Оба диссидента как-то сразу потянулись друг к другу, и вскоре Фасулати переместился в офис партии на Садовой. Он был и за сторожа, и за уборщицу, и за мозговой центр. К тому времени мания преследования все более овладевала несчастным, и ему мерещились то инопланетяне, то агенты КГБ. Терзаемый духами вуду и депрессией, Фасулати сочинял листовки, которые приводили Адольфа в неописуемый восторг.

Особое место в опусах отводилось Космической мафии, которой Фасулати боялся пуще земного дьявола. «Мафии абсолютно безразлично, кто будет править страной – КПСС или ДС, „Народный фронт“ или Нина Андреева, поскольку мафия бессмертна при любом режиме. Она будет бесконечно разделять и стравливать народы. Золотой миллиард, состоящий преимущественно из семитских народов, наиболее подверженных мафиозному инопланетному служению, внедрит зомби-имплантаты через рацион импортируемых продуктов... Устаревший ядерный шантаж сменится шантажом генетическим и информационным, ведь тот, кто владеет Знанием, владеет Миром. Если не принять немедленных мер, и Европа, и Америка, и Россия без боя окажутся в заложниках у Правительства Межпланетного Сиона». Пугаясь собственных прогнозов, Фасулати все чаще прибегал к помощи марихуаны и синтетических психотропов.

В последнем творении его воспаленного мозга «Партия передовых и думающих» призывала к референдуму по поводу добровольного вступления России в состав одной из цивилизованных стран любой, которая не откажется принять для совместной борьбы со злом космического масштаба...

Адольф пребывал в эйфории по поводу этой идеи. Одновременно он производил разведку ситуации, пытаясь выяснить, в какой из развитых стран проживает меньше всего семитов, и результаты оказались неутешительными.

Все цивилизованные государства буквально переполнял губительный для человечества элемент, и тогда Председатель партии обратил свои взоры к Японии, явившей ему облик страны достойной. Оставалось только начать тайные переговоры с ее руководством.

Но Адольф был по-прежнему невыездным, а Фасулати, опасавшийся коммандос на летающих тарелках или захвата самолета гаитянскими магами, категорически отказывался вылетать на благословенные острова.

В первых числах апреля, за несколько дней до Пасхи, продолжая оставаться в состоянии идейных исканий, Адольф отправился на Московский вокзал встречать старушку-мать, с которой не виделся пять лет.

Бабу Дуню поселили по-родственному, у Кати в комнате. А та была даже рада общению с новым человеком. Несмотря на свои восемьдесят два года, синеглазая старушонка отличалась необычайной живостью и остротой ума. Больше всего она любила рассказывать родословную семьи, обстоятельно, с подробностями и при этом непременно что-то делала – вязала крючком, месила тесто или вышивала крестиком.

В первый же вечер за чаем Авдотья Алексеевна поведала Кате, что Варвара, бабушка Адольфа, работала служанкой в поместье графа Толстого, Льва Николаевича, а ее муж Яков служил там конюхом. С особым вдохновением баба Дуня пересказывала слухи о романе своей матери с писателем, подлинность которого, впрочем, весьма сомнительна. Однако точно известно, будто Лев Николаевич подарил приглянувшейся Варваре отрез дорогой ткани на платье. И до сих пор баба Дуня хранит кусок той материи в сундуке как реликвию.

Катя, широко раскрыв глаза, слушала рассказчицу, пережившую войны и смерти, безвластие и безграничную власть. Ее монологи о судьбах многочисленных братьев, сестер и прочих родственников завораживали, как сказки Шехерезады. Но баба Дуня жила не только воспоминаниями, она охотно комментировала политику Горбачева, цены на продукты и международную обстановку.

Про Машину болезнь в целях конспирации бабушке не сообщили. Ирина строго-настрого запретила Кате плакаться в жилетку, так что перед Авдотьей Алексеевной разыгрывали сцены из жизни счастливого семейства.

Впрочем, бабушка, скорее всего, и не поняла бы, о чем речь. Девочка как девочка, и что пристали к ребенку? Ну, не берет игрушки в руки, много плачет, так это бывает – малая еще. Старушка знала другие проблемы – война, голод, а когда ребенок сыт, все остальное – не так уж важно. Баба Дуня была стопроцентно жизнеутверждающим элементом.

На Пасху все Тумановы собрались у Кати на Староневском.

Куличи Авдотья Алексеевна освятила накануне, и теперь они красовались на столе в окружении разноцветных яиц. Катя привыкла вместо кулича покупать в булочной кекс «Весенний», но разве мог он идти хоть в какое-то сравнение с тем произведением, что сотворила баба Дуня! Сделала она и пасху творожную с цукатами и ванилью. Испекла заварные бабы с изюмом и лимоном. И во все непременно добавляла ароматные специи.

Ирина загодя раздобыла к праздничному столу продукты, кое-что на рынке, кое-что на предприятии, где работала. В ее сумке был и набор дорогих конфет, и бок осетра, и разные мясные копчености. Катя расставляла на белой скатерти винегретик, селедочку, квашеную капусту и другую постно-бесталонную снедь.

Авдотья, повязавши голову праздничным платком, суетилась больше всех. Она не спускала глаз с младшего сына Адиньки, а Ирина пожирала глазами свое единственное чадо.

Илья, с утра не отпущенный в институт, томился в семейном кругу. Чтобы хоть как-то скрасить пребывание среди родственников, он то и дело прикладывался к графину с водочкой.

Адольф, немного потерянный, весь в партийных мыслях, с трудом врубался в происходящее. Зато Ирина артистично изображала любящую супругу, незаметно одергивая на сутулой спине Адольфа новый австрийский костюм.

Маша на удивление тихо ворочалась в своей кроватке, не мешая семейному собранию.

Авдотья Алексеевна, зардевшись от вина, восклицала:

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе! – улыбалась в ответ Ирина.

– Воистину воскресе... – едва слышно вторила Катя.

Не утвердившиеся в вере Адольф и Илья снисходительно кивали головами: мол, и мы того же мнения.

Баба Дуня уже мечтала о том, как расскажет у себя на родине, в Ярославле, о чудесной, дружной семье сына. Именно в такие дни, когда за столом собиралась вся семья, она чувствовала, что жизнь прожита не зря и в ней много смысла, тихого и простого. Старушка изо всех сил старалась нахваливать всех собравшихся:

– Иринушка-то все хорошеет раз от разу. Повезло тебе, Адик, с женой. Да и хозяйка она, видно, отменная, дом у вас – полная чаша. – Баба Дуня перекрестилась и взяла из коробочки конфету в золотой обертке.

– Спасибо на добром слове, мама. – Ирина громко чмокнула свекровь в морщинистую щеку. – Вот вы-то уж точно чудо. Не надивлюсь на вас, какая молодец! На все руки мастерица! Машеньке за два дня какое платье сшили, а куличи-то, куличи!.. – Ирина откусила кусочек и даже глаза закрыла. – Ну и тесто, ну и вкус – многовкусие!

Илья тяжко вздохнул и налил еще рюмочку. Застольные беседы родственников ему претили, обмены любезностями опротивели. С бабушкой и вовсе не получалось взаимности. Он ей талдычил про гены и хромосомы, она же никак не могла взять в толк, к чему все это? Но на всякий случай гордилась Илюшенькой:

– Большой ты ученый, внучок, ой, какой важный ученый!..

Младший Туманов снисходительно улыбался и с грустью думал о том, как не скоро еще генная инженерия проникнет в сознание рядовых граждан.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе! – Свекровь и невестка расцеловались.

Ирина умела подстраиваться под людей. Катю этому учила, а та все брыкалась, характер независимый показывала, а того не понимала, что «ласковый теленок двух маток сосет». А теперь вот живет в коммуналке, и Илюша вынужден прозябать с ней за компанию. Ирина тяжко вздохнула, но тут же улыбка вновь заблистала на ее лице: незачем Авдотье Алексеевне знать об их проблемах.

– Давайте, мама, я вам положу салатику и рыбки. – Невестка щедро потчевала старушку, подчеркнуто ласково называя ее мамой.