Брюнетка подалась ближе, прошептала что-то ему на ухо, и, когда он снова повернул голову в ее сторону, быстрая улыбка сверкнула на его лице.

Пальцы Никки сильнее впились в лестничные перила, руки словно покрывались льдом — она замерзала и превращалась в ледяную глыбу боли. Это уже слишком. С тех пор, как он бросил ее, она вообще ни разу не улыбнулась, а он стоит и улыбается какой-то другой женщине? Он, что, привел эту брюнетку на шоу? Мог ли он быть так жесток?

На самом деле, она не была знакома с ним настолько близко, чтобы ответить на этот вопрос, и это причиняло боль. Она отдала свое сердце тому, кого толком не знала. Да поможет ей Бог, она никогда в жизни не ревновала, но она ревновала сейчас, и это было ужасное, ужасное чувство.

Ей хотелось убежать и спрятаться, просто испариться, но, поступив так, она не смогла бы посмотреть себе в глаза утром. Так что, успокоив себя, она начала спускаться вниз по лестнице. Существовали и другие люди, с которыми ей нужно было сегодня встретиться. Поразительно, но по каким-то неизвестным ей причинам Катя Деккер так и не появилась, и Никки старалась не слишком активно анализировать то, как это отсутствие может повлиять на ее карьеру. Сьюзи Тусси и Алекс Чэнг, исполняя положенные роли, знакомили ее с нужными дилерами. Теперь ей лишь оставалось следовать плану и очаровать их настолько, насколько это вообще возможно, или, в качестве самой меньшей меры, просто немного поговорить. Ей не нужно рассыпаться на куски из-за мужчины, которого она едва знает.

Ей нужно лишь удостовериться, что их пути не пересекутся.

Этого ей не вынести. Правда, не вынести, пока та женщина, кажется, уже практически повисла на нем, а он и не возражает.

КИД не мог дышать. В галерее было до невозможности много народу, а он нигде не видел Никки. А потом эта женщина — которая просто пыталась быть милой и принесла ему шампанского — адски сбила его с толку. Из-за играющих музыкантов и шума, стоявшего в зале, он не слышал и половины того, что она ему говорила, а он не хотел быть грубым, но ему совершенно нечего было сказать ей в ответ. Ему нечего было сказать никому, кроме Никки. Он пришел только из-за нее. Только она была нужна ему — но он нигде ее не видел.

Он заметил Куина и Реган, выходивших через заднюю дверь, когда ступил в зал через парадный вход. Но было уже слишком поздно, чтобы пытаться догнать их, расталкивая толпу. Они возвращались в дом его отца. Они сказали, что это ненадолго, но больше ждать он не мог. Ему нужно было вырваться оттуда. Скитер сказала, что Хокинс тоже может появиться в галерее — какие-то проблемы с убийством прошлой ночью. Это было необычная для ОПО операция, но она была связана с приказом покинуть Колумбию, полученным Хокинсом. Дилан рассказал ему это в самолете из Панамы, но он так устал и был так измучен похмельем, что едва ли слышал десятую часть сказанного — кроме той части, в которой говорилось, что все они вернутся в Южную Америку.

Чтобы закончить дело.

От этой мысли его желудок переворачивался. Он знал, как это будет, когда они вернутся в Колумбию, знал, что они будут делать, и боялся, что этого будет недостаточно — и это ужасало его. Крид сказал, что их с Джей Ти подставили. Найти этих людей будет сложнее, чем найти тех, кто пытками высасывал дюйм за дюймом жизнь Крида из его тела и убил Джей Ти. Добиться для них правосудия будет еще сложнее, но для мятежников, убивших Джей Ти, правосудие будет скорым и суровым.

Тело его брата вспышкой мелькнуло в сознании, и он почувствовал, как пот выступил на лбу. Пытаясь вздохнуть, он посмотрел вниз на бокал с шампанским, потом сунул его обратно в руки болтавшей женщины и отошел прочь.

Ему нужно найти Никки.

Он дважды пересек комнату, пробираясь сквозь толпу, всматриваясь с лица, и уже, было, решил сдаться и уйти прежде, чем вообще перестал дышать, как вдруг увидел ее, в окружении большой группы людей, стоявших перед картиной Трэвиса Джеймса, чудо-жеребца и ее любимой модели. Он вспомнил, что видел эту картину в ночь их знакомства, но именно Никки заставила его остановиться, как вкопанного.

Боже, она была так красива. Даже изо всех сил стараясь помнить ее, об этом он забыл. Он смотрел на нее и не мог поверить, что прикасался к ней, целовал ее, занимался с ней любовью, что его тело было внутри нее. Он никогда не встречал никого, кто бы влиял на него как она. Она была совсем небольшого роста, но обладала над ним силой, обескураживающей и завораживающей его. Она сочилась энергией, которая зажигала ее изнутри. Она была жаром, светом, теплом и такой любовью, какой он не знал раньше — а ведь едва ли знал ее.

Он снова оглядел галерею. Это была ее ночь. Место было заполнено ее картинами, большинство из них изображало Трэвиса, который был достаточно милым парнем, но Киду он нравился бы больше, если бы не висел повсюду голый, особенно перед девушкой, в которую он влюбился быстрее, чем обычно решал взять телефон при знакомстве.

Она извинилась перед толпой, и ушла прочь, пересекая галерею — одна — и он понял, что должен либо сделать своей ход, либо уйти. Компромиссов быть не могло.

Он, было, пошел за ней, но не успел сделать и нескольких шагов, как вновь попал в засаду женщины с шампанским.

— И снова привет, — сказала брюнетка: белые зубы и украшенное блестками платье. — Ты так и не сказал, как тебя зовут. Я Памела.

Она протянула руку, и Кид несколько секунд тупо смотрел на нее прежде, чем вмешалась привычка, и он все же пожал ее ладонь.

— Э-э-э… Я… э-э-э… — Уголком глаза он увидел подходившую Никки. — Я Кид, в смысле, Питер. — Его голос затих.

Он с такой силой смотрел на Никки, что она должна была почувствовать это, понять, что он здесь. В конце концов, она взглянула в его направлении, и тогда весь мир исчез. Больше ничего не существовало кроме них двоих: его, примерзшего к месту, и ее… мгновенно побледневшей и… разозлившейся?

Нехорошо. Он не был готов к злости, что с его стороны было величайшей глупостью. Стоило дать себе пинка. Конечно, она злилась. Он встал и бросил ее, и хотя он сказал, что уходит, и сказал, как много она значит для него, но все же не был уверен, что она тогда окончательно проснулась.

Судя по выражению ее лица сейчас, она тогда спала.

Он снова сделал шаг ей навстречу, но понял, что женщина в блестящем платье все еще держит его за руку.

Господи.

— Э-э-э, простите меня.

Он освободил руку и подошел к тому месту, где посредине зала стояла Никки. И обнаружил, что не знает, что сказать.

Ну, на самом деле это не было правдой. Он знал тысячи вещей, которые хотел сказать ей, миллионы тысяч, просто ни одна из них не приходила на ум.

— Привет. — Это было лучшим, что он придумал. Она ничего не ответила, и он постарался сильнее: — Мне какое-то время не было в городе.

— Знаю, — сказала она. Голос ее немного дрожал, а взгляд бы направлен куда-то за его спину. — Я… Я очень сожалею о твоем брате.

Он собирался проигнорировать это. Он не мог говорить о Джей Ти. Вообще, ни с кем. Он даже с Диланом не смог о нем поговорить.

— Я был в… э-э-э… Южной Америке. — Проклятье, ему нужно было позвонить ей. Теперь он понимал, какую страшную ошибку совершил, когда не звонил ей, имея такую редкую возможность, ведь пару раз он был в Панаме. Он думал о том, чтобы позвонить ей. Просто ему казалось неправильным втягивать ее в то, что происходило. — Приказы пришли в ту ночь, когда мы… э-э-э… были вместе, и я подумал, что мы могли бы начать, ну, с того, на чем… э-э-э…

Она взглянула на него. Брови ее выгнулись, создавая странное выражение лица, наполовину смущенное, наполовину ему вообще не понятное, но оно определенно выглядело плохо.

— …остановились, — сбивчиво закончил он. Выражение ее лица немного изменилось, но именно с переменой он наконец понял его: опять злость. Он почувствовал себя так, словно песок утекает из-под ног, словно старая добрая волна засасывает его обратно в быстрину.

— Я имею в виду… — Боже, он такой тупой. Он все сказал неправильно.