В последний раз приятели выезжали весной куда-то под Сестрорецк в обнесенный забором особняк. Молодежный актив, собранный с ленинградских институтов, натаскивали на отпор неформальным движениям. Нил с любопытством выслушал лекцию, проведенную Жорой, неоднократно прерывавшуюся «бля», и неплохо оттянулся по части выпивки и закуски, оформленных за счет школы контрпропаганды.

Теперь Жора приглашал на халяву расслабиться в профилактории где-то на Оредеже. Предложение было заманчивым: катание на заливном катке, сауна и все прилагающиеся к элитному комсомольскому отдыху удовольствия...

После быстрых сборов Нил окинул на прощание взглядом коммунальный коридор и задержался на Катиной двери. Он вспомнил, как в самом начале декабря к Катиному ребенку заходил пожилой врач. Женщина проводила его до лестницы расстроенная и взволнованная. Визиты продолжались и после. Ссутулившись, словно заболев, Катя уходила от соседских расспросов и почти перестала спускать коляску на улицу. Выходя в коридор, пару раз односложно отвечала на звонки истерично взвинченной свекрови. Муж и вовсе куда-то запропастился. Чего же все-таки у нее стряслось?..

Однако душе хотелось праздника, и, сбегая по лестнице, Нил мгновенно забыл о чужих проблемах.

Встретившись на вокзале, Жора и Нил пожали друг другу руки с улыбками бывалых авантюристов. За полтора часа езды в электричке они успели обменяться последними новостями.

– Представляешь, старик, Семка Мухин погиб, мудак, по пьянке с крыши свалился, вообразил, что он птица. – Жора, в отличие от Нила, следил за судьбой бывших сокурсников. – Первая потеря среди наших. Помнишь, что он учудил на выпускном? Ленка с дочкой одна осталась.

Нил понимающе кивнул. Конечно, ему было жаль Семку, взобравшегося однажды в доказательство своей любви на плечи Медного всадника, и особенно Ленку, томную прозрачную блондинку из Мурманска, но ведь знала, горемычная, с кем связалась. О запоях Семена и его безрассудных прогулках, когда он на спор обходил парапеты высотных ленинградских домов, еще в университете ходили легенды.

– Шурик Боткин, гад, в Бостон отвалил, – продолжал выкладывать Жора. – Маскировался своим, а теперь Родиной торгует: рецепты бабушкиных настоек тамошним пидорасам продает. И куда только государство смотрит? А твоя мадам в Берлине или Брюсселе?

– По слухам, где-то в Швейцарии. Она французский изучала. Ты-то не собираешься кого-нибудь осчастливить?

– Да на кой хрен мне это нужно? Ненавижу горшки и сопли. У меня и так бабского общения выше крыши. Хочешь, и тебя сегодня с какой-нибудь снегурочкой познакомлю?

– Посмотрим, какая снегурочка...

После Боткина и снегурочек почти сразу перекинулись на политику. По долгу службы Жоре до смерти надоедало оболванивать податливых совков и еще неокрепших неформалов. А такого закоренелого пофигиста, как Нил, было нелегко сбить с толку, это сильно интриговало инструктора и разжигало в нем полемический азарт.

– Чем живет профессура политпросвета? – привычно съехидничал химик. – Что новенького на пропагандистском фронте?

– Общение с себе подобными утомляет. – Жора подмигнул Нилу как равному и без перехода начал склонять прибалтов, возжаждавших выхода за пределы СССР.

– Мы дали им все, чего им еще надо? В Европе они никому не нужны, а без нашего рынка у этих козлов ни хрена не получится. Будут жрать свою землю.

– И все-таки разводы – обоюдное благо. Нечего чужих людей держать насильно в одной квартире, да еще в коммуналке. Одобряю Сартра: «Ад – это другие».

– А как насчет того, чтобы имущество поделить? Пусть эти сволочи вернут заводы, которые мы им построили!

– Не все ли равно, по каким карманам рассуют совместно нажитое. Явно не по нашим.

Жора, глотнув «Жигулевского» из бутылки, переключил тумблер на вторую насущную тему:

– Саддам Буша точно уделает! И чего Мишка его так останавливает? В Ираке полно нашего оружия. Знаешь, как «Град» стреляет?! Это им не Вьетнам, бля! Саддам размажет звездно-полосатых тонкой пенкой по всему Персидскому заливу.

– В Афгане уже размазали.

– Да что Афган?! – Жора с презрительной ужимкой передернул плечами. – Эти дикари только и научились что бегать по горам с гранатометами. Теперь лупят друг друга – продажные шкуры.

Доехав до нужной станции, вышли из электрички и, побродив минут сорок по заснеженным улочкам дачного деревянного поселка, сели на рейсовый автобус и еще через полчаса углубились в лес по уютной расчищенной дорожке.

– Это со мной. – Жора предъявил дежурной свое удостоверение инструктора.

– Георгий Александрович? – переспросила пожилая вахтерша, сверившись по тетради.

– И Сергей Степанович Кириешко, – сдерживая смех, произнес Нил, не раз выдававший себя за другого.

Прибывшие разместились в изящном двухэтажном здании, однако комнаты почему-то достались разные. Побросав вещи на кровати, встретились в фойе. За обедом прической и свитером Нил едва ли не одиноко дисгармонировал с опиджаченной, стандартно подстриженной массой политотдыхающих. Он оценил весьма недурственный стол: соленая осетрина, телячьи отбивные, взбитые сливки с ломтиками ананаса. Что же будет дальше?

Публика продолжала съезжаться до вечера. Провожать старый год начали в девять. Уединившись с Нилом и со знакомыми из Петроградского райкома, Жора достал бутылку водки. Прозвучали первые тосты за Родину, давшую нам все, за партию, научившую нас не страшиться никаких высот, за ленинский комсомол и всегда готовых комсомолок...

Без пяти двенадцать, спохватившись, вышли в фойе послушать поздравление Президента. Еще подтянутые, с неснятыми галстуками и протокольно-торжественными лицами, под звон курантов собравшиеся чокнулись, предвкушая трехдневный марафонский запой.

После часу ночи в зале началась дискотека. Накачанный моложавый Дед Мороз раздавал из подарочного пакета импортные презервативы, а обнаженные по пояс снегурочки с формами, как у снежных баб, предлагали бокалы с шампанским. Публика визжала и хрюкала. Пиджаки наконец расстегнулись, а галстучные удавки на шеях были ослаблены. Жора и Нил на время присоединились ко всеобщей ламбаде.

Искрившийся, как бенгальский огонь, Жора возбужденно толкал приятеля в бок:

– Классные телки, ядреные! Пойдем познакомимся?

– А крокодилов сюда не завозят? Идут, знаешь, под настроение.

Жора с воодушевлением ринулся извлекать из толпы танцующих понравившихся ему бабцов. Нил предпочел вовремя улизнуть. Ненадолго вспомнилась Катя, такая грустная перед праздником. Преподаватель вышел в фойе и стал методично накачиваться водярой у шведского стола, поглядывая краем глаза в расплывчатый цветной телевизор. Казалось, что угодно могло измениться в этой стране, но не состав выступающих в новогоднем «Огоньке». В этом был элемент стабильности. В четвертом часу ночи, увидав на экране Кашпировского, Нил задремал в мягкотелом кресле, и сны его были удивительны.

...Несодрогаемая тишина, какая возможна под толщей стоячей воды. Деревья, ручьи, холмы, птицы – все из стекла, бесцветно-прозрачного, но озаренного изнутри неким содержанием вещей – меняющимся оттенком внутренней сути. Хрустальная тропинка открывала под его ногами бездонные играющие фиолетовыми бликами недра. Купол неба сквозил равномерно холодным светом, не идущим ни от звезд, ни от солнца, ни от луны. Осязаемая хрупкость пространства вызывала страх промолвить хотя бы единое слово или совершить лишнее движение, и Нил, затаив дыхание, балансировал между игольчато-ледяными травами и ветвями. Он был единственным подвижным элементом застывшего мира. Вдруг стоячий воздух задрожал, и ураганно пронеслось: «Сла-а-ва!!! Сла-а-ва Ка-Пэ-э-СэС!!! Уррр-а!!!» Зычный крик нарастал, превращая предметы и пейзажи в россыпи стекла. В последний момент Нил увидел, что тропа под его ногами глубоко растрескалась и гигантские ребристые, как устричные раковины, осколки повалились с неба. Он обхватил голову руками...

– Урр-а!.. – орал пьяный в драбадан Жора прямо ему в ухо. Он бесцеремонно толкал приятеля с целью препроводить его в номер досыпать. Приоткрыв глаза, Нил обозрел Жорины голубые трусы в ромашках и облегченно вздохнул.