийственный порыв Сакури...

       Отряд русских эсминцев успел к отражению атаки японских коллег. Ну, вернее, почти успел. Когда восемь артурских истребителей подошли к месту схватки, броненосный отряд уже отвернул от генерального курса на три румба, отбиваясь от наседающих смертоносных маленьких кораблей из всего, что могло стрелять. Но если для "Громобоя" и "Витязя" перечень этого "всего" был довольно внушительным, то для "Памяти Корейца" из серьезного были только одна десятидюймовка и две восьмидюймовки. В кормовой башне. Кроме того он шел головным, да и миноносцы начали свою атаку раньше дестроеров. Самым же печальным был тот факт, что "стальная метла" осколков "фусовских" фугасов уже проредила противоминную артиллерию русского крейсера больше чем наполовину. И, как на зло, серьезнее всего были потери именно на правом борту...