Значит, она копалась в его вещах. Неудивительно.

— С тех пор, как меня сняли с операции высокой важности и отправили сюда. Чтобы развернуть такое понадобился кто-то из Вашингтона, у кого в руках сосредоточена большая власть.

— Ты имеешь в виду мою мать, — устало сказала она, снова закрыв лицо руками. — Ты даже теоретически не можешь работать на все эти организации, удостоверения которых я нашла в твоей гардеробной. — Она произнесла это утвердительно, но вопрос был очевиден.

— Я работаю со всеми ними, а моя деятельность помимо этого, засекречена.

— Как убедительно, — невыразительно отозвалась она, по-прежнему прячась за руками.

«Обычно так и есть», — признал он. Но этим утром убедительным это не казалось.

— Или криминально, — пробормотала она, по-видимому, передумав.

Этой дорогой он идти не собирался, не сейчас. При текущем положении дел он мог доказать ей слишком многое. После она либо поменяет свое мнение и поверит ему, либо нет.

— Мне необходимо твое сотрудничество, Катя. С твоей помощью, полагаю, мы справимся за пару дней. — И все это закончиться.

Она еще забилась в кресло еще глубже, пальцами проведя через волосы и зажмурив глаза в попытке бороться с болью, которую, он знал, она чувствовала. Она выглядела как избитый щенок: совершенно растрепанные длинные светлые волосы, изящные изгибы, завернутые в мужскую рубашку и пару слишком больших синих джинсов, которые все равно умудрялись выглядеть чертовски сексуальными — что на корню разрушало образ щенка, над которым он усердно работал.

— Я могу гарантировать, что моя мать не имеет никакого отношения ни к тиаре, ни к фотографиям, ни к куску ткани, — медленно начала она. — Но кажется вполне резонным предположить, что она наняла телохранителей в тайне от меня, приставила их ко мне, потакая своему капризу, и заставила их следовать за мной в каждый чертов уголок. — На секунду она остановилась, потерла пальцами бровь и, если ему не послышалось, тихо выругавшись, продолжила: — Следовательно, если тебя можно квалифицировать как правительственного телохранителя, задания которого зависят от сенатора, связанного с военными организациями, то да, это правда: моя мать, которая испытает настоящий ужас, узнай, что телохранителем оказался ты, что она смогла снять тебя с операции высокой важности и приписать к обеспечению безопасности на моей вечеринке.

Хорошо сказано, но ничего нового он не услышал, за исключением того, что мать следила за ней — регулярно, непреклонно и вопреки воле дочери. Неудивительно, что она так упорно не хотела звонить Лайнбекеру Деккер прошлой ночью. Учитывая наличие у сенаторской кормушке Алекса Чэнга, решил Хокинс, Мэрилин Деккер всегда была в курсе жизни своей дочери.

— Это не в ходит в мои обычные обязанности, но я работал телохранителем у трех американских послов, секретаря штата, у двух дипломатических представителей, губернатора и конгрессмена, поэтому могу гарантировать: со мной ты в большей безопасности, чем была когда-либо с Алексом Чэнгом или с кем другим по эту сторону Миссисипи.

Услышав это, она подняла голову, глаза сверкнули между пальцев откровенным любопытством.

— А кто по другую сторону Миссисипи?

— Ди-бойз из Форт Брэгг, — сказал он с ухмылкой. Даже с похмелья она соображала довольно быстро. — Если один из них захочет тебя заполучить, вероятно, нам придется бежать.

К счастью, легкий намек на возвращающуюся улыбку скривил уголок ее рта, когда она отвела взгляд.

— Сомневаюсь, что кто-то из оперативников «Дельты» держит на меня зло. Мать мою они любят. Она отстаивала их интересы в конгрессе, и они об этом знают.

Дракон Деккер. Хокинс знал, что так когда-то называли мать Кэт за огненное дыхание и вооруженную угрозу, которые она применяла при защите армейских интересов. Она особо ратовала за войска специального назначения, которые включали и ОПО — это всегда казалось ему поразительно ироничным.

— Катя… мне нужна твоя помощь, чтобы добраться до самой сути. Мне нужно, чтобы ты обзвонила нескольких друзей, назначила пару встреч на сегодня-завтра, ничего необычного, просто светские беседы, — сказал он, вкратце описывая свой первоначальный план и отлично понимая, что ему очень нужно начать говорить об убийстве Теда Геррети. — Попроси каждого встретиться с тобой за чашкой кофе. Когда подойдет назначенное время, я пойду один, извинюсь за тебя. Скажу, что я твой секретарь и попробую раскрутить на благотворительность или что-то подобное. Все будет происходить весьма сдержанно, я просто хочу проверить их, посмотреть, на что они готовы. — По крайней мере, так он сказал ей. — Я уверен, что полиция свяжется с ними, но с твоей помощью, я смогу добраться до них первым. — А лейтенант Брэдли просто подберет то, что останется от них после этих разговоров.

Она снова испустила тяжелый вздох и опустила голову на руки — и просто сидела в кресле, ничего не говоря.

— Я не могу разобраться во всем этом, — сказала она, наконец подняв голову. — Фейерверки, картины, вероятно, испорчены, моя тиара, те фотографии, кусок моего выпускного платья… ты. Какой во всем этом смысл?

— Я пока не знаю.

— Но ты думаешь, что на свободе гуляет маньяк-пироман со склонностью к фотографии, и ты сузил список подозреваемых к семерым мальчикам с выпускного бала? — Она снова провела одной рукой по волосам. На полпути ее пальцы запутались в узле. Высвободив их, она продолжила: — Большинство из них я даже никогда больше не хочу видеть. Так что ответ: нет. Я не буду звонить компании парней, которые, как я думала, были моими друзьями, пока не оказалось, что они ужасные негодяи, и не буду приглашать их на двойной капучино. Мне плевать, насколько пьяны они были. Мне плевать, что против них так и не были выдвинуты обвинения. Плюс ко всему, ты взял под контроль это дело, полиция тоже занимается им, меня дома ждет Алекс, и поэтому я не вижу большой нужды в телохранителе, спасибо тебе большое. Так что, если бы могли покончить с этим, вызвать мне такси и отвезти меня обратно в «Тусси» прежде, чем туда доберется моя мать, или в отель, если она уже объявилась. Это было бы замечательно. У меня сегодня много работы.

— Шестеро, — сказал он, решив: сейчас или никогда.

— Шестеро кого? — спросила она, слегка прищурившись, после небольшой паузы.

— Шестеро подозреваемых. Осталось только шестеро «мальчиков с впускного бала». Теда Геррети убили прошлой ночью в Ботаническом саду. Застрелили.

Увидев шок на ее лице, он почувствовал себя самым большим болваном в мире. Ей нужно было сказать об этом, а он слишком долго тянул, но, вероятно, нужно было найти другой способ. Просто он не знал, какой именно.

— Теда… убили? — сдавленно спросила она.

— С одного выстрела.

Она долго смотрела на него, дюжины мимолетных выражений, связанных между собой замешательством и неверием, скользили по ее лицу.

— Думаю, — наконец сказала она, — меня сейчас стошнит.

«НУ, ВСЕ ПРОШЛО НЕ ТАК УЖ И ПЛОХО», — подумал он. Теперь она знала самое худшее, знала, что попала в серьезный переплет, знала, что не может просто взять и уйти, знала, что завязла с ним намертво — и от этого она лишилась тоста, чая и всего, что было в ее животе.

Она выгнала его из ванны — он посмотрел на часы — приблизительно час и десять минут назад, что он нашел бы практически невероятным, если бы не знал всего о ней и ванных. Это было ее любимое место. В Браун Пэлэс они практически жили в ванной. Там они мылись, там они занимались любовью, там он наблюдал за тем, как она сушит волосы и втирает лосьон в кожу — почти все вокруг сводило его с ума.

Через пятнадцать минут после того, как она его выставила, он принес ей чемодан, полный ее вещей и сумочку. Она решила, что их доставил Алекс, а в его намерения не входило ставить ее в известность о том, что Алекс и понятия не имел о ее местонахождении, а он просто вернулся прошлой ночью в «Тусси» и сам собрал для нее вещи. Ее секретарь-телохранитель даже не заметил, что он приходил и практически ограбил квартиру — что стало еще одной причиной, по которой он ни за что на свете не согласился бы оставить Алекса между ней и нависшей над ними угрозой.