Государь Петр Алексеевич протрубил большой сбор. В Преображенское, где он со всею великою свитой обосновался и где жизнь кипела и бурлила повседневно, съехались его генералы и адмиралы, фавориты и любимцы, равно и будущие птенцы гнезда Петрова держать преважную консилию — военный и прочий совет.

Тут, само собою разумеется, был и князь-кесарь, он же «король Фридрихус», король потешный, но правитель взаправдашний и весьма грозный Федор Юрьевич Ромодановский, и главный заводчик всех царевых предприятий генерал-адмирал Франц Лефорт, человек сугубо сухопутный и к военачальству смолоду не приобвыкший, и его правая рука генерал Патрик, а по-русски Петр Иваныч Гордон, генерал и воинский наместник Сибирский Федор Алексеевич Головин и думный дьяк Прокофий Богданович Возницын и другой думный дьяк Андрей Андреевич Виниус, к которому молодой царь был особенно расположен и которому писал цидули из-под Азова, и многие другие персоны.

— Собрал я вас для сей консилии по важности замышленного, — начал Петр. — Побуждает меня усильно брудер Франц ехать за море. И ведь правда: надобно учиться разным искусствам — учителей у нас нету. Где ж выучиться, скажем, корабельному строению, как не в Голландии, либо в Англии, либо у венециян. Опять же и навигации, и артиллерии, и фортификации, и астрономии… Повелел я боярским недорослям числом до полусотни, кои к наукам влечение имеют, отправиться в оные государства. А папеньки да маменьки супротивничают, плачутся — как-де бедное дитятко без нас меж еретиков люторских да латынян. Строго я повелел, а с ослушников взыщу. Да коли нам ехать, с собою коих возьмем и там пристроим. Так что милости прошу высказать — ехать ли, и куды, в какие государства, сколь народу с собою взять?..

— Вестимо ехать, — проурчал князь-кесарь. — А государство я управлю с бояры и с потешными. Не впервой.

— С тобою, ваше королевское величество монарх Плешбургской и Кокуйской, я спокоен, — без улыбки молвил Петр, — ндрав у тебя суровый, можно даже сказать свирепый, а потому ты всякое возмущение задавишь.

— Задавлю, верно говоришь, — отозвался Ромодановский. — И с рогатиной на медведя выйду.

— Ежели ехать, то на срок, — высказался рассудительный Виниус.

— На зачаток столь великому делу надобен не год, а не менее двух лет.

— Ну и что ж? — пожал плечам Петр. — Торопиться не станем, великое дело требует основательности и великого терпения. В школах наукам учат не один год. А его величество король Фридрихус не даст смутьянам ходу.

— Никакой потачки! — снова отозвался князь-кесарь.

— Вот я и толкую, — продолжал Петр. — Надобно с общего согласия пролагать путь наш. Вот хоть ты, брудер Франц.

Лефорт медленно встал — некий недуг точил его последнее время — и хрипло выговорил:

— Я так полагаю: начать надобно с курфюршества Бранденбургского, кое всего ближе от нас. Затем — Пруссия, а уж потом как Бог поведет. Оттоле все дороги открыты:, и в Голландию, а оттуда в Англию, где корабельство процветает. Потом переправить на континент и через Францию — в Италию, допрежь всего в Венецианскую республику, славную своими мореходами…

— Постой, Франц, — перебил его Петр. — В Веницию ехать нам без надобности. Наш посланник в Вене Нефимонов отписал мне, что с цесарем и Веницеею заключен им наступательный и оборонительный союз противу салтана турецкого, чего мы с давних пор добивались. Намерен я и с потентатами других христианских государств заключить таковой же союз противу врагов Креста Господня. Так что главней всего для нас государства, где корабельное дело процвело.

— Стало быть, Голландия, Англия и Франция, — подвел итог Лефорт. — Без торопливости, с обстоятельностью, дабы во все основательно вникнуть.

— Вот-вот! — подхватил Петр. — Я намерен на верфях ихних топором помахать да долотом поорудовать. Сие мне в радость и в наученье. Ибо хоть я и преуспел в плотницком деле, а все ж совершенства не достиг.

Говорили, перебивая друг друга. Языки развязались, и каждый спешил высказать свое суждение.

— Зарюсь я на Ригу, — признался Петр. — Глядючи на ландкарту, вижу: первостатейный порт. Город, слышно, богат и своею торговлею преславен, река его омывает, а та река впадает в залив. Сильные штормы его не потрясут, залив, слышно, мелководен, но ходят по нему и большие суда. Вот бы добыть его у шведа. Да как добудешь, коли швед силен, а мы еще силы воинской не набрали.

— Всему свое время, — философски заметил дьяк Андрей Виниус. — Господь умудрил тебя, государь, и ты многого достигнешь.

— Угу! — пробасил князь-кесарь. — С тобою, государь, мы и Ригу добудем, дай только срок.

— Вот бы отвоевать у шведа выход в море Балтийское, — мечтательно протянул Петр. — А то он воссел на искони русских землях и с места не сдвинется. А то море — внутреннее, чрез него вся торговля идет. И не будет надобности плыть до Архангельского.

— Досягнем, — бодро выкрикнул Лефорт. — Силы накопим, и швед будет побит и запросит пардону.

— Вызвал я для научения искусников из той же Голландии, Швеции, Дании и Веницеи, — промолвил Петр, — и то вам ведомо. Ибо работы в государстве нашем непочатый край. Порешил я всенепременно прорыть канал меж Волгой и Доном, там, где они сами ровно бы хотели друг другу руку подать речками Иловлею и Камышинкой. Тебе, государь мой, — обратился он к князю-кесарю, — искусников надлежит к месту приставить и за сим наблюденье иметь.

— Угу, — согласился князь-кесарь, — беспременно шкуру с них спущать стану, коли они делом пренебрегать.

— Ну ты полегче, полегче, — осадил его Петр. — Не то побегут из России, и тогда плакали наши денежки.

— А не погляжу, что они иноземцы, — продолжал свое князь-кесарь. — Коли из казны за них великие деньги плачены, должны они это восчувствовать.

— Свиреп ты зело — вот что, — укорил Петр князя-кесаря. — Все норовишь кнутом да дыбою управить. А надобно и пряник — особливо с иноземцами.

— А что на их глядеть да с ними цацкаться, — не унимался князь-кесарь, — по мне, так они должны в строгости содержаться, потому как им против наших денег более платится. А ты все норовишь с ими в обнимку. Вот-де они великий разум имеют да ученье. А ничего великого они так и не свершили. Наш российский человек, коли ему дать простор, и не такое сумеет. Вот намедни простой мужик крыла смастерил и норовил полететь навроде как журавель. Так князь евонный осерчал, когда мужик не полетел, а рассудивши, что крыла те тяжелы, попросил еще пять рублев на новые. Заместо этого князь приказал его взять в батоги да разорить его вчистую. А ты толкуешь, что я свиреп. Да я того мужика наградил бы и дал ему денег на новые крыла.

— Не сведал я про того мужика, а то бы дал ему и пять и более рублев. Ишь, сколь дерзостен. Таковых поощрять надобно, а не брать в батоги. С первого разу могло и не выйти, коли сие внове. Следовало попытку повторить многократно. Ты мне, ваше королевское величество, о всякой такой оказии всенепременно докладывай, не то мы оплошаем с нашими людьми да с нашими порядками. Все ломать надо, все строить заново, на разумный манер. Никак из трясины не вылезем.

— Из какой-такой трясины? — полюбопытствовал дьяк Возницын.

— Вестимо из какой — из нашей российской. Все норовим жить по старине, ровно на белом свете иных порядков и нет. А мы повседневно зрим, что есть порядки куда разумней нашего, и устроение жизни ко великому благу.

— Ну? Опять ты про иноземцев баешь, — насмешливо протянул князь-кесарь. — Стара песня, стара. Меняй на новую.

— И не собираюсь, твое величество, — отрезал Петр. — Я вот иной раз мыслю, что мы и раскольников казнили занапрасно. Нешто они не такие же православные люди, как мы сами. Нешто не молятся тому же Богу и Пресвятой Богородице, что и мы, и святому Николе поклоняются, что и мы. Смутил патриарх Никон умы человеческие без времени, мы признать сие не хотим, упорствуем. А по мне пущай осеняют себя двуперстием, пишут имя Иисусово с одною литерою «И», да почитают не прямой крест, у них крыжом еретцким именуемый, а осьмиконечный. Какая в том докука для веры, какой урон для государства? А люди ведь бегут в леса украинные, спасаются от никониан и власти нашей. А это прямой урон. Меж тем они свою веру в строгости содержат, не бражничают. В духовной чистоте себя блюдут.