Я осмотрел здесь, кажется, все: каждый камень, каждую трещину, каждую дыру. Абсолютно нет ничего такого, что могло бы привлечь внимание и направить поиски в нужную сторону. Следы ряби на песке от придонных течений, следы марганцевых конкреций — темные округлые пятна. И никаких следов того, кого мне нужно найти…

Толстые кабели, свисающие с аквалюмов, уходят куда-то в одном направлении — легкая дымка мешает мне видеть куда. Последние метры дна, тронутого цивилизацией… Плыву вперед, размышляя над близкой уже проблемой организации глубинных поисков. Я отдавал себе отчет в том, что мы с Боллом можем рассчитывать на собственные силы только в пределах трехкилометровых глубин — ниже этой отметки путь гидрокомбистам заказан. Но как велика акватория будущих поисков? Этого я пока не знал. Нужно будет подробно изучить батиальную карту.

И вдруг я увидел… Нет, это, конечно, не человек — люди не бывают трехметрового роста. Мощные плечи, маленькая голова, серебристый отблеск металла…

Робот стоит неподвижно, ссутулясь. Ноги полусогнуты, левая отведена назад. Неподалеку — еще один, в такой же позе. Очевидно, момент отключения тока застал их на марше. Клешни у этих целы. Не дрейфь, ребята, скоро вы нам понадобитесь и мы вас разбудим.

Впереди какое-то сооружение. Странно похоже на гитарную деку. Здесь, в пронумерованных обоймах, заканчивают свой путь кабели от аквалюмов. Высвечиваю фарой еще трех андробатов. Живописная группа. Двое из них в скорбном молчании застыли над роботом, стоящим на четвереньках. Впрочем, слово «четвереньки» вряд ли подходит: это именно тот робот, у которого оторвана клешня. Н-да, все же есть над чем призадуматься…

Выход из ущелья очерчен полукруглым обрывом — ни дать ни взять подводная бухта. Устраиваюсь на гранитном валуне, долго смотрю в глубь открытого океана. Манта дозором обходит новые владения. Медленно, с достоинством. Время от времени она замирает на месте, точно охотничья собака в стойке на дичь, и направляет свет прожекторов вниз. Там снуют какие-то белые тени, — должно быть, глубоководные акулы, — но близко не подходят.

Вглядываюсь в циферблат перстня-часов. Ого, девятый час на исходе! Сразу дает знать о себе голод, пора возвращаться. Соскальзываю с валуна — луч фары окунается в безмолвную темень пучины. И вдруг, словно в ответ, какое-то существо зажигает там свой крохотный ярко-красный фонарик. Я насторожился, как настораживается рыба, привлеченная мерцанием блесны. У глубоководников это бывает… Красный фонарик поблек, а скоро и совсем угас. Мне стало грустно. Я висел над бездной и думал о Пашиче, о его загадочном исчезновении в этом темном, суровом и в то же время чем-то привлекательном мире, и еще я думал, что эту загадку, вероятно, не просто будет решить — вопреки убеждению Болла, — потому что мир мокрого космоса не имеет для нас ни дна, ни конца, ни начала, а мы не имеем понятия, куда отправиться на поиски пропавшего в океанских глубинах товарища. Терпение, подумал я, не все еще потеряно. В чем заключалось это «не все», я плохо себе представлял. Просто надеялся, верил… В глубине опять маняще вспыхнул красный фонарик. Мне оставалось воспринять этот привет из непроглядного мрака как своеобразное утешение…

На обратном пути мы с Мантой поймали прожекторами несуразную рыбу-большерота. Голова похожа на полураскрытый саквояж, глазки-бусинки, а тельце до смешного маленькое, тоненький хвост. Рыба зигзагами плывет вперед, пытаясь уйти от погони. Никто не думает ловить тебя, трусишка!.. А впереди уже маячит знакомое пятно ржавого цвета.

Манта проносится мимо понтона, едва не задев его плавниками. Стоп!.. Бросаю Манту и возвращаюсь.

Может быть, это другой понтон — не тот, что я осматривал раньше? Но ведь я плыл к площадке строго вдоль кабеля и не мог не заметить вторую такую громадину! Нет, понтон, конечно, тот же самый… Но тогда откуда на нем появились эти большие корявые буквы?.. В свете фары внимательно разглядываю надпись. Жирные белые буквы (писанные обломком мягкого известняка) составляют загадочное слово: АТТОЛ… Никогда еще я не испытывал такого полного недоумения.

Я осмотрел другие стенки понтона и даже нырнул под днище. Надписей больше не было, и я вернулся к скутеру. Выкручиваю демпфер до предела. Манта трогается с места рывком и несет меня куда-то. Плохо соображаю куда… Мысль о том, что здесь я не один, что рядом бродит кто-то, сделавший эту надпись, заставляет с тревогой всматриваться в темноту. И вдруг неожиданно для себя поворачиваю Манту обратно.

Странная надпись влечет меня какою-то устрашающе магической силой. Я еще не успел приблизиться к понтону настолько, чтобы видеть белые буквы, но уже знал, вернее, инстинктивно чувствовал, что мне предстоит пережить нечто необыкновенное… АТТОЛ. Вслед за лучом невольно мой взгляд скользнул по буквам справа налево — ЛОТТА…

Опомнился я не раньше, чем увидел зарево от прожекторов станции. Возле четвертого бункера между двумя скутерами маячит черная фигура гидрокомбиста. Вот оно что!.. Наверное, весь гидрокомбовой ворс на моей оболочке встал дыбом от ярости.

Пловец приветствует меня взмахом руки. Я не могу узнать его в оболочке, да и безразлично мне, кто он такой: Болл или, может быть, Пашич. Заворачиваю ему локти назад и, сильно выгребая ластами, подталкиваю к решетке. Сначала он ведет себя спокойно. Оказавшись внутри подбункерного резервуара, предпринимает попытку вырваться. Тихо, «шутник»… Дергаю рычаг электропривода. Жужжат моторы, над головой расширяется светлый прямоугольник.

В бассейне плененный гидрокомбист пытается столковаться со мной на языке жестов. Он хватает меня за плечо и показывает в сторону выхода. Поздно, плита уже поднималась. Из тонких отверстий проложенных на дне бассейна труб кверху бегут пузырьки кислорода. Давление падает. Оттолкнув гидрокомбиста — у меня уже почти нет сомнений, что это Болл, — взбираюсь по трапу и прыгаю в резервуар с растворящей жидкостью. Едва зеленоватые волны смыкаются над головой, как резервуар превращается в кипящий котел — настолько бурно протекает химическая реакция. На ощупь ловлю петли телескопических стержней подъемника. Это нужно делать быстро, пока не появилось неприятное ощущение удушья.

Два пружинистых удилища выбрасывают меня прямо под горячие струи душа. Гидрокомбовая оболочка, уже полуразрушенная реактивами, под напором горячей воды отваливается лоскутами. Долой фару, ласты, пояс! Все на ощупь, все быстро! Респиратор — в ноздри и в рот. Ноги и руки — в петли «колеса обозрений». Переворачивает вниз головой и начинает трясти на пневматических амортизаторах, исхлестывая водяными бичами. Беспощадная тряска удаляет большую часть легочного наполнителя. Следующий и последний этап — кислородная вентиляция дыхательных путей.

Я открываю глаза и первым делом оглядываю очерченное блестящим ободом соседнего колеса голое тело гидрокомбиста. Маленькое разочарование: да, это Болл.

Смахиваю с себя воду пушистым халатом, одеваюсь.

— Ты здорово напугал меня, — говорит Болл. — В какой-то момент мне показалось, что ты… — он спотыкается на слове, — чем-то очень взволнован.

— Спятил, — уточняю я. — Это вы хотели сказать?

Молча одеваемся и выходим из батинтаса.

Есть мне уже расхотелось, но я заставил себя выпить две кружки бульона. На второе Болл вскрыл банку с яркой этикеткой, на которой значилось: «Пейт». Подозрительная на вид коричневатая паста была приятна на вкус. Я не заметил, как проглотил все без остатка. Разливая по кружкам дымящийся с запахом ромовой эссенции напиток, Болл осторожно полюбопытствовал:

— Что нового, Грэг?

— Ничего, Свен. Спасибо за свет на площадке. Кстати, один из андробатов потерял клешню. Вероятно, кальмары… Зачем вам понадобилось выходить в воду раньше срока?

Я заглянул ему в глаза.

— О, я начал уже беспокоиться! — оживляясь, сказал он. — В этой глуши без квантабера… Я уважаю вашу смелость, Грэг, но так рисковать, по-моему, не стоит.