Он лежал на неоглядной красной равнине, словно связанный Гулливер. Справа от него была ночь, слева — день. Черными кобрами покачивались вдали смерчи, тускло светило слева багровое солнце. Под завывание ветра катились по красной равнине, катились, катились, подпрыгивая, желтые клубки-вертуны. Равнина была очень гладкая, сухая и жесткая, клубки-вертуны — мягкие, расплывчатые. Утомительно резвы были эти клубки, неудержимы в движении, как ветер. А ветер был душен…

Не размыкая век, Гулливер безучастно следил за игрой вертунов, пока не стало его забирать беспокойство непонимания. Откуда-то из запредельной дали птицами прилетели два голоса — мужской и женский, грифами покружили над головой, сели, и в этот момент клубки прекратили верчение как по команде.

— Быстрее открой футляр стетоскана и нацепи мне экран, — клюнул мужской птицеголос в гулливерово темя. — И не надо паники, он шевелится.

— Уже? Или еще? — клюнул женский в левое глазное яблоко, в правое. Болезненно ущипнул за ноздрю: — А если парализован дыхательный центр?

От грифов несло аммиаком.

— Спокойнее, Марсана. Главное, он шевелится.

— Но не дышит! Матис… Это ужасно, Матис!

— Посмотрим, — раздумчиво пообещал гриф Матис и вспрыгнул на гулливерову грудь. Лапы у грифа Матиса были из полированного металла — гладкие и холодные.

Кир-Кор сделал глубокий вдох, поднял веки и увидел двух незнакомцев в белых каскетках. Загорелый мужчина, Матис, надо полагать, водил по его обнаженной груди чем-то блестящим. Вокруг пылал безумно яркий, солнечный день. Не менее загорелая женщина, надо полагать, Марсана, держала в руке что-то стеклянное, резко пахнущее аммиаком. Зрачки ее серо-зеленых, цвета морской волны, выразительных глаз смотрели в упор и в основном выражали испуг, из-под каскетки торчали в разные стороны зеленые волосы. Глаз мужчины не было видно за квадратами черных стекол экранных очков. Над их головами парусом уходила в серебристо-лазурное с лиловыми пятнами небо ослепительно белая плоскость, украшенная посредине пылающе-алыми ромбами и геральдическим львом. «Я спал?» — напряжением мысли вопросил Кир-Кор незнакомцев. Воздух был пропитан негромким, на уровне комариного звона, пением многомиллионоголосого хора. Звякнуло оброненное женщиной стекло. Хор нес какую-то какофоническую околесицу. Кир-Кор усилием воли подавил в себе его звучание. Разжал губы, хрипло осведомился:

— Я, кажется, спал?

Мужчина взглянул на помощницу. Без очков он был похож на нее как брат на сестру. Во всяком случае, принадлежали они явно к одной этнической группе, но почему-то общались на геялогосе — общеземном языке. «Во Вселенной чего не бывает», — подумал Кир-Кор и, приподнявшись на локте, увидел себя полупогребенным в ворохе оранжево-огненных покрывал, за которыми виднелась палуба спортивного катамарана, и вокруг палубы — изумительно прозрачные бирюзовые воды круглого озера в белосахарных, поросших ядовито-зелеными пальмами берегах. Белая плоскость, которую он в первый миг пробуждения принял за парус, действительно представляла собой элементно-энергетическое полотно жесткого паруса класса «румб-электро». Еще один «румб-электро» торчал в километре отсюда и смахивал на воткнутое в середину озерного зеркала белое гусиное перо, обрызганное кровью. Здесь любой освещенный солнцем белый предмет вместо четкого абриса имел (в зависимости от расстояния) красную, лиловую или радужную кайму. Белая береговая полоса была в радужном окаймлении.

— Как ваше самочувствие? — спросила женщина, сидя возле него на коленях.

Кир-Кор ответил не сразу. Он уже заподозрил, что с памятью не все в порядке, и мучительно пытался сосредоточиться, пока длинные, коричневые от загара пальцы мужчины с профессиональной ловкостью укладывали в футляр экранные очки и выблескивающий невыносимо-красными бликами датчик.

Разумеется, он понимал: это Земля, пояс тропиков. Но такой Земли — нарядной, как цыганская песня, до аляповатости пестрой и яркой — никогда еще ему не доводилось видеть. Даже в тропической зоне. Это были тропики Гогена. Слишком необычные для земных ландшафтов пылающе-пронзительные краски, слишком кричащие… «Ренатурация, — догадался ошеломленный Кир-Кор. — Бесспорная ренатурация! Но где это со мной произошло? Когда?..»

— Как вы себя чувствуете? — повторила женщина, заглядывая ему в глаза.

— Прошу прощения, эвгина, — спохватился Кир-Кор. — Я словно после тяжелого сна. Голова… м-м-маракас!..

— Головокружение? — тихо спросил мужчина.

— Нет, не то… Извините, эвандр. — Кир-Кор готов был провалиться сквозь палубу. — Не могу объяснить!..

— И не надо, не напрягайтесь. — У мужчины был негромкий голос успокаивающего тембра. — Нам приятно будет узнать ваше имя, ювен. — Я — Матей Карайосифоглу. Друзья называют меня гораздо короче: Матис. — Он поднялся с колен, помог подняться женщине и представил ее с легким полупоклоном: — Марсана.

— Очень приятно. Кирилл. Вы, по-видимому, оба медики?

— С дельфиньей точки зрения, — подкорректировала Марсана.

— Значит, биологи?

— Сегодня — спортсмены.

— Что-нибудь вас тревожит? — спросил Матис.

— Не могу вспомнить, как я попал сюда.

Спортсмены-биологи переглянулись.

— По воздуху, — подсказала Марсана, запихивая пряди зеленых волос под каскетку. — Обычным путем бравого слампера.

Кир-Кор повернулся на локте, узнал отброшенный в сторону гермошлем, и в голове кое-что прояснилось. Был прыжок и этот странный полет на гибриде зонта и надувного матраса. Откуда летел? Куда? Почему?.. Высвободив ноги из мунбутов, он стряхнул с себя останки обесформленного летательного аппарата, поднялся, оправил одежду. У него было такое чувство, будто он нарушил некий запрет. Какой запрет? Чей?.. Сквозь воду виднелось близкое здесь песчаное дно, над которым лениво фланировали скаты и небольшие акулы. Прямо как осетры на выгуле в рыбных прудах. Разминая мышцы, он пружинисто повел плечами. Руки и ноги вели себя безукоризненно, чего нельзя было сказать о голове. Ошеломление не проходило. И даже несколько усугубилось после того, как он заметил, что это круглое озеро вовсе не озеро, потому что над полосой берегового песка за частоколом высоких казуарин и кокосовых пальм земли не было — там синела поверхность океана.

Куда ни посмотреть — везде океан. Во всех направлениях — сочный ультрамарин с лиловым оттенком. За кольцевой грядой ничтожного песчаного барьера мимо спокойных вод внутренней лагуны атолла катились ровные океанические валы. В залитой солнцем перспективе — три островка. Шелковисто-зеленые, словно из малахита, они выстроились друг за дружкой — три идущие одним фарватером корабля… В той стороне, куда катились валы, под свинцово-сизым днищем большого кучевого облака проступали сквозь полосы ливня контуры Башни погоды. Вглядевшись в нее, Кир-Кор испытал прилив недавно пережитого ужаса. И отлив. Не так уж плохи его дела, если после магнитно-импульсного «поцелуя» дингеров он еще в состоянии осмысленно разглядывать это чудовище. Отсюда Башня мало была похожа на вулканический конус. Уж скорее — на погруженного по уши в океан первослона из первокосмогонического мифа; над водой — разведенные в стороны богатырские бивни и поднятый к облаку толстый хобот. Слон-Атлант. Один из троицы, которая, стоя на черепахе, держит местную землю. Местные острова. Кстати, как они называются?..

— Значит, я оттуда… и сюда, к вам на палубу? — Кир-Кор «проследил» в небе воображаемую траекторию.

— На излете вы грохнулись в парус и чуть не перевернули катамаран, — ввела поправку Марсана. — Вы что, летаете не разбирая дороги?

Небольшая вмятина на морде геральдического льва давала представление о жесткости элементно-энергетического полотна «румб-электро».

— Шрек-тревер… — пробормотал пораженный Кир-Кор. Взглянул на Марсану. — Не нахожу слов, чтоб выразить масштабы моего смущения, эвгина. Чем могу загладить свою вину?