Другими причинами были шесть лет, которые он провел в Лос-анджелесском отделении полиции.

— Что насчет второго мужчины? — спросил он. — Того, который стоит рядом с воротами «Ягуар».

Два телохранителя?

— Мать не посмела бы, — пробормотала она, проглатывая проклятье и поворачиваясь к воротам «Ягуар» — многоколонной галерее, сделанной из искусно обработанной фанеры и папье-маше, служившей парадным входом на вечеринку.

Одинокий мужчина, стоявший рядом со свирепой черной кошкой, перекинутой мостиком через крайнюю тройку пальм, отвернулся, как только она взглянула на него. Она успела заметить только его спину и бокал шампанского в руках, прежде чем он исчез среди деревьев. Но этого было достаточно, чтобы волоски на ее шее встали дыбом от внезапного, неожиданного подозрения.

Первого парня она не знала, но этот…

Через пару секунд она резко выдохнула и приказала себе собраться. Конечно, она его не знала. Может, это из-за темных волос незнакомца, которые были длиннее, чем у большинства мужчин на этом эксклюзивном и элегантно консервативном приеме, ее на секунду, как искра, ослепил знакомый образ. Может, это из-за его роста, может, из-за того, как он держался. Может, причины вообще не было.

Она ошибалась и раньше, ошибалась огромное количество раз. Особенно в мужчинах.

— Твоя мать посмеет что угодно, если уверена, что это сойдет ей с рук, — возразил Алекс, хохотнув. — На самом деле, ее последняя кормушка в Конгрессе стала настоящим вызовом любому бюджетному надсмотрщику в Вашингтоне.

Катя бросила на секретаря раздраженный взгляд. С виду он не походил на человека, читавшего «Лос-Анджелес Таймс» или «Уолл Стрит Джорнал» каждое утро — но именно так он и делал, с религиозной преданностью, обычно попивая двойной эспрессо. В это время он был одет в майку «Лейкерс» с автографами, которую его портной вшил в шелковый халат цвета киновари. Его черные, как агат, волосы были искусно коротко подстрижены, выбелены на кончиках и покрыты муссом в стремлении к художественному совершенству. У него были красивые американо-азиатские черты лица, черный пояс по тхэквондо и бойфренд, оставшийся в Лос-Анджелесе. На нем был костюм от Армани, китайские красные туфли и белоснежная рубашка с распахнутым воротом и ослабленным галстуком от Прада.

Она не знала, как ей удастся удержать его в Денвере, Колорадо, или что она будет делать без него, когда он насытится бывшим животноводческим городком и умчится назад в Лос-Анджелес.

— За это с тебя чашка латте, — сказала она. Выросшая в семье сенатора Мэрилин Деккер, Катя жила, ела и дышала политикой каждый божий день. Будучи взрослой, она к политике не прикасалась. Голосовала. Конец истории. Впрочем, это не останавливало Алекса, спешившего сообщить ей обо всех политических происках ее матери, о которых он узнавал из газет или программ CNN — каждая нежеланная новость стоила ему латте.

— Ты все равно должна мне семь, за предсказание перевеса, с которым выиграли «Лейкерс». Последний раз, когда ты получала от меня латте, был еще до Ледникового периода.

Справедливо, но мог бы и не напоминать лишний раз?

— Вероятно, мистер Костюм от Армани и его друг не имеют ко мне отношения. Давай просто не будем обращать на них внимания, может, тогда они уйдут, — предложила она, возвращаясь к каталогу. Она не хотела связываться с нежеланными телохранителями. Не сегодня и не завтра — никогда. — Наша картина пойдет первой. Может, нам стоит пойти проверить, в порядке ли она.

Последние прибавление к Катиному бизнесу по продаже произведений искусства — денверская галерея «Тусси» — даровала аукциону большую красивую цветочную картину Олега Генри. Служащие Ботанического сада забрали ее два дня назад. Так что было логичным проверить картину прежде, чем она выйдет на торги.

Но Алекс напоминал собаку, получившую кость.

— Прости, малышка. Но здесь только ты достойна такой крупнокалиберной охраны. Думаю, твоя мать приставила к тебе двух фрилансеров. Одному Богу известно, зачем, разве что она знает что-то, чего не знаем мы, — сказал он тоном, предполагавшим, что она обязана сосредоточить все свое внимание на том, что он говорит, пока они не выяснят причину проблемы. — Полагаю, мы могли бы спросить у нее в воскресенье утром.

— Нет, не могли бы, — последовал быстрый ответ. Мать начинала свою кампанию с короткой остановки в Денвере воскресным утром, но встречи не планировалось. Мэрилин была слишком занята. Слава Богу.

Подавив тяжелый вздох, Катя снова посмотрела на него.

— Моя мать — параноик.

— Стопроцентный, — согласился он, провожая взглядом телохранителя-хориста. — Но это… думаю, это из-за проступков твоей юности.

«Он действительно собирается поговорить об этом», — подумала она, чувствуя, как головная боль одерживает победу.

— С кем, говоришь, ты столкнулась сегодня вечером?

— С Тедом Геррети, — уныло сказала она, недовольная направлением, которое принял разговор. — Но я не столкнулась с ним. На самом деле, я сделала все, чтобы не столкнуться с ним.

Они с Тедом вместе ходили в школу в академии Уэллон в Денвере. Они никогда дружили, но Уэллон был маленьким и чрезвычайно элитным. Выпускным вечером тринадцать лет назад она со своим ухажером оказалась в той же толпе, что и Тед со своими дружками. Та ночь изменила ее жизнь навсегда.

— Ну, видимо, твоя мать завладела списком гостей, и он ей не понравился.

Посмотрев на него, Катя закатила глаза.

— Мне не нужен телохранитель, чтобы защититься от Теда Геррети, не говоря уже о двух телохранителях.

Но той далекой ночью ей потребовался кое-кто, кто защитил ее от Теда и компании его пьяных дружков.

Ее взгляд снова скользнул к воротам «Ягуар», но через секунду она вынудила себя сосредоточиться на каталоге. Почти каждая галерея Денвера выставила что-то на аукцион, но Олег Генри был фигурой знаковой, поэтому она надеялась, что продажа картины облегчит ей вхождение в денверский мир искусства. Хотя в самом городе ее имя уже было на слуху.

С этой неприятной мыслью она, наконец, сдалась и тяжело вздохнула. Боже, что за странная ночь. Встреча с Тедом Геррети, как минимум, вошла в десятку самых странных происшествий, а интуитивная реакция на второго телохранителя просто побила все рекорды и в легкую заняла первое место в списке под названием «Не делай этого, подружка».

Телохранители. Проклятье.

Она понимала, что возвращение в родной город, в эпицентр «проступков ее юности», принесет с собой неотъемлемый риск рьяного родительского вмешательства в личную жизнь, но не ожидала, что мать бросится в омут с головой на первом же общественном мероприятии. В Лос-Анджелесе Мэрилин по большей части не трогала ее, лишь пару раз смутила своими неуместными инструкциями. Впрочем, от бизнеса она держалась подальше.

Но это в Денвере, а не в Лос-Анджелесе, она стала неотъемлемой частью скандальной истории убийства сенаторского сына. Истории, связанной с самыми высшими кругами общества, истории, попавшей на первые полосы всех газет. Подобные вещи всегда вызывали взрыв даже самых скрытых родительских инстинктов, а Мэрилин особым вниманием к дочери никогда не отличалась — по крайней мере, до того, как тело Джонатана Трейнора III не обнаружили в переулке «нижнего центра» — района, известного также как ЛоДо. В мозгах его сидела пуля, в венах плескался героин, на тыльной стороне ладони был написан номер ее мобильного, а из кармана торчал окровавленный кусок ее выпускного платья.

Против ее желания взгляд снова скользнул к воротам «Ягуар» и на этот раз задержался там.

«Нет», — заверила она себя. Мужчина, исчезнувший среди деревьев, просто не мог быть тем, о ком она подумала. Подросток, угонявший машины, приговоренный к пожизненному заключению за убийство Джонатана Трейнора тринадцать лет назад, просто не мог болтаться по Ботаническому саду, одетый в костюм и попивающий французское шампанское. После двух лет тюрьмы его оправдали, правосудие, наконец, восторжествовало, но он бы вряд ли появился здесь, так? Сюда его пригласили бы в последнюю очередь.