Дождь барабанил по крыше дворца. В одном из коридоров дождь стучал и внутри – ведерко ловило капли. Когда дождь пройдет, кровельщики заделают протечку – если смогут найти ее.

Грас не в первый раз сталкивался с этим. Скорее всего, кровельщикам понадобится по крайней мере четыре попытки – и все это время крыша будет протекать, пока они не найдут дыру.

Повернувшись к Птероклсу, Грас спросил:

– Интересно, существуют способы обнаружения дыры в кровле с помощью магии?

– Дыры в кровле, ваше величество?

Птероклс выглядел озадаченным. Грас указал на ведерко, и лицо колдуна прояснилось, но он покачал головой:

– Я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь беспокоился по этому поводу.

– Да? Ну и плохо!

Повисла пауза, и Грас решил перейти к тому, о чем действительно хотел поговорить с волшебником.

– Ты так и не сказал мне ничего о письме, которое я тебе дал, – от колдуньи Алсы. Что ты думаешь по этому поводу – стоит создавать заклинания, чтобы излечивать рабов?

– Мне кажется, что она не настолько проницательна, как о себе думает, – сразу же ответил Птероклс. Он продолжал: – Она не знает, что это такое – быть рабом.

– А ты знаешь? – Грас постарался вложить в вопрос как можно больше сарказма, но Птероклс кивнул:

– О да, ваше величество, я могу многого не понимать, но это я хорошо понимаю.

Убежденность, звучавшая в его голосе, вызывала уважение. Возможно, колдун ошибался. Но Птероклс наверняка думал, что он прав. Принимая во внимание то, что с ним случилось, Грасу пришлось признать: у него было право думать именно так.

Грас спросил:

– Можешь ли ты использовать что-нибудь из ее письма?

– Чуть-чуть этого, чуть-чуть того. – Птероклс пожал плечами. – Алса умная, но она не все понимает. А у меня есть собственные идеи.

– Неужели? – Грас постарался, чтобы в его голосе не прозвучало меньше удивления. – Что-то ты немного говорил мне о них.

Король проявил сдержанность. Птероклс вообще не подавал никаких признаков того, что у него были какие-нибудь идеи с тех пор, как был сбит с ног у Нишеватца. Волшебник снова пожал плечами:

– Иногда дела идут лучше, когда ты не говоришь о них слишком рано или слишком много.

– Я... понимаю. – Грас был совершенно не уверен, что он понял. – Когда же ты будешь готов испробовать некоторые твои идеи на практике? Я надеюсь, скоро?

– Я не знаю, – ответил колдун. – Я буду готов, когда буду готов, – вот все, что я могу вам сказать.

Король почувствовал, что начинает злиться.

– А теперь, позволь, я скажу тебе кое-что. Если ты не готов применить собственные идеи, почему бы тебе не попробовать одну из тех, что колдунья прислала мне?

– Почему? Да потому, что они не станут работать, вот почему.

– Как ты можешь говорить, не попробовав их?

– Если я пойду по морю, я утону. Мне не нужно пробовать это, чтобы убедиться, – ответил Птероклс. – Я, может быть, не совсем такой, каким был раньше, но я и не самый плохой колдун в округе. К тому же теперь я знаю кое-что, прежде мне недоступное.

– Что ты имеешь в виду? – настойчиво спросил Грас.

– Я уже говорил вам, – голос Птероклса звучал нетерпеливо. – Я знаю, что это такое – быть опустошенным изнутри. Я обязан это знать. Это случилось со мной. Ваша Алса не самая плохая колдунья, но она этого не знает.

У Граса, среди прочих, был весьма ценный дар: он всегда знал, до какой степени можно давить на человека. Если он продолжит, то, возможно, принудит его сдаться, но не поменять своего мнения.

Повинуясь его нетерпеливому жесту, Птероклс легким шагом пошел по коридору к выходу. Грас размышлял, налетит ли колдун на ведерко, в которое собирались капли с крыши, но ничего подобного не произошло. И еще Грас подумал, а не следует ли ему перестать использовать Птероклса или просто отослать его прочь. Если он так поступит, будет ли другой волшебник достойной ему заменой?

Алса – только она, и больше никто. Сколько раз эта мысль уже приходила ему в голову? Но каким бы правильным ни было это соображение, Эстрилда сделает его жизнь невыносимой. И так ли правильна была эта мысль? У Птероклса было иное мнение. Что, если он прав? Ведь именно Птероклс предупредил о шторме, который поднял Низвергнутый на Азанийском море. Грас послушался его тогда, и флот добрался до берега без больших потерь.

«А черногорские корабли ушли», – подумал король. Но в этом не было вины Птероклса. Не было? Вина за это наверняка лежала на Низвергнутом... Грас не знал, чему верить. Он каждый день сомневался, сделал ли он ошибку и как велика эта ошибка. «Если бы я не затащил Алсу в постель. Если бы только ее муж не обнаружил это. Если бы только моя жена не обнаружила это». Если бы, если бы, если бы...

Ланиус бросил в Крекса снежок, но не попал. Мальчик сгреб снег своими маленькими, одетыми в варежки руками, слепил снежок и запустил его в Ланиуса.

– Попал! – громко закричал Крекс и залился довольным смехом.

– Да, так и есть, – Ланиус стер снег с лица. – Спорим, тебе не удастся сделать это еще раз.

Через минуту Крекс доказал, что его отец был не прав. Получив еще три снежка в лицо – и умудрившись один раз все-таки попасть в ребенка, – Ланиус был вполне удовлетворен. Он сам никогда не отличался ловкостью. И причины для этого были. Впрочем, Ланиус не расстраивался. Подумаешь! Грас – солдат, возможно, не из самых лучших, но зато умеющий защищаться. Через Сосию Крекс унаследовал его кровь.

Крексу не хотелось прекращать игру. Но Ланиус не мог вынести поражения в игре от собственного сына, едва достающего ему до пояса.

– Так нечестно! – Мальчик расплакался. Ланиусу захотелось бросить его в сугроб. Но нет, лучше не надо. Проигрыш в игре не был достаточным оправданием, чтобы заморозить ребенка. «Если бы я был великим и страшным тираном, мне бы это наверняка сошло с рук», – подумал Ланиус. Но он не был тираном (и никогда им не станет), поэтому Крекс, все еще канючивший от обиды, отправился с ним во дворец.

Немного абрикосов, залитых медом, заставили Крекса забыть об игре. Ланиус заплатил взятку во имя мира и покоя. Возможно, Сосия не одобрила бы это. И у нее хватило бы здравого смысла не затевать игру в снежки со своим сыном. Впрочем, она, возможно, сумела бы бросать снежки достаточно метко. А Ланиус – нет.

«Я и с луком-то не справляюсь», – мрачно подумал он. Хотя ему все-таки удалось бросить котозьяна в лицо рабу, вооруженному ножом, когда тот намеревался убить его. Не самые приятные воспоминания тем не менее дали королю возможность почувствовать себя лучше, что, к сожалению, совсем не отразилось на его лице. Несколько слуг спросили его, что случилось, когда он шел по коридору дворца.

– Ничего, – снова и снова повторял он, надеясь, что скоро и сам в это поверит. Но не верил – и все равно продолжал говорить так.

Большинство слуг кивали и шли своей дорогой – у них даже в мыслях не было возражать королю. Но когда он сказал «ничего» Кристате, девушка покачала головой:

– Я вам не верю, ваше величество. Вы выглядите слишком мрачным, чтобы это было правдой.

Ланиусу понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что голос Кристаты похож на голос обеспокоенного друга. Он не мог припомнить, когда с ним разговаривали таким тоном. Насколько он знал, короли не имеют друзей. У них есть только любовницы. Например, Кристата была любовницей принца Орталиса, и если уж и этого недостаточно, чтобы навсегда отпугнуть ее от королевской семьи, то он просто не понимал, что делать. Но голос девушки действительно был дружелюбным, когда она спросила:

– Что случилось, ваше величество?

Ланиус даже не заметил, что рассказывает ей правду. Закончив, он с испугом посмотрел на нее – а вдруг Кристата Посмеется над ним. Позже, вспоминая об этом разговоре, Ланиус понял, насколько глупым он, должно быть, казался. Горничные не смеются над королем Аворниса, даже над таким, у кого нет большой власти. Но дружба сделала его странно уязвимым по отношению к Кристате. Если бы девушка засмеялась, он бы не стал наказывать ее, но был бы ранен ее смехом. Но она не засмеялась, только сказала: