В 1935 году Ревда была признана городом. В 1940 году в Ревде вступило в строй второе крупное предприятие — СУМЗ, Средне-Уральский медеплавильный завод, а в 1941 году третье — Ревдинский завод по обработке цветных металлов. Ныне действует ещё и метизно-металлургический завод. Именно они превратили город в зону экологического бедствия.
Сейчас население Ревды составляет около 62 тысяч человек.
* * *
Каждый завод имел множество мелких рудников, где добывалась руда. Руду «ломали» заводские крестьяне, которые брали на заводе «оклад» — подряд на поиск, самостоятельную добычу и подвоз определённого количества руды. Также заводы имели пристани, откуда отправлялись барки с продукцией, и лесные дачи — территории, где лес вырубался и выжигался на древесный уголь, без которого заводское производство обойтись никак не могло.
В 1721–1742 годах горное начальство вообще признало обучение в школах обязательным. На некоторых казённых заводах в это время среди мальчиков-подростков грамотность стала приближаться к 100 %. Школы содержались на специальный налог — по пуду металла с каждой сотни выработанных на заводе пудов. Для школьников было установлено денежное, хлебное и «мундирное» жалованье. «Но заводчики во главе с Демидовым, которому принадлежало 14 заводов, ходатайствовали перед верховной властью, чтобы их освободили от обязательного заведения школ. Их просьба была удовлетворена, и в первой половине XVIII века ни при одном частном заводе школы не были открыты», — пишет краевед Нина Аверина.
Кроме школ и лавок, при некоторых заводах имелись аптеки, фельдшерские пункты и даже больницы.
Квалифицированные рабочие, работавшие у механизмов, зарабатывали неплохо. Многие из них выходили из крепостной зависимости. По Горному уставу рабочий день их равнялся световому дню, то есть был небольшим, особенно зимой, — ведь в зимней уральской ночи невозможно было осветить огромные цеха и рудничные дворы. В непрерывно действующих цехах («горячих») рабочие работали в 3 смены по 8 часов; правда, без выходных. Раз в год (в сенокос) полагался оплачиваемый месячный отпуск. Разрешался детский труд, но только вполовину взрослого и с 12 лет. Заработок мастера был примерно 60 рублей в год; обычного рабочего — 18 рублей. В пересчёте по цене на говядину, обычный рабочий получал примерно в два раза больше, чем нынешний среднестатистический российский «бюджетник». Но на говядину пересчитывать не стоит, потому что провиант, скажем, на казённых заводах был вообще бесплатным. На частных заводах — за деньги, но дёшево; зато «частники» и платили рабочим больше. С 1799 года по указу императора Павла I всем рабочим горных заводов выдавалось бесплатно по 10 пудов ржаной муки в год. К середине XIX века эти выдачи выросли вдвое. Естественно, что заводчик и сам «от себя» назначал «довесок» к императорской милости.
«Харч» в заводских лавках, понятно, был однообразным: хлеб да мясо. Но «жёнки» работных людей были свободны — почему бы им не заняться сельским хозяйством для разнообразия меню? Сельское хозяйство при заводах было таким, какое мы сейчас называем приусадебным. Вот так у посессионных крестьян и заводских работных во второй половине XVIII века — наверное, впервые в России — получило широкое развитие огородничество, процветающее в нашей державе и поныне.
Бывало, что заводчик на своих заводах вводил даже собственную «валюту» — кожаные ярлычки с обозначением заработанной рабочим суммы. Такие «дензнаки» рабочие называли «кожанками». На них можно было брать товары в заводской лавке. Конечно, делалось это не только для удобства бухгалтерии, но и для сокрытия обсчёта. Горный начальник В. А. Глинка даже жаловался министру финансов на заводчика Никиту Всеволожского, который ввёл у себя «кожанки», и министр запретил подобную «самодеятельность».
А в целом уральские горнозаводские рабочие занимали промежуточное положение между традиционным крестьянством и собственно рабочим классом. Основным рычагом принуждения становились деньги, и это постепенно выводило работных людей из крестьянского сословия — пусть и де-факто, а не де-юре. Но даже патриархальные традиции в рабочей среде были уже не столь сильны, сколь в крестьянской, и преобладать начала новая, современная форма семьи — малая семья (из двух поколений — родители и дети), которая, впрочем, оставалась многодетной.
Неквалифицированные рабочие считались «посессионными крестьянами» — то есть на много лет были взяты заводчиком «в аренду» у помещика или у государства. Они считались прикреплёнными крепостной зависимостью не к земле, а к заводу. «Сдавать» крестьян в посессионную аренду начали по указу 1731 года.
Все прочие заводские работы выполняли «приписные» крестьяне. Заводчик заранее выплачивал за этих крестьян подати, и крестьяне обязаны были отработать заводчику потраченную им сумму. И посессионные, и крепостные крестьяне получали за свою работу хоть и небольшие, но деньги. Однако всё это было лишь «прописано» в Горном уставе, а практика, как обычно в России, весьма разнилась с законом. И даже такие «мягкие» на бумаге условия работы на деле превращались чуть ли не в рабство.
Хуже всего приходилось тем, кто стоял вне общества: солдатам, каторжникам, разному беглому народу, а также раскольникам. Иные заводчики, изловив, использовали их на рудниках как рабов в «чистом виде»: приковывали на цепь к тачке и не выпускали на поверхность земли до смерти. Конечно, это делалось втайне от правительства. Поэтому на горнозаводском Урале пугачёвщина имела черты гражданской войны: с одной стороны сражались приписные крестьяне и маргиналы, с другой — посессионные крестьяне и рабочие.
Тому примером была осада Сысерти повстанцами Ивана Грязнова в феврале 1774 года. Ещё осенью заводчик Турчанинов побеспокоился укрепить оборону завода (в сказе Бажова «Кошачьи Уши» говорится именно об этих турчаниновских «мероприятиях»). Вокруг завода были расставлены караулы; лёд на пруду был взорван. 4 февраля повстанцы смяли пикет на Щелкунской дороге, ворвались в заводской посёлок и ринулись к заводской крепости. Повстанцев было около 800 человек, защитников — около 300. С обеих сторон ударили пушки и ружья, на стенах началась схватка врукопашную. Повстанцы были отброшены. Они отступили, но через две недели вернулись. Установив пушки на Караульной горе, они долго бомбардировали завод и посёлок, потом снова пошли на штурм. К тому времени в Сысерть уже подоспела небольшая военная команда поручика Томилова. Солдаты и рабочие вновь отбили приступ. Вызвав подкрепление, 17 февраля пугачёвцы пошли на штурм в третий раз и после долгого и ожесточённого боя уже были разгромлены окончательно. (Заводчик А. Ф. Турчанинов сам отважно сражался на стенах и за это был награждён дворянством — правда, только через восемь лет после пугачёвщины.)
Впрочем, оборона Сысерти — не единственный пример. Скажем, в Ревде много раз бунтовали приписные крестьяне и углежоги, но ни разу их не поддержали мастеровые и работные завода.
После отмены крепостного права, несмотря на череду различных кризисов, материальное положение горнозаводского рабочего было в общем неплохим. В. Тряхов в книге «ГУЛАГ и война» (2005) пишет: «На рубеже XIX–XX веков заработок уральского рабочего в среднем составлял 15 руб. в месяц, лошкарь зарабатывал 40 руб. в год, депутат Государственной думы получал 10 руб. в день, а годовой доход российского крестьянина колебался от 8 до 12 руб.».
Ныне в «чистом виде» не сохранился ни один горный завод. Но удивительно: почти везде сохранились плотины и пруды — главное украшение заводских посёлков! Исключение составляют только заводы Кын и Мариинский (впрочем, в Мариинске старый пруд заменён новым). Заводы не города; на производстве никто не будет беречь обветшавшие здания и соблюдать прежнюю планировочную структуру. Поэтому нигде уже нельзя не только увидеть, но и понять, как проходили линии крепостных стен, где были проложены каналы для водобойных колёс… И всё-таки кое-где ещё можно встретить старинные заводские постройки.
