Рассказывая, он пробежал пальцами по сенсорным переключателям с внешней стороны желобчатых подлокотников — три колонки нужных ему информационных брид услужливо распахнулись веерными экранами. Автокарта маршрутного сопровождения. База данных. Цифро-буквенные формуляры по режиму полета. Плотно обхватив ладонями люминесцирующие рукоятки на концах подлокотников, Кир-Кор снял роботронного штурмана с орбитально-спутникового контроля и резко бросил аэромашину креном на разворот. Диск Луны ненадолго спрятался за днищем «летающей шляпы», а серебристо-бело-голубое облачное покрывало над океаном вдруг превратилось в мировой занавес.

— Буквально у меня на глазах бандит взорвал своего напарника, — добавил Кир-Кор. — Понимаете? Прицепил к его спине небольшой бризантный заряд и взорвал.

После разворота мировой занавес снова лег покрывалом, кругляк луны взмыл на свою обычную высоту, но светил уже не в лицо, а в затылок. Кир-Кор довернул на два градуса по азимуту и подумал, что маневр перемены курса ручным управлением дался легко, будто на тренировке. «Ив-Конд, пожалуй, был бы доволен», — вспомнил он инструктора новастринского островного полигона, где каждый грагал-отпускник проходит курс освоения новинок техники Солнечной Системы. Полигон почему-то имеет несколько равноправных названий — Овоград, Алармбург, Надрак-Нуташ, Лакай-ленд. И одно-единственное прозвище — Курятник…

— И вы… не сумели… — пролепетал интротом.

— Что? Остановить Ярару?

— Да. Помешать хотя бы…

— Нет, не сумел. Для этого надо было его убить. А убить — это совсем не то, что впрыснуть в черепную коробку мерзавца болевую комбинацию спазмогенных импульсов. — Кир-Кор потрогал альгер Ярары, оттянувший карман, подумал: «Жаль, я не знал, что эта штуковина не опаснее скорпиона…»

— Специально для таких случаев, — тихо произнес Лирий Голубь, — МАКОД дает вам неограниченные права.

Кир-Кор быстро взглянул на него.

— Нет, Кирилл Всеволодович, нет, извините!.. — Страдальчески морщаясь, интротом пощупал шишку на лбу.

«Двойная рефлексия, — посочувствовал ему Кир-Кор. — И так нехорошо, и этак плохо… Представитель девидеры «Ревнителей Общества Справедливости» с отчаяния вдруг упрекнул грагала за то, что грагал, будучи сам в отчаянном положении, не пошел на отчаянные дела…»

«А грагал, — вмешался внутренний голос, — тоже с отчаяния, как ты сам понимаешь, был не прочь передать дела подобного свойства в зубы акулам. Мальчишка опомнился и решил извиниться перед тобой. Отличный повод для тебя извиниться перед акулами».

— Ладно, второй пилот, — проговорил Кир-Кор. — Минутная слабость. Бывает. Я вас хорошо понимаю.

— Эр-джи-би, эр-джи-би, эр-джи-би! — неожиданно произнес неприятно высокий мужской голос. — Би-джи-эр! Би-джи-эр! Би-джи-эр!

Кир-Кор бросил взгляд на индикаторы записывающего устройства.

— Пейсмейкеры, — определил Лирий Голубь.

— Вы знаете их тайный язык?

Юноша отрицательно покачал головой:

— Я знаю манеру их общения. Но сейчас и так ясно: вызывают на связь.

— Ратак-а, ратак-а, би-джи-эр! — сверлил пространство рубки неприятный голос. — Би-джи-эр! Ганнибал-Барка, би-джи-эр!

— Все в порядке, — сказал интротому Кир-Кор. — Они нас потеряли, ищут через орбитальную систему связи. Временно мы помолчим…

— А потом?

— Потом придется выйти на связь с экзархатом, и у них появится шанс разгадать наш маневр.

— Неужели им трудно понять, что, собственно, здесь произошло?

— Трудно. Особенно если понимать не хочется. Но уж когда поймут… — Кир-Кор не стал договаривать.

— Нам что-то еще угрожает?

— Не знаю. Посмотрим. Какая-нибудь пакость у них в резерве, должно быть, найдется… Однажды кто-то хорошо сказал: «Если пейсмейкеры отступили, то путь их отступления всегда основательно и глубоко эшелонирован разнообразными пакостями».

Неприятный голос умолк. Видимо, поняли то, чего понимать не хотелось. И сразу стал наплывать, поднимаясь снизу, как ил в замутненном источнике, глухой неразборчивый ропот, идущий, казалось, из темных глубин океана. Кир-Кор ощутил какое-то неудобство, тревожный дискомфорт в этом пилот-ложементе, в этой аэромашине. В этом небе. Наконец — в этом мире. Он развернул бриду связи и выключил звуковой транслятор приема. Ничего не изменилось — загадочный ропот и странное чувство тревоги остались… Он невольно прислушался. Ропот. Рокот. Рокот ропота, пронизанного всплесками едва различимых беспокойных созвучий. То ли отдаленное многоголосье продуваемых ветром пространств, то ли дыхание притаившегося где-то рядом исполинского миллиардного хора с миллионным оркестром. Дыхание было напряженным и мощным. Что-то мощно и тяжело давило на мозг, обволакивая сознание клочьями желтого, оранжевого и багрово-черного 71ыма. «Передать управление автоматике!» — приказал рукам испуганный мозг. Но это была только мысль, слабая, лишенная энергии волевого действия…

Хор выдохнул, словно из чрева планеты, басовито-низкую ноту и, набирая планетарно-утробную силу, печально запел. Запел желто-оранжево-черную песню о колодцах забвения. Грудь сжимало смертной тоской, когда в полете сквозь клочковато-мглистую муть взгляд неожиданно проваливался в гигантские жерла.

Их было множество, этих чудовищных черных колодцев, и края жерл быстро вращались, подобно водоворотам, затягивая в жуткие бездны мутно-цветные кольца дымов. И вместе с одним из оранжево-мутных колец тянуло в аспидное бездонье шверцфайтер… В отчаянной, неравной борьбе с парализующим волю песнопением, Кир-Кор ударил себя в лицо. Удара он почти не почувствовал. Зато воспринял крик интротома, и этот крик вдруг помог ему — на миг прояснил ситуацию. А ситуация была… хоть стреляйся из альгера!

Щелкнул курок — полыхнуло зеленым. В правый глаз вошел наконечник копья, вышел через затылок, — окружающий мир позеленел и задохнулся от яростной боли. Ярко-зеленая боль затопила черное бездонье колодца забвения, смыла туман, захлестнула желто-оранжево-черный хорал, и какое-то время на этой планете не было ничего, кроме ярко-зеленой боли с перекатами малиново-красных луж… Трудно было сдержать себя — не выскочить из пилот-ложемента и, подобно Яраре, не броситься с воплями на пол.

Громадным усилием воли Кир-Кор локализовал обширную область болевого спазма в одну жгучую точку и, как только полегчало, включил в пилотажной рубке круговой нижний обзор. Внизу — странно кружащийся во мраке островок ярких огней… Выводя шверцфайтер из гибельной спирали штопора, Кир-Кор лишь на исходе маневра осознал, что это был последний (без всякого преувеличения) шанс остаться в воздухе.

Аэромашина бреющим полетом прошла над верхушками иллюминированных мачт парусного океанского сухогруза и снова взмыла под низкие облака. «Счастлива наша звезда», — хотел сказать второму пилоту Кир-Кор, но замер на полуслове. Перепоручил управление автоматике, схватил за запястье безжизненную руку:

— Что с вами, юноша?!

Лирий Голубь молчал. Безвольно склоненная к плечу голова с закрытыми глазами и ушибленным лбом…

— Шрек-тревер!.. — пробормотал Кир-Кор и попытался настроиться на ясночувствие. Не получилось. Очень мешала жгучая точка в глубине правого глазного яблока. Саднило губы и нос, отведавшие удара собственного кулака.

Ритмика пульса и дыхания интротома была замедленной, но не аномальной. Стало ясно, что жизнь юноши вне опасности. Кир-Кор успокоился. Защитная реакция молодого организма на нервное перенапряжение, вот и все. Напряжений у него сегодня предостаточно. Последняя капля… вернее, последний булыжник по голове — черный эгрегор пейсмейкеров. Если даже грагалу трудно выйти из-под контроля мощного пси-воздействия (интересно, сколько участников рыли этот колодец смерти?), то чего ждать от неопытного мальчишки…

«Не все так просто, — заметил внутренний голос. — Юноша вскрикнул, когда ты ударил себя в лицо».

«В самом деле! — насторожился Кир-Кор. — Маракас!..»

«Есть интротомы, воспринимающие эхо болевого удара».