Майя смотрит на меня и молчит. Опомнившись, я отпускаю ее руки. И тоже молчу, стыдясь своего внезапного и, может быть, непонятного ей порыва.

Красочный накал достигает своего апогея, вибрирует на самых высоких нотах цветовой симфонии. Кажется, будто все вокруг вот-вот расплавится и потечет, завертится в чудовищном водовороте огня… Но что-то мешает этому: не выдерживают, обрываются струны лучей, угасают источники света. Наступает призрачно-таинственный покой…

В сумраке можно различить матовые купола каких-то грибовидных сооружений, смутные контуры странно разветвленных конструкций. Бледные полоски света, которые невесть откуда просачиваются сюда, в этот изменчивый мир, еще недавно блиставший всеми оттенками спектра, производят удручающее впечатление. Тишина… Но тишина напряженная — будто ожидание взрыва. Бледные полоски вздрагивают и начинают мерцать, постепенно обретая полную гамму лазурно-голубых тонов. Голубое мерцание вызвало неожиданный световой эффект: над матовыми куполами возникают двойные ореолы трепетного свечения… Полукружья ореолов кажутся сводами прозрачных, уходящих в перспективу галерей.

Внезапно купола расцветают шаровыми вспышками, слышится знакомый гул. Опять из промоин вырываются языки оранжевого пламени. Майя, словно очнувшись от глубокой задумчивости, говорит:

— Какой в этом смысл, спрашиваешь ты? Все просто: если бы мы не умели создавать алиторы, мы не могли бы проникать в Пространство так далеко… Посмотри туда. И ты все поймешь.

Я оборачиваюсь. На фоне звездного неба медленно вращается исполинский оранжевый шар. Узоры незнакомых созвездий…

— Таэма, — произносит Майя, и я догадываюсь, что это — одно из солнц Туаноллы.

В лучах красноватой короны гиганта видно туманное пятнышко. Изображение увеличивается и вырастает в волнистую спираль, состоящую из отдельных оранжевых сгустков. Над спиралью — маленькая женская фигурка, изображенная в стиле японских гравюр. Конечно, она похожа на Майю.

Поодаль желтым светом загорается еще один шар, поменьше. Я сразу узнаю Солнце. Между нашими солнцами появляется тонкая красная лента. Она вдруг перекрутилась вдоль оси множеством штопоровидных витков. Очевидно, изображением этого ленточного штопора Майя делает попытку навести меня на мысль о сложной структуре Пространства… На том конце красного штопора, который упирается в туманную спираль в короне Таэмы, суетятся белые волнистые линии. Мгновение спустя такие же линии пляшут в корональной области Солнца; проступают очертания второй спирали, а над ней очертания женской фигурки… Ну что ж, главное дошло до меня: Гелиана и ее хозяйка действительно не совершали перелета в привычном для землян смысле этого слова. Используя какие-то неизвестные нам законы природы, Повелители Времени умеют возникать в любой точке околозвездного пространства с такой же привычной для них физической обоснованностью, с какой в нашем понимании возникают, скажем, южный и северный полюса обыкновенного магнита. Два равновеликих и качественно равнозначных полюса, но с неодинаковой ориентацией в пространстве. Не в этом ли кроется загадка алитор?..

Угасают звезды-шары, тускнеют обе спиралевидные Гелианы, исчезают рисунки женских фигур. Промоины становятся шире, вокруг бушует ураган огня. Оазис, в котором мы находимся, постепенно распадается на островки. Майя заметно встревожена.

— Мы — на краю Гелианы, — говорит она. Поднимает ресницы, все вокруг наполняется сказочной синевой ее необычных глаз. — Скоро мой мир разобщится с твоим… Хочешь ли ты остаться здесь, сын Земли?

Она спрашивает это робко, с надеждой.

Я смотрю на нее и долго не решаюсь ответить.

— Нет… не могу. Я должен вернуться к своим товарищам. Покажи мне дорогу обратно.

Девушка что-то показывает рукой, и я вижу верхушку «Бизона», покрытую лиловой коркой нагара.

— Обещаешь ли ты выполнить одну мою просьбу? — спрашиваю я.

— Обещаю, если только смогу.

— Сможешь. Прикажи своим миолмам разыскать в хранилище объемных знаний мою алитору и уничтожить ее. Пойми меня правильно: нам, землянам, непривычна мысль о едином множестве алитор. Возможно, когда-нибудь в будущем наши взгляды изменятся, и мы придем к необходимости искусственно усложнять природную индивидуальность людей. Но для этого нашему обществу понадобится вырастить невиданный кристалл новой человеческой морали и этики на обширном фундаменте знаний… Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил?

Синие глаза закрылись медленно-медленно. Из-под ресниц покатились слезинки. Неземные глаза тоже умеют плакать…

— Может быть, это жестоко, но иначе я не могу. Почему — не знаю, но не могу. Не плачь, я уйду, и все забудется…

Мне очень трудно уходить. Но время не ждет. Островки стали совсем небольшими…

— Ты так и уйдешь?

Я оборачиваюсь. Маленькая лань доверчиво приближается ко мне и тычет мордочкой в ладонь — ее холодный носик заставляет меня вздрогнуть. Я тихонько отстраняю головку Лимы и возвращаюсь к девушке. Не понимаю, как это произошло, но вдруг я чувствую на своем лице волну мягких волос.

Губы ее влажные, теплые…

— Прощай, Майя! Мечта моя…

— До встречи, сын Земли!.. Иногда я буду видеть тебя, пока ты здесь, возле Солнца. Вспоминай Гелиану. Я буду ждать твоего возвращения…

Я иду, не оглядываясь, сопровождаемый матовым шариком. В пути меня нагоняет одинокий, исполненный неизъяснимой тоски дивный голос. Голос приносит мелодию, грустную, как лебедь на темной поверхности вечернего озера.

Голос Акопяна:

— Осторожнее, Веншин, с этой дрянью шутки плохи… Разбудите командира, все вместе мы как-нибудь справимся.

— Что случилось?

Это спрашивает Шаров.

Открываю глаза. Вижу себя сидящим на полу, в обнимку с рычагом выходного люка. На почтительном расстоянии от меня — Веншин, Шаров, Акопян. Смотрят… Не на меня, а куда-то поверх моей головы. Я издаю радостное восклицание и делаю попытку подняться.

— Сидеть! — рявкнул Акопян. И добавил мягче: — Не шевелись, дорогой, потерпи минутку. Сейчас я подключаю отвод. — В его руках длинный металлический стержень.

Я проследил направление взглядов. Шарик!.. Над моей головой тихо кружился подарок Майи. Я протягиваю руку — и шарик мгновенно меняет кривую облета. Значит, все это правда!..

— Тебе что, жить надоело? — кричит Акопян. — Или, может быть, ты не знаешь, что такое шаровая молния?

Я вскакиваю на ноги. Шарик послушно выбирает новую орбиту.

— Ненормальный, да?! — Акопян ловит шарик металлическим стержнем.

Я не успел помешать. Шарик лопнул с оглушительным звоном.

— Что ты наделал?! — Стержень сухо треснул у меня на колене и отлетел в сторону.

— Смотри-ка, взбесился парень! — удивляется Акопян. — Ты не кусаешься? Терпеть не могу, когда кусаются.

Я сгребаю со стола кучу диаграмм и швыряю их ему под ноги:

— Все результаты наших исследований не стоят тени этого шарика!

Шаров смотрит на меня с задумчивым любопытством. Веншин молча подбирает диаграммы. А я бормочу что-то несвязное о сумасшествии Веншина, о девушке из другой галактики, о маленькой лани, которую зовут Лима, об алиторах. У Акопяна очень глупый вид: рот приоткрыт, нижняя челюсть отвисла.

— Н-да… — говорит он, как только я умолкаю, и обращается к Шарову: — Придется нам с тобой меняться вахтами, им больше доверять нельзя: Веншина я застал спящим под столом, а этого типа — висящим на рычаге выходного люка. Ну и публика!..

Я смотрю на руки Шарова: мне показалось, будто под рукавами он прячет красные браслеты. Командир замечает мой взгляд и одергивает рукава, словно стесняясь чего-то.

— Скажите, Веншин, вам не кажется странным то, что рассказал Морозов?

Веншин поднял на Шарова глаза. Потом опустил.

— У Алеши очень богатое воображение. Видимо, сказалась чрезмерная нагрузка последних дней, организм не выдержал и… сами понимаете, — бред, галлюцинация. Это бывает… Да и сам я не выдержал — уснул, крепко уснул. Не могу себе простить…