Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Посадник, у которого с утра маковой росинки во рту не было, весь вечер почти ничего не ел, да и хмель­ного не пил: Темка, его расторопный холоп, по строго­му приказу Василия Алексича каждый раз вместо ме­да незаметно подливал ему в кубок квасу.

Только когда князь покинул избу, у посадника как гора с плеч свалилась. Он подвинул к себе глубо­кое блюдо, в котором еще осталось несколько кусков запеченного на вертеле тетерева, взял тот, что поболь­ше, и, обмакнув его в клюквенный взвар, отправил в рот.

Хотя еда уже остыла, посадник не обращал на это никакого внимания. Прожевав холодное мясо и слизав с пальцев кисло–сладкий взвар, он дотянулся до одино­ко лежащего на овальном блюде гусиного потрошка, начиненного вареными яйцами и кашей, и принялся за него, запивая еду оставшимся в кубке квасом. По­том среди холопов, которые стояли у стены в ожида­нии, когда им прикажут убирать со столов, Василий Алексич нашел глазами Темку. Тот, сразу угадав же­лание хозяина, подскочил к нему, наполнил высокий кубок хмельным медом из большой братины, затем по­двинул ближе к посаднику плоскую торель с румяны­ми пирогами и серебряное блюдо, на котором были уложены запеченные в масле икряники.

Бросившись опрометью в поварню, Темка принес оттуда давно томившийся в печи горшок лапши с ку­рятиной, налил ее в миску, которую поставил перед Василием Алексичем. Посадник, втянув в себя горя­чий душистый парок, поднимавшийся над миской, с благодарностью глянул на холопа и с удовольствием приступил к еде. Он ел, не торопясь, поглядывая без удивления на людей, уснувших за столом в неудобных позах. Насытившись и совсем успокоившись, Василий Алексич решил, что теперь хорошо бы прогуляться, и пешком направился к своим палатам.

Усадьбу, что разрослась невдалеке от городских во­рот, которые выходили к старому бору, посадник выст­роил несколько лет назад, когда прибыл в Москву по поручению Ярослава Всеволодовича.

Снег слабо поскрипывал под ногами, в вышине тя­нулись длинные рваные облака, изредка приоткры­вавшие тускло поблескивавший лунный диск. На не­котором отдалении от посадника слуга вел в поводу его смирного коня. Василий Алексич шел не спеша, по пути еще и еще раз вспоминая события минувшего дня и даже не пытаясь угадать, что принесет ему но­вый день.

«Неужто это все наяву? И палаты, и город? А мо­жет, он вовсе не так плох, как мне думалось? Ежели с умом за дело взяться, чай, не хуже других станет, — рассуждал утром Михаил Ярославич, лежа на пери­не. — Надо сегодня же все объехать да посмотреть, ка­кая она, Москва. Нет, сначала с посадником потолко­вать надо! Да я уж об этом на пиру с ним сговорился, — вспомнил князь, — небось ждет. Эх, хорошо встре­тил… А как меня слушали! Рты пооткрывали!»

Подумав о прошедшем дне, князь удовлетворенно улыбнулся, но вдруг его лицо омрачилось.

«Ну и что ж в этом такого, я ж ведь их князь, как скажу — так оно и будет. Чем я хуже старших братьев! Не моя вина, что они еще отроками княжили в своих городах. Александр аж Новгород под себя подмять хо­тел, но даже у него не получилось… Как‑то им с Андре­ем сейчас в Орде проклятой? Живы ли? — с тоской по­думал он, но потом будто опомнился и попытался ото­гнать черные мысли. — Что ж это я, князь московский, расквасился? Пора за дела браться, а я бо­ка отлеживаю!»

Но приниматься за дела почему‑то не хотелось. Не было желания выслушивать посадника, куда‑то ехать.

Виной тому, может быть, стало повисшее в небе се­рое марево, сквозь которое никак не могли пробиться солнечные лучи, а может, и тяжелые думы, от которых Михаил Ярославич как ни старался, но не мог изба­виться.

Вот и вчера на пиру, когда князь услышал чьи‑то слова о том, что Ярослава Всеволодовича погубил на­вет, он вновь ощутил, как от боли сжалось сердце, за­билось быстрее и жар ударил в голову. Однако как ни прислушивался он к разговору, но никаких имен гово­ривший так и не назвал и после сетований по поводу безвременной кончины великого князя стал перечис­лять своих родных, что сложили головы во время взя­тия стольного града Владимира войсками ненавистно­го Бату–хана.

«Когда‑нибудь я все‑таки дознаюсь, кто сделал на­вет и по чьей указке», — вспомнив об этом неприятном разговоре, со злостью подумал Михаил Ярославич и от­швырнул подбитое соболем атласное одеяло.

Он быстро встал, сам натянул сапоги и, подпоясы­вая рубаху, позвал слугу, который тотчас принес боль­шой кувшин с водой для умывания.

В горницу, где его ждали воевода и посадник, князь вошел широким Шагом, лицо его было спокойно, но глаза все еще светились злым огнем.

Егор Тимофеевич, быстро поднявшийся с лавки, за­метил это и подумал, что его бывший воспитанник хоть и стал удельным князем, а так и не научился скрывать своих чувств.

Воевода догадывался о причине, по которой в по­следние месяцы князь порой бывал замкнут и раздра­жен, но с расспросами не лез, дожидаясь, когда он сам захочет открыть ему душу. Так было всегда, и воевода не сомневался, что так будет и на этот раз. А пока Егор Тимофеевич шагнул навстречу князю, загородив его от проницательного взгляда посадника, поздоровался, отвесив поклон.

Князь жестом пригласил воеводу и посадника за­нять места у стола и сел на кресло с высокой спинкой, обитое малиновым бархатом. Он окинул мельком яст­ва, которые были поданы на утреннюю трапезу, и, словно отрок, обрадовался, увидев перед собой люби­мую чашу, с теплотой глянул на своего слугу. Макар в последнее время что было сил старался угодить хозя­ину. Накануне, обустраивая новое княжеское жилье в соответствии с привычками Михаила Ярославича, он, разбирая скарб, привезенный из Владимира, пер­вым делом отыскал эту серебряную с позолотой ча­шу — подарок матери князя.

За трапезой, едва пригубив сыты[19], Михаил Яросла­вич начал разговор, ради которого пригласил посадника.

— Позвал я тебя, Василий Алексич, для большого разговора. За встречу премного благодарен. Не скрою — порадовал.. А теперь без суеты хочу с тобой говорить, — глядя на посадника, сказал он доброжела­тельно. — Знаю, что отец мой, великий князь Ярослав Всеволодович, тебя сюда поставил и службой твоей, как сказывали, был доволен. По воле отца, в Орде по­губленного, братом его Святославом дана мне в удел Москва. Намерен я здесь продолжать дело, начатое от­цом во благо всей Руси. Правда, не Русь и не Великое княжество Владимирское мне подвластны, а удел не­большой, но грядущее лишь Богу известно… — Замол­чал князь на мгновение и затем уверенно продол­жил: — Может, достигнет сей город силы и славы. Не­мало есть тому примеров, как малые города возвышались, а старые да богатые власть свою теряли.

Воевода и посадник согласно кивнули, услышав эти слова, оба они могли назвать имена таких городов.

Первому вспомнился Киев: «Раньше над всей Ру­сью стоял, всеми повелевал, а теперь хоть из праха и восстал, но, по всему видать, — силы прежней ему уж никогда не достичь».

«Далеко ходить не надо — Владимир, давно ли стольным градом называется, — подумал посадник, который внимал каждому слову князя и, конечно, за­метил, что он не назвал Святослава Всеволодовича ве­ликим князем. — Если б не Андрей Боголюбский, быть бы нынешнему стольному граду и по сю пору окраин­ной крепостью, что по замыслу Владимира Мономаха должна была щитом заградить Суздаль и Ростов. Как ни пытались потом суздальцы да ростовцы вернуть главенство, а не вышло у них ничего». Далее углубить­ся в свои мысли Егор Тимофеевич не успел, почувство­вав, что князь остановил на нем свой взгляд.

— Ответь, Василий Алексич, будешь ли ты мне под­могой, как был подмогой отцу? — спросил он серьез­но. — Если на покой уйти захочешь, осуждать не буду: потрудился ты много. Коли готов далее городу и мне служить, хочу, чтоб, прежде чем отправимся удел смо­треть, рассказал бы ты о себе. Мне слова отцовы о тебе памятны, да другие кое‑что поведали, но мне того ма­ло. Решай и ответ дай немедля. Нет у меня сомнения, что ответ давно готов у тебя, — уверенно добавил князь и переглянулся с воеводой, который вертел в руках пу­стой ковшик, украшенный затейливой чешуйчатой че­канкой.

вернуться

19

Сыта — медовый напиток, медовый взвар.

7
{"b":"166556","o":1}