— Так давай сделаем его!
— Не всё сразу, Брат. Алмаз находят в одно мгновение, а шлифуют из него бриллиант месяцами. Не торопись. На сегодня хватит. Нельзя перенапрягать внутренний глаз первое время. Как ты думаешь, почему новорожденный ребёнок бодрствует только два часа в сутки, а остальное время спит? Его мозг адаптируется к новому источнику информации. Твоему мозгу тоже нужно время для развития и согласования новых возможностей с уже имеющимися. Давай выпьем кофе, Брат, и пойдёшь на урок. Айша уже ждёт тебя в библиотеке.
Следующий час Никита добросовестно зубрил слова пуштунского языка и повторял за Айшой правильное произношение и построение фраз. После урока он ушёл к себе и лёг спать. Сон не шёл. Осознание новых, невообразимых ранее возможностей будоражило душу. Поворочавшись с боку на бок, Никита понял, что уснёт не скоро и надумал прогуляться перед сном. А так как в Монастыре ночью не погуляешь, он решил слетать в астрале в родной медбат. Улёгся поудобнее, настроился, превратился в точку, прицепил страховочную нить и взмыл в ночное небо. Ранее, вспоминая курс вертолёта в свой последний вылет, Никита примерно определил местонахождение Монастыря и сейчас взял курс на юго-запад. Где-то там находился городок, на окраине которого расположился медбатальон его родной дивизии. Поплутав в небе около получаса, Никита всё-таки нашёл и городок и расположение родного медбата. Когда-то, ещё в 19 веке, во времена британских завоеваний в городке стоял полк английской кавалерии и британцы даже успели построить казармы и конюшни для него. В одной из этих казарм и разместился оперблок и палаты медбатальона, сопутствующие службы располагались в палатках вокруг здания. Никита опустился на землю около своей палатки. Подумал, и превратился из точки в себя самого, иначе неудобно получалось, вроде как подсматриваешь. А Никита хотел просто походить по расположению, посмотреть как тут ребята и девчонки- медсёстры без него, что тут новенького случилось за время его отсутствия. Сначала он зашёл в свою родную палатку. Его койка была аккуратно заправлена, но было видно, что на ней давно никто не ночует. Его тумбочка была не занята, все его вещи были на месте. Никита обрадовался — значит, ждут его, верят, что жив. На соседних койках спали двое санитаров из последнего призыва. Никита осторожно вышел из палатки, прошёлся по расположению. Здесь почти ничего не изменилось, только на площадке автотранспорта прибавился новый санитарный УАЗик. Никита направился к лечебному корпусу. Перед входом на каменной ступеньке сидел мрачный лейтенант-десантник и смолил сигарету. Судя по количеству окурков вокруг, далеко не первую. Никита знал его. Это был безнадёжный ухажёр Танечки, медсестрички из хирургического отделения. Танечка была старше Никиты на год или два, всегда очень серьёзная, но, несмотря на это, Никите очень нравилась. Была она родом откуда-то из Восточной Сибири, с той небольшой примесью азиатской крови, которая придаёт женщинам её типа безграничный шарм. Она была миниатюрна и настолько миловидна, что, несмотря на всю её серьёзность, все называли её только Танечкой и никак иначе. В приёмном покое молодые медсестричка с лаборанткой коротали ночное дежурство своими девичьими разговорами. Донёсшиеся до Никиты обрывки разговора заставили остановиться и прислушаться:
— Они уже раненых на самолёт сдали и назад возвращались. Только с БТРом разминулись — под ним взрыв. БТР даже с дороги сбросило. Хорошо наши успели немного отъехать — живые остались, хотя и тяжёлые. Водитель-то, Александр Григорич сказал, выживет. А Танька до сих пор без сознания. Головой её крепко приложило и разрыв печени. Прооперировали, печёнку ушили, а вот с головой пока неясно. В Кабул побоялись отправлять, нетранспортабельная.
Никита бросился в реанимацию.
Танечка лежала в отдельной палате одна. Соседняя койка была пуста. Забинтованная "шапочкой" голова слегка повёрнута набок, простыня укрывает тело до плеч, в вену левой руки поставлена капельница, флакон с лекарственным раствором наполовину опустел. В углу комнаты стоял аппарат для искусственной вентиляции лёгких. Никита подошёл ближе. В глаза бросилась выраженная бледность лица и рук. Внутри Никиты всё кричало: "Внимание! Опасность!" Никита лихорадочно начал сканировать голову: "Так, повязка сухая. Под повязкой рана ушита, чистая, кровотечения нет. Череп цел, ни переломов, ни трещин. Просто сотрясение мозга. Значит, не здесь. Дальше. Повязка на животе сухая, швы чистые. Так перелом трёх рёбер, тут ничего страшного. Вот оно! Разрыв на печени ушит, но один из швов прорезался и в этом месте рана на печени разошлась. Один сосудик, одна маленькая артерия медленно подкравливает в брюшную полость. Если артерию немедленно не ушить, к утру мы Танечку потеряем. И крови-то в брюшной полости уже порядочно. Что же делать-то?" Никита бросился в коридор. Дежурная сестра сидела за столом, склонив голову на положенные на стол руки. "Сестра, скорее, с Танечкой плохо!" — Сестра даже не пошевелилась. Никита кричал, толкал её, его руки проходили сквозь медсестру как сквозь воздух. Никита помчался по коридору, дверь в одну из палат была открыта, там горел свет. Влетев в палату, Никита бросился к сидящей около тяжёлого раненного медсестре. Он также кричал, толкал, топал ногами, заглядывал медсестре в глаза — всё было бесполезно: она его не видела и не слышала. Никита бросился в палату к Танечке. Если не он — никто её не спасёт! Сердце Танечки уже работало с перебоями. Никита протянул руку, прошёл пальцами в живот Танечки и пережал кровивший сосуд. Сосуд сжался и перестал кровить. Но, тут сердце Танечки остановилось. Тогда второй рукой Никита начал делать прямой массаж сердца. Сколько он так стоял, одной рукой сжимая сосуд, а второй рукой ритмично сжимая и отпуская сердце, Никита не запомнил. Он только почувствовал как сердце встрепенулось в ладони раз, другой, затем слабенько, но самостоятельно начало сокращаться. Никита глянул на капельницу — раствора в ней почти не осталось. Надо было срочно капать кровь. Где взять? Кровь была в брюшной полости. Никита вспомнил как однажды их группа присутствовала на операции при внематочной беременности. Когда хирург вскрыл живот — он был полон крови. И хирург черпал кровь из живота женщины специальным черпачком и заливал её в капельницу, фильтруя через несколько слоёв стерильной марли, пропитанной слабым раствором антикоагулянта. Свою кровь больному можно переливать без всяких проб и в любом количестве. В отчаянной попытке спасти Танечку, Никита представил небольшой кровеносный сосуд с фильтром на конце, соединяющий полость живота, заполненную кровью и близлежащую вену и начал медленно перекачивать кровь из живота Танечки внутрь этой вены. Но тут закончился лекарственный раствор в капельнице, и тот маленький поток крови, который обеспечивал Никита, только-только поддерживал жизнь в теле Танечки. Долго так продолжаться не могло. Что же делать-то?
— Геннадич, ты живой? — В углу палаты стояла Танечка. — А я вот умирать собралась. И не надо бы мне, а вот видишь как… Как там родители без меня будут..? Я уж сходила попрощалась со всеми.
— На посту спит, зараза! — чуть не плача выкрикнул Никита.
— Не ругайся, Геннадич. Наташка третьи сутки дежурит, вот и сморило. Работать некому: Ленка в декрет вышла, в Союз улетела, счастли-иваяя… Ты вот без вести пропал. Замену ещё не прислали…
— Таня, срочно сбегай позови кого-нибудь!
— Бесполезно, Геннадич. Я уж и бегала, и звала. Не слышат они. Значит, время моё пришло… — голос Танечки начал слабеть.
— Тань, ты погоди, ты постой, не уходи, — заторопился Никита, — я счас, я придумаю что- нибудь. — В отчаянии Никита оглянулся на дверь и с бешенством пнул эту ненавистную дверь, закрывающую путь к спасению. Дверь вместе с вырванными петлями вылетела из дверного проёма и с грохотом врезалась в противоположную стену коридора. — Тань, ты только не уходи, сейчас они прибегут, помогут. Только не уходи!
Танечка стояла и внимательно смотрела на Никиту с непонятной полуулыбкой на лице. А в коридоре уже был слышен топот бегущих сюда людей, встревоженные возгласы.
