— Откроет, как не открыть, особенно если ты ему жизнь пообещаешь сохранить, — усмехнулся воевода.

— Как же я такое обещать буду — ты разве забыл, что я намерен с ним сделать?

— Не забыл, не забыл, как можно, — ответил Егор Тимофеевич. — Только ты опять меня не выслушал. Я ж не говорю, что ты сам ему жизнь оставить пообеща­ешь. А с тех, кто пытать его будет, какой спрос: они, мол, без твоего ведома посулами его подкупили, чтобы он открылся.

— Не думал я, Егор Тимофеевич, что ты в кознях так преуспел, — удивленно усмехнулся князь.

— Разве ж это козни? — с некоторой обидой в голо­се сказал воевода. — Будто ты за свою жизнь о настоя­щих кознях, что для личной выгоды строятся, и слы­хом не слыхивал. Я ж для тебя стараюсь! Это ведь не я, а ты, князь, дело делая, на других оборачиваешься, как бы чего не сказали злые рты.

— Так ведь сам так учил! — запальчиво возразил князь. — Говорил, что чистым перед людьми и перед совестью своей надо быть, чтобы ни делал! Разве ж я не прав?

— Как же, прав, конечно! — вздохнул учитель. — Только вот так далеко не всегда получается. Иногда и мараться приходится.

— Ладно, что‑то мы далеко от забот сегодняшних ушли, — примирительно проговорил князь. — Из на­шего разговора уяснил я для себя, что нынче же нужно найти человечка, который в дознании силен. В дружи­не моей что‑то я не слыхивал о таких, может, у посад­ника кто на примете есть?

— Есть такой, я уже узнал, — кивнул воевода.

— Значит, нужно у посадника все разузнать — а заодно и навестим его! Второе дело — с пленными ватажниками поговорить — кому поручить, пока не знаю. Может, Демиду, — высказал князь предположе­ние и вопросительно посмотрел на собеседника, кото­рый опять утвердительно кивнул. — Вот–вот, Демиду, он мужик рассудительный, и глаз у него зоркий, ду­маю, от него ложь не укроется. Пусть к пленным при­смотрится, поговорит с ними, выберет нескольких, с которыми я потом побеседую и судьбу их решу.

— Может, Василько ему дать в помощь?

— Сначала пусть один потрудится, а потом и того пристегнем, сравним заодно, кто из них зорче окажется. Никиту бы тоже к делу определить, а то он без забот дуреть стал, — размышлял вслух князь, и воевода с интересом наблюдал за ним. — Думаю, пусть Кузь­кой займется. В самый раз ему будет, пусть с тем умельцем, на которого нам посадник укажет, попробу­ет ему язык развязать. Вот, пожалуй, на сегодня и до­статочно будет. Али не так? — подвел итог князь и во­просительно посмотрел на собеседника.

— Управиться бы со всем, что ты наметил, — ска­зал воевода, довольный рассудительностью своего быв­шего воспитанника.

— Эх, вот о чем совсем позабыл, — перебил его огорченный возглас, — как же я об этом позабыл? Ведь хотел я еще и по посаду проехаться.

— Так кто ж тебе не велит? — удивился воевода го­рячности, с какой говорил князь о своей забывчивос­ти, и, заподозрив, что речь идет не о простой прогулке, поспешил его успокоить: — Мы же с тобой все решили, только наказ Демиду и Никите дать осталось. Правда, есть у меня к тебе серьезный разговор, ну да с ним по­терпеть до вечера не грех. — Сказал он так лишь пото­му, что успел убедиться в нежелании князя говорить на серьезные темы и не предполагал, что важный раз­говор состоится только следующим вечером. С легким сердцем Егор Тимофеевич предложил: — Посадника навестим, и можешь отправляться, куда твоей душеньке угодно. А хочешь, я и один к Василию Алексичу от­правлюсь, ты ж гуляй по посаду или еще где.

-— Нет! — твердо сказал князь. — Посадника наве­стить мне самому надобно! Но ты прав: мы все решили. Значит, мне и погулять не грех.

Мысли князя были так заняты предстоящей встре­чей с темноокой красавицей, что он, кажется, вовсе не расслышал слов собеседника о каком‑то важном разго­воре.

Еще до полудня князь в сопровождении воеводы прибыл в дом посадника.

Василий Алексич, обложенный подушками, дре­мал в том самом кресле с высокой спинкой. Настасья уговаривала его переместиться в опочивальню и лечь на перину, но он заупрямился, сославшись на то, что уже успел отлежать себе все бока. Однако, глядя в гру­стные глаза жены, пообещал, что, как только устанет, обязательно об этом скажет и последует ее совету. Ут­ренний спор изрядно утомил посадника, хотя он никак не желал себе в этом сознаваться.

После ухода гостей он еще немного поговорил с до­черью, вернувшейся из церкви, а когда она ушла, стал смотреть в окошко, в который уже раз любуясь рисун­ком, сложенным мастером из мелких кусочков слюды, раскрашенной в разные цвета. «Ишь, как затейливо получилось», — порадовался он, но потом какое‑то беспокойство неожиданно прокралось в душу.

Посадник вспомнил, как завистливо смотрел князь на печь в большой горнице, и ему стало не по себе. Он как мог постарался успокоить себя.

«Ведь в княжеских палатах окошки ничуть не ху­же. Правда, рисунок покрупнее, так ведь это все отто­го, что куски слюды на них отбирали побольше, — за­ранее оправдывался воевода, — а я‑то, когда дом свой ставил, только мелочь и смог найти. А ишь, как кра­сиво получилось, и все Гриньша, его за это благода­рить надо. Таких мастеров еще поискать надобно! Не­бось и у великого князя такого умельца нет, чтобы из сора мог такую лепоту сложить!» Размышляя обо всем этом, посадник не заметил, как задремал. Хоть и хорохорился он, пытаясь убедить окружающих в том, что уже крепко может стоять на ногах и даже готов сесть в седло, но усталость брала свое и быстро его одолевала.

Очнулся от сна он, лишь услышав голоса в сенях. Сразу понял, что к нему пожаловали новые гости, ведь все домочадцы старались передвигаться мимо горницы неслышно, чтобы не потревожить хозяина.

Посадник быстро протер рукой глаза, чтобы гости не догадались, что он совсем по–стариковски вздремнул. Успел как раз вовремя — дверь отворилась, и следом за Настасьей через порог переступил князь, за которым в горницу вошел воевода.

— Ну‑ка, Василий Алексич, дай‑ка на тебя посмотреть, — бодро проговорил князь, направляясь к сто­лу, за которым сидел посадник, — вижу, вижу: всего‑то день миновал, а ты на поправку идешь! С тем, каким мы тебя из леса привезли, и сравнить нельзя! Вот по­любуйся, Егор Тимофеевич, что я тебе говорил! — обра­тился он к своему спутнику.

— Здоров будь, Василь Алексич! — поспешил тот поприветствовать хозяина.

— Спаси вас Бог за то, что время нашли навестить, — ответил посадник растроганно, даже с дрожью в голосе, и едва не прослезился. Он сам себе удивился, не ожидая, что так воспримет приход гостей.

— Да разве ж иначе быть могло, — ответил воево­да, переглянувшись с князем.

— Вчера мы тебя уж беспокоить не стали, ты еще был плох совсем, — пояснил тот, — а нынче, как мне Василько сказывал, ты даже за дела хотел принимать­ся? Не рановато ли?

— Правду тебе сотник сказал, — тяжело вздохнул посадник, а жена, стоявшая рядом, закивала, — толь­ко мне такой укорот за это устроили, что я уж теперь и не знаю, когда эти знахари встать позволят.

— Да не горюй, мы на них управу найдем, — за­смеялся князь и, переглянувшись с воеводой, сообщил тоном заговорщика: — Чтоб тебе не бездельничать, мы для тебя дело подыскали.

— А справлюсь ли? — засомневался вдруг посад­ник.

— Как не справиться, у тебя ж голова цела, — ус­мехнулся князь и пояснил серьезно: — Нам с Егором Тимофеевичем сейчас не меч твой, а совет мудрый на­добен.

— Что ж, этого добра — хоть отбавляй, — заулы­бался Василий Алексич и поглядел на жену, которая, поняв все без слов, сразу бесшумно выскользнула из горницы.

Когда дверь за ней закрылась, воевода вкратце пере­сказал об их с князем разговоре посаднику. Тот одобри­тельно кивал, а когда воевода закончил рассказ, удов­летворенно улыбнулся: ведь и он сам наверняка посту­пил бы так же, как собирались поступить его гости.

— Есть, есть у меня один человечек, немолод, правда, уже, но дело свое знает и не силой, как другие, берет, а будто чародейством каким‑то. Ему стоит толь­ко посмотреть на злодея, как у того язык сам собой раз­вязывается — не остановить, все как есть выложит, — ответил он, узнав о просьбе гостей, а затем, понизив го­лос, добавил: — Я давно уж с ним знаком и когда‑то в доме своем принимал. Но вскорости заметил, что и сам в его присутствии не в меру болтлив становлюсь. Потому на всякий случай потихоньку–полегоньку от дома его пришлось отлучить. Но он, кажется, не в оби­де, иначе бы не помогал, когда я за помощью к нему об­ращался. Правда, я с ним давненько не виделся, с того самого раза, когда дознание учиняли о том, кто амбар у одного вятшего спалил. Как тогда вокруг все не по­лыхнуло, до сих пор ума не приложу. Видно, Бог от бе­ды уберег, иначе весь посад выгорел бы, — сказал по­садник и перекрестился.