Он хотел ее, и помимо того, что эта страсть подстегивала похоть, она лишала его силы духа. Она лежала там, на его кровати, в полукоматозном состоянии — маленькая кучка пьяной неудачи, — а он мог лишь смотреть и страдать.

Иногда человеку приятно думать, что он перерос что-то. И он многое перерос. Но не ее.

— Кэт, помоги мне, — сказал он, оторвавшись от ее губ. Его руки спустились ей на бедра в попытки поднять выше. Он хотел, чтобы она была сверху, особенно с того момента, как в рекордные сроки стащил с нее нижнее белье. Но поднять ее выше он смог, только съехав на сиденье вниз, высунув одну ногу в окно, а второй упершись в приборную доску — освобождая место для ее коленей по обе стороны от своего лица. Слава Богу, она не стала стесняться, потому что такой маневр из без того заслуживал десяти баллов за сложность.

Съехав вниз еще сильнее, подвинув ее еще выше, он наконец… наконец получил то, чего хотел. Открыв рот, он нашел ее сладкий, горячий центр языком и начал медленно сводить с ума их обоих.

Она задохнулась, практически всхлипнув, и громадная волна напряжения покинула его тело. Он отдался изумительной близости ее тела. Боже правый, этого он и хотел, этого и жаждал — той части себя, за которую он так отчаянно хватался, которую так хотел разделить с ней — секс, чистый и простой, сладчайшую на земле вещь. Ее, отдающую себя полностью, ее ответы, подстегивающие его собственные, их двоих, полностью потерянных друг в друге.

Ее руки запутались в его волосах, его — сжимали ее бедра, скользя по горячей шелковистой коже, пока она не кончила потоком тихих всхлипов и содроганий. Это было лучше, чем ему помнилось. Это наполнило его глубочайшим удовлетворением. Он снова поцеловал ее, потом еще раз, так нежно, и каждый раз она вскрикивала, плавилась поверх него, пока не соскользнула вниз по его телу.

Прижав ее к груди, он убрал волосы с ее лица, пригладив их, и поцеловал ее в щеку.

— На заднее сиденье, милая, — прошептал он ей на ухо, потом лег, поддерживая ее, чтобы дать проползти сверху — и, о да, одно это стоило неудобств.

«Вероятно, — подумал он, следуя за ней, — вся эта идея с машиной была не так дурна».

Она соскользнула на сиденье, он — следом за ней с упаковкой презервативов в зубах и полной победой в голове. Она принадлежала ему. Она всегда принадлежала ему — и ничто в следующие несколько секунд не сможет поколебать его убежденность. Ее руки двигались по его телу, пока он надевал презерватив, ее голос шептал ему литанию сладкого бреда, по большей части состоявшего из его имени. Это бормотание нравилось ему больше, чем она могла себе представить.

Да, все шло просто замечательно, пока он не поднял ее ноги себе на талию и не начал входить в нее.

Вот тогда у него в голове замкнуло какие-то контакты и выбило пробки, спалив последние клетки головного мозга, в которых хранился здравый смысл. Она была такой горячей, такой скользкой; он входил в нее, словно умирая и попадая на небеса. Происходящее с парнями в такой ситуации должно как-то называться, может, синдром «Электромагнитного вагинального импульса», потому что как только он толкнулся внутрь ее тела, мозг его мгновенно перегорел, и все существовавшие связи с реальностью оборвались.

Он толкнулся снова, и стало только лучше, а со следующем толчком — еще лучше, словно он входил в горячее шелковое море и знал, что утонет, но ему было наплевать. А потом внезапно все стало намного хуже.

— Я люблю тебя, Кэт. — Слова, шепотом сорвавшиеся с губ, не были связаны ни с сознательными мыслями, ни с разумом, ни с волей. Они просто вырвались… и продолжали вырываться. — Боже, я скучал по тебе… так скучал по тебе.

Господи, он держался за нее так крепко, сжав ладонями ее бедра, поднимая ее навстречу себе, прижавшись губами к изгибу шеи. И изливал душу. Проклятье, проклятье, проклятье.

— Кэт… — С каждым глубоким толчком он все больше хотел… хотел… все больше сходил с ума, прижимаясь ртом к каждой клеточке ее тела, одна бесконечная минута за другой, пока она не отдала ему все, чего он хотел, пока он не почувствовал, как напряглось ее тело. Застонав, она откинула голову назад и выгнулась на сиденье. Боже, он никогда не видел ничего прекраснее, не чувствовал ничего восхитительнее каскада сокращений ее плоти, лишивших его последних сил. Он уронил голову ей на грудь, дыхание его прервалось — такой яростной и горячей была разрядка.

Она словно сумела перенести его в какую-то волшебную страну, возвращение откуда занимало очень много времени. Когда это наконец произошло, он понял, что она давно перестала целовать его, ласкать его, а свернулась калачиком и заснула.

«О Боже, Кэт», — подумал он, осторожно перекладывая ее себе на грудь, чтобы не раздавить. Она устроилась сверху, и он тоже попытался улечься максимально комфортно на заднем сиденье, нагревшемся, должно быть, до сотни градусов. Пылко — это не то слово. Эта любовь была как джунгли. Тропические джунгли. И он отдался ей душой и телом.

Так что, черт возьми, ему делать теперь? Проклятье.

В ГАЛЕРЕЕ «ТУССИ» во время самой важной ночи в своей жизни Никки МакКинни увидела, как Кид Хаос входит в зал, и сердце ее внезапно болезненно остановилось. О Боже. Ее пальцы вцепились в перила лестницы над главным этажом галереи, на которой она стояла, окруженная толпой людей, разглядывая дюжины своих картин и более сотни покровителей и потенциальных клиентов.

Кид… Сделав болезненный скачок, ее сердце снова начало биться. Она едва могла дышать, оглядывая его с ног до головы. Ей не верилось, что это действительно он. Он сильно отличался от того парня, который ушел от нее посреди ночи: теперь он выглядел старше и таким усталым, что у нее разрывалось сердце. Его волосы отрасл и, и хотя по-прежнему оставались короткими и темными, все же былине такими длинными, чтобы взъерошиться, и выглядели так, словно он прошелся через них пальцами несколько дюжин раз. Он был одет с повседневной элегантностью, на которую, как она думала при первом знакомстве, не был способен — ведь тогда на нем были камуфляжные штаны и гавайская рубаха. Сегодня он надел белый пиджак и тонкую черную футболку, джинсы и ковбойские сапоги. В Денвере такой стиль сошел бы за полуформальный, но, казалось, вся одежда не с его плеча. И тут она поняла, что он потерял в весе, сильно потерял в весе — о Боже.

Впрочем, все остальное было прежним: шестифутовый хищник с ястребиным взглядом, точеными скулами, плавными углами челюсти и носом, придававшим классическим чертам его лица что-то мальчишеское. Он был ранен. Увидев это, она почувствовала, как сжалось сердце. Небольшой участок волос над правым ухом был выбрит, и она заметила несколько швов, которые лишь укрепили ужасающую правду. Он действительно, на самом деле, вернулся домой, но при наихудших обстоятельствах, которые только можно было себе представить.

Она начала спускаться по лестнице, потом остановилась, увидев, как с улыбкой и бокалом шампанского в руках к нему подошла какая-то незнакомая ей женщина. Взяв напиток, он ответил ей улыбкой, и вдруг Никки поняла, что не имеет ни малейшего представления о том, что происходит и что ей делать.

Было бы так просто побежать через зал и броситься в его объятья, но что если он тут вовсе не из-за нее, а из-за Куина? Куин с Реган вернулись домой во второй половине дня. Они повидались в Кидом — провели с ним несколько часов в доме его отца, но Никки не ожидала, что он появиться здесь. Она чувствовала себя такой потерянной, зная, что он здесь, в Денвере, но она не имеет права пойти к нему. Он пропал почти на два месяца и ни разу ей не позвонил. Ни когда уезжал, ни сегодня.

Ни разу.

Умная девочка пораскинула бы над этим мозгами, как бы по нему не убивалась. Ему меньше всего была нужна девчонка, с которой он однажды переспал, бросающаяся в его объятья и ожидающая от него чего-то, чего он не собирается отдавать. Особенно учитывая то, как старательно он очаровывает ту стройную брюнетку.