— Тим всегда был приличным парнем. На самом деле он даже приезжал ко мне в Париже в… эмм… место, где я остановилась, чтобы извиниться и удостовериться, что со мной все в порядке. Он побежал в переулок только потому, что хотел остановить других парней.

— Что-то я не припомню, чтобы кто-то пытался тебя спасти.

— В детстве у Типа была астма. Он все время таскал с собой ингалятор. Той ночью я, наверное, смогла бы убежать только от него. Когда ты подъехал, он все еще был в самом начале переулка.

С минуту Хокинс раздумывал. В конце концов, решил, что такое возможно. Все произошло так быстро. Один из парней мог выбегать в переулок, а не убегать из него.

— Мне не показалось, что он расстроен из-за Теда.

— На самом деле он не был частью той компании, — сказала она, поднимая волосы, чтобы поймать ветерок, свистящий в окнах. День определенно разгорячался. — Мы просто оказались вместе к концу выпускного вечера. Думаю, он решил, что остальные парни слишком тупые, слишком быстрые и навлекут на себя слишком большие неприятности. Случившееся с Джонатаном только доказало его правоту. Он слишком хорошо воспитан, но, полагаю, он точно так же относится и к Теду: паршивые овцы паршиво кончают. — Подняв другую руку, она посмотрела на часы. — Мне, правда, нужно, чтобы ты притормозил у галереи. Это первое крупное шоу Никки МакКинни, и я хочу, чтобы все прошло хорошо.

— Так Тед был паршивой овцой? — спросил он, проигнорировав просьбу.

— Ты меня убиваешь.

Мимолетная улыбка скривила его губы. Она была удивительно настойчива, но галерея все равно как вариант не рассматривалась. Они уже обговорили это в лофте. Раз сто. Она уже позвонила Сьюзи Тусси, попросив помочь Алексу Чэнгу с организацией выставки — большей вовлеченности он позволить не мог. Кто бы ни убил Теда, но он все еще находился на свободе, а все зацепки твердили о том, что это был кто-то, знакомый ей. И, что самое худшее, она была знакома ему. Она не должна была пропадать из поля его зрения, а у него время на арт-шоу не оставалось.

— Он был придурком, — вздохнув, сказала она, отпуская волосы, которые тут же упали на плечи. — Ужасным, отвратительным придурком. И я бы поставила все деньги на то, что именно он сделал те фото. Но он мертв.

— Ну это не означает, что снимал не он. — Зажегся зеленый, и он снова перевел Роксанну на первую передачу.

— Нет, — признала она, автоматически собравшись и вцепившись в ручку двери. — Полагаю, что нет, но он точно не подбрасывал их мне в квартиру.

— Почему нет? — Он переключился на вторую и скосил глаза в ее сторону. Это было глупо, он знал, но просто ничего не мог с собой поделать. Он заметил, что на второй скорости она всегда скрещивала ноги — и был достаточно уверен, что она сделает это снова. Он не знал, зачем она это делает, но это восхищало его. Или, может, его просто восхищали ее скрещенные ноги.

— Потому что Тед Геррети вламывался с заядлой регулярностью только в коробки с пончиками. За последние тринадцать лет он набрал пятьдесят фунтов и был не просто тяжелым. Он потерял форму, расплылся. Он ни за что бы не преодолел пять этажей по лестнице, а в лифт «Тусси» он просто не поместился бы.

В ее словах был смысл. Лифт был маленьким, чертовски маленьким, восхитительно маленьким.

Он откашлялся, перешел на третью, держа взгляд ровно перед собой, и задал вопрос, ответ на который уже знал:

— Так кто следующий? Роберт Хьюс?

— Бобба-Рамма Хьюс, — поправила она.

— Бобба-Рамма? — Он бросил на нее недоверчивый взгляд.

В ее сумочке завибрировал телефон, беззвучно, настойчиво, возможно, немного отчаявшись, но как и последние пять раз, она не обратила на него внимания. Они оба знали, кто это. Алекс. Он звонил каждые две минуты с тех пор, как она включила телефон десять минут назад. К этому моменту она уже должна была приехать к Сьюзи со своими помощниками и оповестить его, что босс сегодня не приедет ни в галерею, ни домой.

— Так он мне сказал, когда я позвонила, — ответила она. — Он больше не старый скромный Бобби. Он Бобба-Рамма, принц восточной Колфакс Авеню. По-видимому, он решил не входить в брокерский бизнес своего приятеля, а купить себе высококлассный стрип-клуб, что, впрочем, звучало как оксюморон.

Скитер сделала заметку о клубе «Раскрашенный пони» — ни слова о «Бобба-Рамма».

— Думаешь, он тот, кого мы ищем?

— Ну он определенно извращенец, — без колебаний ответила она. — Всегда был. Его дважды подозревали в эксгибиционизме в мужском душе на старшем курсе. И один раз — в женском.

Новый малоприятный поворот сюжета.

— А что, касаемо пиротехники?

— Да, — сказала она, немного помолчав. — Я так и вижу, как он тащится от драматизма зажигающегося огня, громадного пламени, особенно со взрывами. Но он не убийца. Даже близко. Он слишком эгоцентричен. Не могу представить, чтобы он заинтересовался кем-то другим настолько, чтобы утруждать себя его убийством. Знаешь, он ведь оказывает мне этой утренней встречей большую услугу. Страшно подумать, что он решит, увидев, что я притащила с собой тебя.

— Он сказал тебе, что оказывает услугу? — Сегодня утром она проделала по телефону отличную работу, сыграла идеально. И это несмотря на то, что одной рукой держалась за голову, а другую, с телефонной трубкой, отвела подальше от уха. Закончив, она почти ничего не сказала ему, просто протянула листок со временем и адресами места встречи, написанными в колонку напротив имен «мальчиков с выпускного бала».

Он был под впечатлением.

— Конечно, сказал. Он просто так, так занят, но с моей стороны было так, так мило позвонить ему, мы ведь такие старые друзья, так что он просто подвинет свое расписание, чтобы оставить место для старой доброй меня, потому что все это насчет Теда так ужасно.

Новость взорвала утренние газеты. Они даже напечатали фотографии фейерверков, взорвавшихся над Ботаническим садом. Никаких упоминаний о характере выстрелов не было: идеальное попадание, два выстрела между глазами. К его огромному облегчению, имя Кати тоже не упоминалось, но он все равно позвонил лейтенанту Брэдли с просьбой послать на шоу двух копов под прикрытием — смотреть во все глаза и убедиться, что ничего не происходит.

— Насколько я знаю, только у него был мотив — желание навредить мне, — продолжала она. — Или уничтожить меня — если за этим вся каша и заварилась.

Он выгнул бровь, посмотрев на нее.

— Какой мотив?

— В том году он хотел стать королевой выпускного бала. Он всю ночь локти кусал из-за моей победы.

— Ты шутишь, так?

— Не-а. — Наклонившись, она открыла бардачок Роксанны.

Проклятье. У Хокинса было такое ощущение, будто он опускается на дно сосуда социальных несоответствий — место, о котором он слишком много узнал в тюрьме, но проводника своего винить он не мог. Она прижимала этих парней к стене за него, доставая информацию, на поиск которой у лейтенанта Брэдли ушло бы несколько недель.

Она начала рыться в куче лекарств, которые запихнула в бардачок. Из его ванной она стащила все разрешенные законом болеутоляющие, все антациды, все средства, комбинирующие болеутоляющие и антациды, три упаковки травяных добавок, дававших гарантию на избавление ее от мучений, и бутылочку с витамином «В», которая, она была уверена, поставит ее на ноги — если, конечно, она сможет проглотить достаточно, удержав все внутри. Она также взяла с собой коробку крекеров, которую поставила на торпеду, апельсин, который по ее заверениям, осушит ее и поддержит иммунную систему, и бутылку минеральной воды, которую нашла в его холодильнике.

Это было похоже на всеобщую подготовку к надвигающейся войне. Она полностью завладела его лофтом, его телефоном и его вниманием. Было очень сложно оторвать от нее глаза. Проклятье. Это было просто невозможно. У него было двадцать часов на то, чтобы привыкнуть к ее присутствию, и оно начало нравится ему слишком сильно. Он даже начал забывать, что она находится на верхней позиции в его списке «10 самых разыскиваемых» в случае нужды отправить жизнь прямиком в ад.