— Хочется. Хотя не могу сказать, что я ее очень люблю. У нас там свой дурдом, как, наверное, и везде.

— Разве у немцев тоже дурдом?

— Немцы в Германии. А у нас и директор русский, и все руководство, так что чего ждать.

— А я думал, что уж у немцев должен быть порядок.

— Напрасно. Там в Германии, конечно, все по другому. Сидит там какой-нибудь инженер вроде меня, получает шесть тысяч евро в месяц и всю свою жизнь рассчитывает, например, теплообменники. Только теплообменники и ничего больше. Он не сможет рассчитать колонну, или какой-нибудь другой аппарат. Зато про расчет теплообменников он знает все. Более того, сам их себе придумывает, чтобы потренироваться.

— А у нас?

— У нас я обязана знать все. Естественно, что про каждый аппарат я буду знать понемногу, так как осилить все это многообразие мне не под силу. Поэтому любой немец заткнет меня за пояс по вопросу его узкого конкретного профиля. Но если нужно обнаружить общие знания по многим направлениям, и об этом поразглагольствовать, то лучше наших инженеров тут никого не сыскать. Нас просто так учили в свое время, всему и понемногу. Но такие знания нужны на руководящей работе, а непосредственный исполнитель все же должен быть узким специалистом.

— Может ты и права. А зачем вы немцам понадобились? Они что не знали, что у вас такие широкие и поверхностные знания.

— Почему не знали? Знали, конечно. И про то, что мы до сих пор чертили карандашами, знали. И про то, что большинство наших проектов никуда не годятся, тоже знали. Им была нужна дешевая рабочая сила. Это как размещение сборочных конвейеров какого-нибудь «Форда» в Китае или другой стране третьего мира. Немцы уже тогда в середине девяностых знали о том, что мы страна третьего мира, а не великая держава, как это до сих пор пытается представить наше правительство. Когда в Германии меня спросили про зарплату, и я назвала цифру в четыреста евро, то кто-то переспросил: «в день?». Когда они узнали, что в месяц, то стыдливо перевели разговор на другую тему, а меня стали чаще приглашать в гости. Они были уверены, что работник, получающий такую маленькую заработную плату, не может хорошо трудиться просто по определению. Поэтому им было непонятно, почему я не поищу другую работу, где платят больше. Но как я им могла объяснить, что в нашем городе четыреста евро, приличная заработная плата. А возможность повидать мир, которую я получила на моей работе, мне нигде больше не предоставят. Но это тоже были простые инженеры, руководству, конечно, известны причины прихода в Россию.

— А для чего тебя в Германию посылали?

— Учиться. Осваивала новые программы, помогала, чем могла, язык совершенствовала. Теперь буду считаться подготовленным специалистом. Как только появится заказ, меня сразу включат в бригаду. Это дешевле, чем включать в бригаду какого-нибудь немца. Немцу платить надо. А мне только командировочные, тридцать евро в день и местную зарплату — четыреста евро в месяц.

— Так ты, получается, ничего не заработала?

— Почему? Я экономила, за проживание я не платила. Обедом в рабочие дни кормили за счет фирмы. А утром и вечером, а также в выходные — йогурт, молоко, булки. К тому же часто в гости звали, почти каждые выходные. Правда, ездила я на экскурсии по Европе, но с большими скидками, купила из одежды кое- что, а в основном экономила. Так что, я теперь, богатая невеста. Относительно, конечно. Даже на однокомнатную квартиру не хватит. Я тут у тебя газеты смотрела, цены ужасные. Придется, наверное, кредит брать, жить то где-то надо.

— А чем тебе здесь плохо.

— Неплохо, но не оставаться же мне здесь навсегда.

— Живи столько, сколько захочешь.

Ольга замолчала, а затем глубоко вздохнув, сказала:

— А ты, где работаешь? Чего мы всё обо мне?

Кривцов задумался. Потом сделал нарочито серьёзное лицо:

— Писатель я. Романы пишу, только что закончил «Войну и мир», слыхала, может?

— Читала даже, — шутливо ответила Ольга.

— Смотрите-ка, уже издали. Так что теперь нахожусь в творческом отпуске, на новую книгу материал собираю.

— На «Анну Каренину»?

— На нее, окаянную. Не представляешь, как это трудно.

— Желаю успехов. Чего это ты сегодня такой несерьёзный? Я же просто узнать хотела, не хочешь, можешь не говорить. Я же чисто из любопытства.

— Есть у меня работа, — вдруг совершенно серьёзно произнёс Кривцов, — и оплачивается она очень прилично.

Ольга посмотрела по сторонам. Обстановка квартиры, машина под окном, продукты на столе о заработках её собеседника свидетельствовали больше его слов. Разве что коньяк из этой системы выбивался. Но квартирантка не стала ничего возражать. У каждого своё представление о достатке.

За разговорами они досидели до самого утра. Речь о профессии Кривцова больше не заходила. Зато он проявил большой интерес к жизни за границей, чем сильно удивил собеседницу.

В печке потрескивали угли. Артём, присев на корточки возле огня, разогревал сковороду с картошкой. Лыков сидел в кресле неподалеку и курил.

— Ну, что скажешь? — спросил Лыков.

— Тебе видней.

— Артём, неужели и ты мне не веришь?

— Верю. Просто, им надо тебя упрятать надолго. Поэтому такая грубая и быстрая работа с этим убийством. Зачем напрягаться, если под рукой готовый обвиняемый.

— Неужели так все просто? Ведь речь идет не о мешке картошки, а о судьбе, о человеке.

— Для них твоя судьба ничего не значит, и человек из тебя никакой, — пошутил Артём.

Он разлил по стаканам водку, поставил на кухонный стол сковородку с картошкой. Друзья выпили, поздравили друг друга с наступающим и улеглись спать. Лыков уснул мгновенно, оставив все дела на завтра. Артём же залез на чердак и достал коробку, спрятанную среди прочего хлама. Открыв крышку, он достал новенький пистолет системы ТТ и несколько пачек патронов.

— Нет, — пробормотал он себе под нос, — Кольку я вам не отдам, каких бы глупостей он ни наделал.

Не знал Коля Лыков, ни тем более, его приятель Артем Новожилов, что чудесное спасение Лыкова из следственного изолятора было задумано и блестяще осуществлено капитаном Крыленко. Не смотря на подброшенную винтовку, отсутствие алиби, и даже признание самого Лыкова в убийстве, в деле оставалось много узких мест. Да и надежды на то, что Лыков до конца дней будет выполнять уговор, у Крыленко не было. Поэтому Колю посадили в камеру к «наседкам», поэтому отстегнули наручники при посещении туалета, в котором оказалась тоже не случайно удобная фаянсовая ручка. Поэтому и вертухай, который водил Лыкова в туалет был с Колей одного возраста и размера. Поэтому никто Колю и не остановил на выходе из управления, напротив ему сразу «подали» машину и препроводили к дому приятеля. Ну, а дальше все было делом техники.

Ночью, уже после Нового Года, к дому Артёма Новожилова подъехала оперативная группа и целый автобус с омоновцами. Крыленко, руководивший захватом, специально покричал в мегафон о том, что дом окружён, и предложил сдаться. Из окон дома послышались выстрелы. Это даже облегчило задачу по выполнению плана, который накануне был разработан Иваном Андреевичем Одинцовым. Омоновцы пошли на штурм и через пять минут вытащили из дома два трупа, так как Крыленко приказал стрелять на поражение.

Дело по убийству Седова можно было закрывать. Убийца найден, но убит при попытке задержания. Обнаруженный в доме Артёма Новожилова пистолет, из которого он стрелял по омоновцам, лишь добавляет следствию доказательств, что убитые были в сговоре и готовили новые преступления. От такого развития событий выиграли все. Старший следователь следственного комитета Одинцов, встретив Новый Год, мог смело прекращать уголовное дело по убийству Седова младшего, так как некого было привлекать к уголовной ответственности. Но веские, неопровержимые доказательства того, что убийцей является Николай Лыков, в деле имелись. Возразить на них теперь было некому.