Горные уставы были главными документами, регламентирующими горнозаводскую жизнь, — так сказать, «горной конституцией». Правда, не всегда они были продуманны, и не всегда законотворческая инициатива «с мест» получала государственную поддержку.
Например, власти игнорировали проект Горного устава, созданный Татищевым в 1735 году. А в 1755 году Берг-коллегия озадачилась созданием нового «Горного уложения». Для его написания с Урала были вызваны горный инженер Григорий Клеопин, приказчик Кушвинского завода Федот Лодыгин, приказчик Юговского завода Козьма Ломтев и рудознатец из деревни Кояново Исмаил Тасимов. Возглавил комиссию горный начальник Никифор Клеопин. Под его руководством комиссия провела столь сложную и глубокую работу, что петербуржское чиновничество просто не смогло осмыслить её значения и потихоньку распустило комиссию Клеопина без всяких «законодательных последствий». Отдельные пункты и мнения из наработок комиссии Клеопина впоследствии вошли в другие горные документы.
Но удалённость заводов от властей, неистребимое мздоимство чиновников и личные связи заводчиков часто позволяли обходить стороной любые законы, не только горные. Одной из целей пугачёвщины на Урале было, к примеру, восстановление хотя бы той законности, которая была оговорена в Горных уставах.
Причём правила Горных уставов касались не только технологий, законов и финансов. Власти пеклись и о моральном облике заводчан. Например, в 1735 году заводскими священниками по приказу начальства была проведена перепись работников, посещающих храмы, для выявления и наказания уклоняющихся от «душеспасительного» образа жизни. Традиция «попечения» властей о «христианском» отношении заводчиков к работным людям всегда была присуща лучшим горным инженерам России. Скажем, уже в 1867 году окружной ревизор И. М. Белоносов после инспекции приисков Гороблагодатского горного округа потребовал от хозяев вести работы так, как «этого требует горное искусство и совесть для сохранения жизни рабочего класса».
Конечно, не все горные инженеры и горные начальники «коррумпировались». Было бы вопиющей несправедливостью объявить «горнозаводскую цивилизацию» государством мафиозных кланов, живущих «по понятиям». И всё же, и всё же… Частные горные заводы начали срастаться с властью ещё со времён дружбы Петра I и Никиты Демидова. И срослись так, что разорвать их сделалось невозможно. Мамин-Сибиряк писал: «Горные инженеры соперничали в мотовстве и роскоши с миллионерами, шампанское лилось рекой, крепостная военная музыка играла мотивы из „Белой дамы" и,Le diable amoureux", а результатом этого общего веселья явился ряд счастливых браков, завершивших собой кровную связь горного чиновного мира с екатеринбургскими миллионерами».
Государство через домны горных заводов так сплавилось с бизнесом, что считало Урал своей собственностью. А потому потакало во всём. Третий признак «горнозаводской цивилизации» — масштабная протекция государства. Горные начальники подчинялись напрямую лишь Сенату и Государю. Целый блок законов, вопреки декларируемым правам, был направлен на укрепление уральских заводов. Берг-привилегия 1719 года — только один из них. Протекция государства простиралась до самого «низа» вольного общества. Скажем, дворянину, работающему на горном заводе, от казны полагалось бесплатно 10 дворов крепостных крестьян, а не дворянину — 5 дворов.
В 1721 году, когда Россия стала империей, первым указом новоиспечённого императора Петра был указ об отсылке пойманных «гулящих людей» не хозяевам, а именно на заводы. Причём те беглые, кого заводчики изловили до указа или вообще удерживали у себя незаконно, признавались неподлежащими возвращению бывшим хозяевам. В 1723 году вышел ещё и указ о запрещении выплавки металла в «мелких печах» — так государство боролось с конкурентами, не включёнными в круг сверхбогатых «братьев по бизнесу». Тогда же появилось и правило о «заповедности лесов». Приписка крестьян к заводам и посессионное право — законодательные акты из того же смыслового ряда. Урал стал неким «оффшором» XVIII века.
Урал сотрясли две волны «приватизаций». Первая из них была порождена бироновщиной в 1738 году и не успела захлестнуть всё горное хозяйство. Эту волну быстро «погасили» и аннулировали все сделки о передаче казённых заводов в частные руки. «…Пал Бирон — исчез и Шемберг: его просто выгнали за границу, а заводы отобрали в казну», — писал Мамин-Сибиряк о Гороблагодатских заводах. Впрочем, с провозглашения Берг-регламента Анны Иоанновны (1739 год) началось массовое строительство частных заводов на Урале (до этого такую возможность фактически имели только привилегированные промышленники вроде Строгановых или Демидовых). Например, только за десятилетие 1753–1763 годов на Урале было выстроено 68 частных заводов Вторая волна приватизации накатилась уже при Елизавете. Сначала это были просто «подарки». Так, в 1754 году графу Шувалову был подарен Гороблагодатский горный округ. В бассейне Чусовой граф построил Серебрянский завод. Но граф настолько запустил дела, что уже при Екатерине, в 1763 году, за долги графа округ был возвращён обратно в казну.
Указом Сената с 1 января 1759 года все горные заводы Урала (кроме Каменского и Екатеринбургского) подлежали раздаче частным владельцам. Царские временщики (официально — казённые служащие) становились частными хозяевами бывших казённых заводов, да ещё и таких важных, как Кушва или Мотовилиха. Впрочем, спустя какое-то время результаты этой приватизации были частично пересмотрены, а заводы выкуплены обратно в казну. На Чусовой благодаря этой приватизации Сысертский горный округ (с Полевским и Северским заводами и рудником Гумёшки) оказался в руках соликамского промышленника Турчанинова. Бажов писал об этой истории: «Турчанинову, видно, этот барыш поглянулся. Как услышал, что у казны медный завод плохо идёт, так и подъехал: нельзя ли такой завод получить? Мы, дескать, к медному делу привышны, — у нас пойдёт. Демидовы и другие заводчики, кои побогаче да поименитее, ни один не повязался. Так Турчанинову наш завод и отдали, да ещё Сысерть на придачу. Эко-то богатство и вовсе даром!» Благодаря своей отваге и преданности, проявленным во время пугачёвского бунта, и благодаря своим талантам заводчика, открывшего миру красоту малахита, Турчанинов остался в «фаворе» у властей, а потому на его право владения государство уже больше не покушалось.
Подобное положение дел могло существовать лишь в феодальном государстве. Подлинно свободный капитал не потерпел бы игры по таким правилам. Горнозаводская держава держалась в первую очередь на феодализме. Поэтому четвёртый признак «горнозаводской цивилизации» — крепостная зависимость основной массы работников.
«Горнозаводская цивилизация» своим существованием обязана была «приписке» крестьян к горным заводам. Её начали практиковать с самого начала XVIII века, а отменили в 1807 году. И время существования «цивилизации» закономерно взято в «рамки» восстаний приписных крестьян. Первое случилось в 1703 году в Кунгуре, последнее — в 1800 году в Ревде. А пик, понятно, пришёлся на 1774 год, когда бушевал пугачёвский бунт. «Полковник» Иван Белобородов, который рушил заводы по Сылве и Чусовой, был «горнозаводской ипостасью» пугачёвщины.
Но всё-таки горные заводы — это заводы. Здесь мало одной лишь физической силы или выносливости. Здесь нет места вековым традициям, как на крестьянских полях. Здесь — технология, которая совершенствуется очень быстро (особенно в Европе). Здесь нужны мозги. А разум закрепостить трудно. Законом можно закрепостить тело, религией — душу. Разум же закрепощается только деньгами. (До закрепощения идеологией в XVIII веке ещё не догадались.) Поэтому на горных заводах те, кто руководил производствами, вовсе не были крепостными Левшами. Лесковский Левша — мастер, конечно, но ремесленник. А на горных заводах нужны были специалисты. И они работали только за деньги. К тому же иностранные «спецы», которых было очень много, предпочитали не просто деньги, а большие деньги. И пятый признак «горнозаводской цивилизации» — высокая степень капитализации в отношениях с профессионалами. Так что опять прав русский народ: «Кому война, а кому — мать родна».
